— Просили одну, но если ты сможешь сделать штуки три…

— Я сейчас напишу, что мне для этого потребуется… только вы уж как-нибудь с Устиновым договоритесь, чтобы он к нам сюда не приезжал пока я не закончу работу.

— Уж об этом можешь точно не беспокоиться, я потому к тебе и прилетел, что у него честь с тобой договариваться выторговал. Не надо ему с тобой знакомиться…

— Понятно. То есть непонятно, ну и ладно. А я вот что спросить хотела: почему вы для университета все мои ордена так быстро засекретить решили?

— Потому что ректор наверняка всем раззвонит, что у него такая вся из себя героическая студентка учится. А Иосиф Виссарионович два плюс два сложить умеет — и если он узнает, что я взял убивать Гитлера пятнадцатилетнюю пигалицу, то… ладно, я и в отставке не пропаду, а вот что с тобой он сделать захочет…

— А особист товарищу Берии про подписку, которую брал с теток в канцелярии, рассказать забудет. Я уже прям в это поверила…

— А он не знает, о чем подписка, и тебя не видел: я же тебя не просто так из канцелярии этой гнал побыстрее. А ему сказал, что случайно в канцелярии университета была озвучена несекретная информация, но если ее сопоставить с другой, в университете уже имеющейся, то враги смогут вычислить людей, выполняющих особое задание товарища Сталина. Он парень сообразительный, лишних вопросов задавать не стал…

— Вот теперь всё понятно. Но жалко: я хотела своими глазами посмотреть, как новая бомба взрываться будет.

— Посмотришь. Японцам на десяти километрах нас сбивать просто нечем, так что можно им бомбу просто на голову ронять и тебе не придется без маски полчаса сидеть. Полетишь со мной?

— Ну… я вас за язык не тянула. Полечу конечно, это же лучше любого кино будет! Тем более, что за оставшееся время я не смогу объяснить вашим наводчикам, как правильно бомбу наводить… Вот сам списочек, тут ничего невозможного нет: лист стальной, стекло борное, еще по мелочи… остальное у меня в лаборатории есть сколько нужно.

— Ох и не хрена себе у тебя запросы, ты что, решила весь город споить?

— Город столько не выпьет, и вообще это только сырье. Ладно, не буду вас задерживать… а готовность двух бомб считайте десять суток после поставки этих материалов. Насчет третьей не обещаю: элементная база у нас паршивая, а успею ли подобрать годные детали — этого вообще никто не знает. Полтора месяца, говорите…

— Иосиф Виссарионович сказал, что начинать будем тринадцатого июля.

— Тогда точно успею. У меня тут еще кое-какие дела, нужно одно поручение Устинова закончить…

Миша Шувалов, институт успешно закончивший и по общественной линии ставший парторгом инструментального, директора выслушал с еще более мрачным лицом, чем он обычно выслушивал просьбы Белоснежки. Хотя и тут без этой паршивки не обошлось:

— Миша, товарищ Устинов специально подчеркнул, что выполнение работ по проекту Серовой сейчас будет главным заданием всего завода. Он даже сказал, что завод имеет право вообще все остальные планы завалить, нам никто слова не скажет даже если мы ни одного пулемета или автомата не изготовим, но эту работу мы сделать обязаны, причем точно в срок.

— Да у нее половину того, что она просит, кроме нее самой никто вообще изготовить не может! Мы можем хоть круглые сутки в цеху просидеть, спин не разгибая…

— А ты не психуй, посмотри сначала чертежи. Я, когда Дмитрий Федорович мне позвонил, сам чуть в штаны не наложил — а оказалось… вот смотри.

— Это что? Бочка?

— Ну, почти. Оказывается, Белоснежке нашей именно бочка и нужна. Да, не самая простая, вот тут лючки, винтовыми крышками закрываемые, по нулевому квалитету должны делаться, но у тебя сколько слесарей такую работу сделать смогут?

— Да уж десяток, не меньше… И это все что ей надо?

— Она сказала, что остальное сама сделает. Что конкретно — не спрашивай, мне Устинов тоже спрашивать запретил. Хотя три цистерны со спиртом на какие-то размышления и наводят…

— Она в этих бочках спирт собирается возить куда-то?

