В собственно христианском контексте модель восхождения очень сходна с неоплатонической моделью. Подробно и детально путь созерцания, броска в сторону вечности, описан у Иоанна Лествичника, у Симеона Нового Богослова, у Григория Паламы, у авторов «Добротолюбия». Особенно близко к апофатическому богословию и непосредственно с ним сопряжено паламитское учение о нетварных энергиях непознаваемого Бога. Философия Паламы вполне можно считать версией эсхатологического оптимизма – прежде всего, его идею подчинения ума – сердцу, а сердца, в свою очередь, Богу и божественным энергиям.

Это лишь начальные контуры, эскизы того, над чем я сейчас работаю. Возможно, разработаю курс лекций, посвященный этой проблематике. Но я надеюсь, что в общих чертах моя мысль понятна. Это то, чем бы я хотела с вами поделиться.

И еще: я хотела бы поблагодарить всех участников, потому что сегодняшняя конференция заставила меня написать целую тетрадь с конспектами, и в каждом докладе я нашла для себя очень важные тезисы, которые необходимо развивать и дальше.

И последнее: эта конференция отличалась тем, что она была очень близкой и одновременно очень далекой от жизни. Близкой в той степени, в которой мы сопричастны вечности, и далекой в той степени, в которой наш мир, который нас окружает, является иллюзией.

Женщина и Традиция[77]

Тим Керби: Мяч в этой игре – в руках у русских, покажут ли они нам, как будет выглядеть семья, и какие отношения будут между мужчинами и женщинами в XXI веке, воспользуется ли Россия этой возможностью или упустит ее? Посмотрим, время покажет, но то, что мы можем сделать прямо сейчас – это послушать Дарью Платонову, исследователя православного феминизма. Она расскажет нам об истинной природе феминизма в России прямо сейчас. Итак, Дарья Платонова. Давайте начнем с того, в чем ключевая разница между феминизмом в России и на Западе?

Дарья Платонова: Разница огромная. И разница в контексте, изучением которого я занимаюсь. Сейчас везде идет процесс секуляризации, и религия отодвигается далеко от государства, так что на Западе проблемы феминизма совсем не связаны с какими-либо религиозными темами. А у в России не совсем так.

Тим Керби: Важно понимать, что в России нет разделения Церкви и государства, но скорее симбиоз Церкви и государства, где субъекты остаются самостоятельными, но часто действуют вместе. Это важный нюанс и здесь большая разница между Россией и, скажем, Америкой.

Дарья Платонова: В России мы наблюдаем интересный феномен, где общий социальный контекст определенным образом влияет даже на феминизм. Это значит, что вся повестка, которая широко представлена в западном феминизме – борьба за полное равенство женщин, за их права, в России развертывается на совершенно другом уровне. Это происходит потому, что Россия несмотря ни на что остается намного более традиционной страной, традиционным обществом, чем Запад и влияние православия на нашу жизнь, на наш образ мыслей настолько глубинно (даже когда мы себе в этом не отдаем отчета), что все в целом дает более сложную и интересную картину. В русском феминизме мы встречаемся с очень примечательным явлением, которое связано с именем Татьяны Горичевой и называется «христианским феминизмом».

Тим Керби: Татьяна Горичева, в возрасте 26 лет, на пике Холодной войны, приняла восточное православие. Позже она выдвинула идею о православном феминизме и затем была вынуждена скрываться как диссидент в 1980-х годах на Западе. Затем у нее появилась возможность вернуться домой в 1990-х, она приехала на родину и продолжает здесь оставаться по сей день, но, к сожалению, о ней крайне мало написано по-английски, впрочем, как и обо всех хороших вещах, которые исходят из России.

Дарья Платонова: Да, я думаю, все так и есть. Это очень важно, потому что никто не понимает, как религия, которая, согласно западному феминизму, есть способ доминирования мужчины над женщиной, может сочетаться с феминизмом. Выглядит, будто это две противоположности и две противоречащие друг другу концепции.

Тим Керби: Очень интересно! Потому что на Западе общепринято, что феминизм и христианство всегда находятся в противостоянии. Но действительно ли это так? Может быть, они все-таки могут взаимодействовать и между ними могут быть точки соприкосновения?

Дарья Платонова: Татьяна Горичева замечает, что в христианстве нет иерархии между мужчиной и женщиной, а скорее диалог между ними. Обращаясь к Библии, она говорит, что идеальный женский прототип – это Дева Мария, а мужской – Исус Христос, и между ними не было никакой иерархии. Она Его родила, Он ее Сын, и в этом нет никакого неравенства, а есть таинство и онтологический баланс. Это два мира – мир женщин и мир мужчин.

Также Татьяна Горичева провела анализ житий святых женского пола и обнаружила, что было много женщин-святых, которые преодолели сам корень зла в суровой экзистенциальной войне. Да, на схожем пути подвизались и мужчины-святые, и они брали на себя схожий подвиг. Но подвиг святых жен был ничуть не меньше, а их чудеса, их мужество и их стойкость поражала подчас даже крайних мужчин-аскетов.

Горичева отмечала особую роль, которую в православном христианстве играет женское страдание. И она сделала вывод, что есть не только один мир – мужской мир, где женщина рассматривается как умаление, редукция, но что существуют два мира. Мужской и женский. И в обоих этих мирах есть место святости и падению, подвигам и слабостям.

Тим Керби: И это ключевой момент! Когда западное общество переходило от монархии к либерализму, кто первым получил свои права? Белые землевладельцы-мужчины! Они были политическими акторами, а все остальные оставались не-акторами – примерно так же, как сегодня несовершеннолетние не имеют реальной ответственности, не являются полноправными, или даже хуже, как в случае с рабами. Но время шло, и другие типы мужчин, с другой этнической принадлежностью, а также не-землевладельцы вошли в эту большую мужскую категорию политических акторов. А теперь – интересная вещь, которая произошла, когда женщины также захотели быть признанными законодательно, конституционно: вместо того, чтобы создать отдельную субъектность, отдельную идентичность, они стали пробиваться в мужскую категорию. То есть, когда женщины получили эти свои права, они обрели их, не удосужившись поднять женский статус с не-субъекта до отдельного женского субъекта, равноценного мужчинам. Они по своей сущности стали мужчинами. Возможно, это тот самый момент, где феминизм повернул не в ту сторону, и вот почему среди феминисток сегодня такое сильное желание, по сути, заменить мужчин, занять их место, или даже стать мужчинами. Но это все было давно, сто лет назад. Может быть, сегодня эта ключевая оплошность в концепции феминизма больше не релевантна, или как?

Дарья Платонова: Симона де Бовуар говорила, что женщины – это Другие. И этот статус Другого создан миром мужчин, поэтому женщины должны совершить революцию против мужского мира. Эта так называемая «вторая волна феминизма». Но Татьяна Горичева мыслила себе все иначе: женщины – это не Другие, созданные мужчинами, а Другие, созданные Богом. Она делала акцент на том, что иерархия между мужским миром и женским миром невозможна, потому что эти миры слишком различны и поэтому несопоставимы, их нельзя сравнивать. Татьяна Горичева говорит, что это основано на христианской религии, и когда дело касается Бога, то тут мужчины и женщины равны. Но они не равны в том смысле, что женщина имеет все те же права, что и мужчина, а вот мужчина не имеет таких же прав, как женщина. И все же – это два мира, они не аналогичны и не пересекаются, это разные миры.