И обезглавленный — ах, какая ирония — клан Токугава стал для Такеши еще одной головной болью. Когда шла война, все было просто — он казнил нескольких его представителей, не желавших подчиниться наиболее отъявленно, и прочие смутьяны присмирели.

Но сейчас ростки неповиновения вновь появились в поместье Токугава, а Такеши уже не мог рубить голову каждому, кто смотрел на него косо. В мирное время так делать не следовало, и о своей недавно пробудившейся благоразумности Минамото иногда крайне жалел.

Ханами в глазах бунтовщиков являлась истинной и единственной наследницей клана, и вскоре, как подозревал Такеши, он может получить еще одну войну — на сей раз в границах собственных земель. Да и за пределами клана Токугава о Ханами помнили. Дочь некогда презираемого всеми Такао, которая в иное время не могла и надеяться на удачное замужество, вдруг превратилась в желанную невесту.

И потому Такеши должен был держать Ханами поблизости. И проследить, чтобы ее муж был предан ему как никто иной.

Интуитивно Наоми чувствовала и понимала почти все из того, что рассказал ей тогда Такеши. Она ведь не была дурой.

«— Мне ведь нечем возразить тебе, знаешь? — они говорили поздним вечером на деревянной террасе одного из дальних домов поместья, примыкавшего к небольшому онсэну*. Над поверхностью воды клубился белый пар, уносимый прочь тихим ветром.

Наоми, сидящая в светлой купальной юката у самой кромки воды, подняла голову и посмотрела на Такеши. Он стоял в шаге от нее и напряженно вслушивался в окружавшую их тишину. Минуту назад ему показалось, что среди деревьев раздался какой-то шум, и он вылез из горячей воды, чтобы оглядеться. На досках, которыми был устлан пол, остались мокрые следы его шагов.

Такеши кивнул и, еще раз обведя настороженным взглядом деревья вокруг, отошел от поручней и с тихим всплеском вновь погрузился в воду рядом с тем местом, где сидела Наоми.

— Но я не хочу жить рядом с Ханами больше всего на свете, — просто договорила она и сама же усмехнулась своим словам. — Я и так вижу отрубленную голову отца, когда закрываю глаза.

— Я вижу своего брата, — Такеши пожал плечами, отчего вода вокруг него всколыхнулась и разошлась широкими кругами. — Ты не избавишься от призраков людей, которых ты убила, даже если ничто не будет напоминать тебе о них. Они у тебя в голове, а не перед глазами.

Наоми отозвалась долгим, тоскливым вздохом. Некоторое время она молчала, размышляя о чем-то своем.

Такеши, откинув голову на деревянный бортик, наблюдал за Наоми сквозь опущенные ресницы. Когда его жена ослабляла контроль за выражением лица, на нем можно было прочесть каждую ее мысль, уловить каждую из стремительно мелькавших эмоций. Когда она хмурилась, ее брови надломлялись, и меж ними, ближе к переносице появлялась глубокая складка. Когда она сосредоточенно что-то обдумывала, то кусала изнутри губы, и морщила лоб. Когда она расстраивалась или обижалась, то ее лицо вдруг становилось по-детски беззащитным и ранимым. А когда она смеялась, то ее глаза светились ровным, мягким светом.

— Когда ты планируешь церемонию? — спросила Наоми наконец.

— Через месяц, может, чуть больше. Лучше — как можно раньше, но я не успеваю завершить все приготовления в клане Токугава. Удивительно много твоих родственников обнаружили в себе тягу к восстаниям. При твоем отце и деде у них ее явно не наблюдалось, — Такеши усмехался, но ходящие среди Токугава настроения отнюдь не казались ему смешными.

— Очень странно, — Наоми перебросила распущенные волосы через плечо и поправила задравшийся подол юката, спрятав под него лодыжки. — Мне всю жизнь казалось, что только я спорила дома с отцом. Никогда не слышала, чтобы ему кто-то перечил.

— Тех зачинщиков кто-то направляет. Иначе все затеянное ими — невероятная глупость.

Они говорили, и над ними сгущались сумерки. Небо, видневшееся сквозь деревья, из персикового цвета с вкраплениями розоватых облаков стало насыщенно темным, синим почти до черноты. В принесенных ими каменных лампах неровно горел огонь; пламя на тонком фитиле подрагивало от малейшего порыва ветра.