— В спирте химики много чего растворяют. Например, при изготовлении порохов нитроглицериновых… но ее лаборатория все равно в трехстах метрах от завода, а если стекла у нас и повыбивает, то стекольный-то уже работает!

— Ага, только стекольный с лабораторией почти рядом…

— Миш, ты подписку давал? Иди и работай.

— Уже иду… да тут работы-то дня на три, не больше. Сделаем, у Дмитрия Федоровича претензий к заводу не будет.

— Я надеюсь…

Таню Серову сообщение о предстоящей войне с Японией заинтересовало лишь в плане возможного поступления большого числа раненых, Таню Ашфаль — вообще никак не заинтересовало. А Шэд Бласс сильно задумалась. Потому что, хотя в базовую программу Корея вообще не входила, но как побочный вариант она все же рассматривалась. Там, в Системе — но вариант считался настолько «побочным», что его в память перед отправкой не грузили и все, что она знала о Корее, было почерпнуто из обсуждений «маловероятных вариантов» с Решателем. То есть фактически Шэд помнила, что если американцы не займут половину Кореи, то будет хорошо — а что именно хорошего будет и как это осуществить, ни малейших даже намеков в памяти не сохранилось.

Знаний нет, но мозги-то работают! И десятого июня Таня зашла к Василию Алексеевичу:

— Доброе утро, Василий Алексеевич, я тут шла мимо и подумала, а не слишком ли вы много времени проводите у себя в кабинете?

Василий Алексеевич, едва вернувшийся из цеха, где он уже четвертый день с мастерами дорабатывал технологию производства нового пулемета, лишь улыбнулся:

— Ну, ноги у меня еще немного пройти смогут. Опять что-то принесла нам в тире или сразу на стрельбище показывать? А может, опять на процедуры? — Танины «процедуры» Дегтяреву уже начали нравиться, ведь после них он реально чувствовал, как тело наливается бодростью.

— Нет, ни в тир, ни на стрельбище я вас не потащу, и в медсанчасть не потащу. Потому что потащу на полигон, откуда вы сразу же в Москву полететь захотите.

— Зачем это мне в Москву?

— Увидите. Ну что, пошли?

— Вот приходит красивая девушка, подмигивает, приглашает пройтись — ну как тут отказать? На машине, конечно, поедем?

— Да, только на моей…

На полигоне обычно отстреливались и «приводились к нормальному бою» пушки, поэтому он — в отличие от стрельбища — был длинной под два километра и обвалован пятиметровой высоты земляными насыпями. Но, что для Тани сейчас было гораздо важнее, на нем толпы народу не шастали, так что единственное, о чем ей пришлось побеспокоиться, чтобы «не толпы» под руку не лезли:

— Так, всем слушать сюда! Можете смотреть, но близко не подходить, особенно сзади: тут будет зона огневого поражения метров на двадцать. Все свалили? Тогда начинаем. Вот это, Василий Алексеевич…

— Дай догадаться: ты фаустпатрон изобрела? Но вообще-то это не наш профиль.

— Да, пока не наш, а это не совсем фаустпатрон. То есть совсем не он. Смотрите, вот вставляем эту штуку в трубу, прицеливаемся — тут открытый прицел, но можно и без него обойтись, потом нажимаем на спуск… и все.

— Танюша, это ты что такое придумала? Если бы я не видел, как ты стреляешь, то решил бы, что это шестидюймовка…

— Ну, по мощности примерно так и будет. В радиусе десяти метров от взрыва ничего живого не остается, а метрах в двадцати пяти не будет и боеспособных подранков. Я просто другой проект делаю, а у меня немного сырья лишку химики нахимичили…

— Да уж…

— Так что вы едете сейчас к Устинову и показываете ему эту штуку. Честно говорите, что наш завод таких может уже начиная с завтрашнего для по тысяче штук в сутки изготавливать, и по три-четыре тысячи вот таких фиговин. Только взрыватели мы делать не сможем, но они довольно простые, их много где выпускать можно, и еще скажите, что на каждую такую хрень нужно по три литра чистого спирта… технически чистого, и по ведру серной кислоты. Это если срочно нужно таких штук наделать, а потом можно и без спирта с кислотой производство наладить, но потребуется месяца три-четыре…