Они забрались в черную машину рока, двигатель заурчал, и они уехали.

Вот тебе и неизбежность.

Я села в машину, поехала домой и рассказала маме, как здорово прошел мой первый день. Насколько спокойнее я себя там чувствовала и как уже завела пару новых друзей. Она испытала огромное облегчение, даже восторг. Заставить маму улыбнуться было само по себе наградой. Мы вместе приготовили ужин и посмотрели телевизор, прежде чем ей пришлось идти на работу. В целом неплохой первый день.

Хотя это еще не конец.

Я лежала на кровати и слушала «Лорд», изо всех сил стараясь ни о чем не думать и в основном мне это удавалось. Вплоть до тех пор, пока в открытом окне моей спальни не появилось лицо. Закричав, я резко выпрямилась и выдернула наушники. И снова приготовилась к смерти или чему-то еще.

— Привет, — сказал Джон.

— Срань господня, — сказала я, прижав руку к груди и пытаясь отдышаться. Хорошо еще, что мне не пришло в голову потянуться за ножом, который теперь лежал в прикроватном столике. — Ты чуть не довел меня до сердечного приступа.

— Я постучал, но ты не ответила. — Он поудобнее устроился на подоконнике, закинув ноги на раму в легком сочетании гибкости и равновесия. Но намек на хмурость прорезал его лоб.

— Я не слышала.

Кивок.

Постепенно мои двигательные функции вернулись почти к норме. Однако оставался вопрос о Джоне Коуле, сидящем на моем подоконнике.

Я выключила музыку и села перед ним в черном спортивном лифчике и свободных хлопчатобумажных шортах, покрытых маленькими радугами. Слишком много кожи выставлено напоказ.

Почему этот парень всегда заставал меня в пижаме?

В свою защиту скажу, что часы показывали почти полночь. Я схватила подушку и положила ее себе на колени, уменьшив количество обнаженных бедер. Затем я пригладила прядь волос на лбу, заправив ее за ухо.

Надеюсь, это прикроет уродливый шрам.

На нем были синие джинсы, серая рубашка, его длинные волосы были распущенны. Раньше у меня никогда не было возможности понаблюдать за ним вблизи. Этот мужчина был пугающим. Ханг была права насчет его лица. Это было что-то особенное с острыми углами его челюсти и скул, гладким высоким лбом и чертовски идеальными губами. Джон Коул был глупо красив, в том смысле, что его красота делала меня глупой. Не то, чтобы я пялилась или что-то в этом роде.

— Извини, что не пошла на похороны Айзека, — выпалила я. — И то, что моя бывшая лучшая подруга говорила о тебе по телевизору, если ты слышал. Мы оба знаем, что все было не так. Я никогда не говорила…

— Бывшая? — его голос прервал мой лепет извинений.

— Да.

Прислонившись головой к оконной раме, он задумчиво кивнул.

— Извини, если застал тебя врасплох, — сказал он. — Появился вот так. Я не собирался приходить, но… — его голос прервался, и он обвел глазами мою комнату. К счастью, несколько лет назад я настояла на том, чтобы ярко-розовые стены и кружевное покрывало в тон кровати принцессы ушли. Я выкрасила свою комнату в бледно-серо-голубой цвет и выпросила у бабушки старомодную белую железную кровать. Книги все еще были повсюду; некоторые вещи никогда не изменятся. Но домик Барби давно исчез, и на виду осталась только моя любимая мягкая игрушка — потрепанный старый медведь по имени Сахарок. Я отказывалась смущаться. В молодости Сахарок провел меня через всевозможные испытания и невзгоды.

Глаза Джона вернулись ко мне, он глубоко вздохнул, и его хмурый взгляд превратился в решительный.

— Я хотел поблагодарить тебя за то, что ты сказала копам, что я ни в чем не замешан и пытался вытащить нас всех оттуда живыми. — Он перенес свой вес на подоконник, балансируя наполовину внутри, наполовину вне моей комнаты. — Именно это я и хотел сказать, когда звонил.

Я склонила голову набок. Его короткие слова вызвали массу вопросов.

— Ты звонил? — спросила я, решив остановиться на последнем.

— Ага. Через пару дней. Я разговаривал с твоей мамой.

Хм.