Наоми бросила на Такеши тревожный взгляд. Ей все казалось, что война закончилась месяцы назад в поместье Тайра. Но, быть может, она ошибалась в своей наивности?..

Такеши почувствовал ее волнение. Повернув голову, он сказал:

— Думаю, это Дайго-сан заскучал в своем поместье. Кроме Асакура никому не надо ворошить Токугава.

— Но зачем? Земли клана все равно же отойдут им…

Усмехнувшись, Такеши вылез из онсэна и облачился в купальный халат. Горячая вода источника оставила на его бледной коже розоватые, совсем светлые пятна.

Они пришли к онсэну, чтобы поговорить вдали от чужих глаз и ушей. Минамото знал, что в поместье есть человек Асакура. Может быть, даже несколько человек. И пока он не знал, кто именно, все важные разговоры велись вдалеке от главного дома.

Во время трапез и прогулок по саду они говорили о погоде, поэзии, урожае и запасах, о шелке для новых кимоно, о том, что нужно заказать у мастера роспись новых ширм, и ни о чем по-настоящему значимом.

— У клана твоего отца плодородные земли, — заговорил Такеши, когда они вошли в небольшой минка с единственной комнатой, чтобы сменить одежду. — И расположены они хорошо. По ним проходит сразу несколько торговых путей. Твой отец не умел ими управлять, но они могут принести своему владельцу много пользы. Пошлины за проезд, сборы за разбитую бесконечными повозками дорогу, налог на каждый кан* товара, — Такеши хмыкнул.

Прежде, под выразительным взглядом Наоми он отвернулся от нее, пока она надевала хададзюбан, и потому теперь не видел ее лица.

— Асакура нужно золото и нужно, чтобы клан Токугава достался ему задолго до свадьбы его внука.

— А нам?

Такеши услышал шелест ткани позади себя и тихие шаги. Подойдя к нему, Наоми стала напротив и заглянула в лицо. Он запахнул на груди короткую куртку и повязал пояс, умело и привычно управившись с ним одной рукой.

— А я не купец, Наоми. Свое золото я привык отбирать силой. Но мир, кажется, меняется».

***

— Моя младшая сестра Ханами выходит замуж, — твердым голосом произнесла Наоми и обвела взглядом сидящих вокруг женщин. — Будет скромная церемония в кругу нашей семьи.

Семьи. Забавно. Она говорила, сохраняя каменное выражение лица, и не позволила себе улыбнуться даже краешком губ. Этому она научилась у Такеши, и теперь для нее не было навыка ценнее.

— Вы не позовете даже гостей? — удивительно, но столь бестактный вопрос принадлежал не Како-сан, которая, предложив для сплетен и обсуждений любопытную весть, скромно удалилась в тень.

Она сосредоточилась на вышивке и не принимала участия в беседе, лишь лукаво улыбалась тонкими, яркими губами.

— Ханами все еще носит траур по нашему отцу, — вскинув голову, с дерзким огоньком в прямом взгляде сказала Наоми, и никто не посмел продолжить расспросы.

Беседа вскоре вернулась в гораздо более мирное русло: обсуждали ткани, цвета и набивные узоры для пошива новых кимоно, воспитание детей, недавние произведения японских поэтов в жанре вака*.

Наоми продолжила прерванное чтение, и безуспешно пыталась сосредоточиться на иероглифах перед глазами. Они никак не хотели складываться в слова, а слова — в осмысленные предложения.

Внутри себя она кипела от раздражения. Ее больше ни о чем не спрашивали, но Наоми и чувствовала обращенные на нее косые взгляды, и улавливала негромкие перешептывания за спиной.

«Это будет со мной всю жизнь, — подумала она с горечью. — Я идеально подхожу Такеши. Он убил брата, я — отца».

Их женское уединение было нарушено тихим шелестом раздвинутых створок. Показавшаяся в дверях служанка сказала, что Такеши-сама просит Наоми-сан присоединиться к нему для трапезы.

Наоми вздернула брови. Ей было нелегко смириться с тем, что на различных торжествах, подобных грядущему, когда собираются вместе представители большинства японских кланов, мужчины и женщины проводят дневное время раздельно. Раздельно проходят также и трапезы.