— Это чушь собачья! — Мы с Джоуи хором зашипели, а затем повернулись и хмуро посмотрели друг на друга.

— Выбирайте свои битвы, мальчики, — ответил папа. — Это хороший результат. — Мама протянула папе чашку кофе, и он поцеловал ее в щеку, прежде чем снова обратить свое внимание на нас. — Вычеркните эмоции из уравнения и посмотрите на результат таким, какой он есть: победа.

— А Кормак? — Спросил я, встретившись взглядом с отцом. — Как тебе удалось провернуть это? Ранее он был одержим желанием выдвинуть обвинения.

Папа подмигнул. — С большой долей убеждения.

— Ну и дерьмо. — Я выдохнул, впечатленный. — Напомни мне никогда не идти против тебя.

— Это не все хорошие новости, — предупредил папа, обращая свой стальной взгляд голубых глаз на Джоуи. — Тебя исключили из общественного колледжа Баллилаггин. Очевидно, ты получил последнее предупреждение после семи дисквалификаций только в этом году и бесчисленного количества других, начиная с твоей первой недели первого курса. — Папа потянул за галстук, ослабляя его. — Я сделал все, что мог, Джоуи, но они не сдвинулись с места. Совершение акта насилия в отношении другой школы в форме BCS противоречит их политике и карается немедленным исключением.

Джоуи устало пожал плечами. — Все хорошо

— Хорошо? — Я уставился на него, разинув рот. — Но ты должен сдать аттестат об окончании в следующем месяце?

— Не имеет значения, — пробормотал он.

— Да, имеет, — парировал я в ответ. — Это, черт возьми, имеет значение.

— Я все равно никуда не собирался, — ответил он. — Так что мне все равно.

— Какого черта, Джоуи? — Рявкнул я. — Это важно. — Повернувшись к отцу, я спросил: — Ты можешь что-нибудь для него сделать?

Папа вздохнул. — У меня связаны руки, сынок. У Джоуи есть послужной список за насилие, по сравнению с которым Гибси выглядит святым. Они не желают вести переговоры о его возвращении в школу — даже для того, чтобы сдать экзамены.

— А как же Томмен? — Вмешалась мама.

— Томмен — это частное, милая, — ответил папа.

— Тогда в другую государственную школу? — Предложил я.

— Не в этом районе, — ответил папа. — По крайней мере, ничего публичного.

— Тогда город?

— Ни одна школа не тронет меня десятифутовым шестом, — категорично заявил Джоуи. — Твой отец прав, Кавана. Мой рекорд шокирует, я никому не понадоблюсь, и это в любом случае не имеет значения, потому что мне все равно. Так что не трать свое время на разговоры об этом.

Я посмотрел на своего отца, который подтвердил это легким кивком.

— Господи, — пробормотал я, уронив голову на руки. — Какая катастрофа.

— Могу я воспользоваться вашей ванной, пожалуйста? — Спросил Джоуи, поднимаясь со стула и глядя на мою маму.

— Конечно, можешь, Джоуи, — ответила мама хриплым голосом. — Тебе не обязательно просить, любимый.

Натянуто кивнув, он направился к двери в коридор, но замешкался на пороге. — Спасибо, — тихо сказал он, оглядываясь через плечо. — За все.

— Без проблем, Джоуи, — ответил папа. — Помни, что мы сказали. Предложение на столе, и у него нет срока годности.

Натянуто кивнув, Джоуи пробормотал: — Я подумаю об этом, — прежде чем исчезнуть в коридоре. Звук хлопнувшей входной двери разнесся по дому несколькими секундами позже.

— Не надо, — предупредил папа, останавливая маму, которая направилась к двери. — Просто оставь его в покое, Эдель.

— Кто будет о нем заботиться? — Потребовала ответа мама, резко оборачиваясь и свирепо глядя на моего отца. Ее глаза были полны непролитых слез, а голос был хриплым от эмоций. — Ну и что? У его собственной матери не хватило бы духу заявиться в отделение Полиции, чтобы проведать его, Джон, а его отец — психопат. — Ее плечи поникли, и она тяжело вздохнула. — В этом мальчике есть что-то особенное, но он потерян, и если кто-нибудь не сделает что-нибудь, он никогда не найдет дорогу назад.

— Я слышу тебя, милая, правда слышу. Но юридически он взрослый.