— Она не говорила мне, что ты звонил.

— О… — он схватился за шею сзади и потер мышцы. — Ладно.

Его лицо стало нейтральным. Иногда было почти невозможно сказать, что происходит за этим. Почему, черт возьми, мама не сказала мне о его звонке? Наверное, ей промыли мозги копы этими обвинениями в торговле наркотиками. Что все равно не делало ее молчание нормальным.

У мамы случился бы срыв, если бы она узнала, что у меня в комнате мальчик. Хотя формально его не было в моей комнате, он просто сидел на подоконнике. Однако я очень сомневаюсь, что эта формальность избавит меня от наказания.

— Извини за это. Очень мило с твоей стороны, что ты проверил меня. Было бы неплохо поговорить. — Я попыталась встретиться с ним глазами, но ограничилась рассеянным взглядом через плечо. — Я бы тебе перезвонила…

— Ничего страшного, Иди. — Он отмахнулся. — Я просто хотел поблагодарить. Это действительно изменило ситуацию. — Он удовлетворенно кивнул сам себе, как будто выразив свою благодарность, сделал то, что намеревался сделать.

— И как это повлияло?

Мне ответила тишина. Его глаза остановились на моих, и на мгновение его аура крутого хладнокровия покинула его, и он выглядел потерянным и одиноким. И молодым. Несмотря на острые углы лица и щетину на подбородке.

— Айзек не был моим другом, — сказал он, глубоко вздохнув. — Я был его дилером. В тот вечер я продавал в «Дроп-Стоп». Он был там из-за меня. — Он сглотнул и отвернулся, хмуро посмотрев в ночь. Я подождала, и, в конце концов, он вернулся к моему вопросу. — Копы нашли две унции на заднем сидении моего «Чарджера». Но они отпустили меня. Сказали, что был свидетель, который говорил о том, что я был героем и спас ей жизнь. Должно быть, ты была очень убедительна. Никогда еще полицейский не давал мне поблажек.

— Что ж, я рада, что это помогло, — сказала я, — но я только сказала правду — ты спас мне жизнь.

Тень печальной улыбки промелькнула в уголках его рта.

Я подтянулась на кровати и подобрала простыни вокруг ног.

— Почему ты запретил себе приходить сюда?

— Потому что я — яд. — Его глаза остановились на моих. — Я не хочу тащить тебя вниз. Вот почему не разговаривал с тобой в школе. Если учителя увидят, что мы хотя бы разговариваем, они, не задумываясь, отнесут тебя к категории «не беспокоиться». После этого пути назад нет. И придурки в школе ничуть не лучше. Они просто подумают, что могут использовать тебя, чтобы купить травку подешевле.

— Ага. На самом деле это уже произошло.

Джон нахмурился.

— Извини.

— Все в порядке, — сказала я. — Ничего такого, с чем бы я не справилась.

— Дай мне знать, если что-то изменится. — Он еще больше нахмурился.

— Все в порядке, — повторила я. — Я не беспокоюсь ни о чем из этого.

— А стоило бы, — упрекнул он. — Особенно, что касается учителей. Неделю назад я попытался зайти в группу по математике во время обеда, но учительница даже не пустила меня в класс. Она просто подумала, что я там для того, чтобы создавать проблемы.

— Это так несправедливо.

— Нет, это не так. Я это заслужил. — Его голос сочился горечью, а губы скривились в усмешке. Вау. Какая серьезная ненависть к себе происходит там. — Но было бы несправедливо, если бы хоть что-то из этого перешло на тебя. Ты этого не заслуживаешь.

Его ноги подогнулись под ним, а тело отклонилось от меня, как будто он собирался соскользнуть с края и спрыгнуть в сад внизу.

— У тебя есть проблемы со сном? — выпалила я. — С тех пор, как это случилось?

Он остановился на полпути, словно удивленный моим вопросом. Затем снова уселся на подоконник, немного поерзал, устраиваясь поудобнее. Он сидел вполоборота ко мне, склонив голову в медленном кивке.

— Тоже кошмары? — спросила я.

— Каждую ночь, — ответил он.

Внезапная улыбка промелькнула на его лице, как будто что-то в нем осветилось при моих словах. Он опустил глаза и отвернулся, спрятав выражение лица.