— Он ребенок, Джон, — выдавила мама, и в ее голосе прозвучала яростная защита. — Он сломленный маленький мальчик, запертый в теле взрослого мужчины, и он нуждается в нас.

— Эдель, я знаю…

— Их нельзя выбирать и смешивать, — продолжала разглагольствовать мама, не давая моему отцу возможности заговорить. — Ты не можешь выбирать свои любимые блюда, а остальные оставить в коробке. Их пять, и они сломаны, погнуты или потеряли форму, я хочу их всех!

— Линчей? — Осознание ударило меня прямо в грудь, и у меня отвисла челюсть. — Ты забираешь их?

— Я забираю их, — подтвердила мама с решительным блеском в глазах. — Всех.

— Господи, — пробормотал папа, с явным раздражением проводя рукой по волосам. — Я не знаю, как я выжил, живя в доме с двумя бульдозерами.

— Отличная еда и еще более потрясающий секс, вот как, — парировала мама, не сбиваясь с ритма.

Папа ухмыльнулся. — Это правда.

— Подождите, черт возьми, — выдавил я. — Кто-нибудь, пожалуйста, объясните мне, что, блять, здесь происходит.

— Язык, — отругала мама.

— Если бы ты знала хотя бы половину того, что творилось у меня в голове прямо сейчас, ты бы не ругалась со мной за то, что я произнес слово "блять", — прорычал я. — Кто-нибудь, начните говорить.

— Ты помнишь, когда мы жили в Дублине? — начал папа. — Маленькую девочку, которая прожила с нами восемнадцать месяцев?

Я уставился на него, разинув рот. — Нет. Какая маленькая девочка?

— Он был совсем малышом, Джон, — объяснила мама, опускаясь на табурет рядом с папой. — Он не помнил Рейну.

— Кто? — Я уставился на них. — Кто, черт возьми, такая Рейна? — Я прищурился. — Вы двое что-нибудь курили с Джоуи?

— Мы взяли на воспитание девочку в Дублине, — объяснила мама. — Ее звали Рейна. Она была на год старше тебя, и ты был без ума от нее.

— Мне трудно в это поверить, учитывая, что я понятия не имею, о ком ты говоришь, — пробормотал я себе под нос.

— Если ты начнешь слушать меня, а не свой собственный голос, тогда, может быть, ты начнешь понимать, — отрезала мама.

Тяжело вздохнув, я жестом показал ей продолжать.

— Рейна была у нас с двухлетнего возраста и незадолго до ее четвертого дня рождения, — вмешался папа. — Мы считали ее твоей сестрой, — добавил он. — Не было никакой разницы — по крайней мере, для нас.

— Что с ней случилось?

— Ее вернули к ее биологическим родителям, — ответил мой отец, и мама шмыгнула носом. — Твоей маме было очень тяжело, — добавил он, обнимая маму. — Итак, мы приняли решение больше не усыновлять детей. Для нас было слишком тяжело вернуть Рейну после того, как мы провели с ней так много времени.

— Мы считали ее своей дочерью, — прошептала мама. — Точно так же, как мы считаем тебя своим сыном.

— Точно так же, как ты считаешь меня своим сыном? — Что за черт? Я почесал затылок, пытаясь осознать все это. — Ты пытаешься сказать мне, что я приемный?

Папа запрокинул голову и рассмеялся. — Нет, Джонни, ты на сто процентов плод моих чресел.

— И моих яйцеклеток, — с ухмылкой предложила мама.

— Просто приготовление в лаборатории обошлось в небольшое состояние, — добавил он, все еще посмеиваясь про себя.

— Стоит каждого пенни. — Мама подмигнула. — Наш маленький ребенок из пробирки.

Что за… — Это чертовски ужасная вещь, которую ты мне говоришь, — выдавил я, задыхаясь от возмущения. — Ты говоришь так, будто они приготовили меня в микроволновке и продали в глухом переулке! — Они оба рассмеялись, как будто мое скромное зарождение эмбриона было для них большой шуткой. — Знаешь что? — Я тяжело вздохнул. — Думаю, меня усыновили.

— Суть, которую мы пытаемся донести, Джонни, — сказал папа, изо всех сил стараясь придать своему лицу серьезное выражение, когда он подавлял смех, — в том, что у нас есть опыт работы с системой патронатного воспитания.

— И мы хотим взять Шэннон и ее братьев на воспитание, — прямо сказала мне мама. — Нас одобрили. — Схватив конверт со стойки, она протянула его мне. — Это пришло только сегодня утром.