— Вот уж… более чем достаточно. Значит, на вашем станке можно по четыре таких ствола за час изготовить…
— Нельзя. То есть я смогла бы, но только я: я же хирург, привыкла руками точно шевелить и заранее продумывать каждое движение. А самый квалифицированный рабочий на нем хорошо если за час что-то приличное сделает, и не потому, что он криворукий, а потому, что станок на обычных людей не рассчитан, я его под себя, то есть под квалифицированного хирурга делала. Да и я на нем хорошо если час проработать без перерыва смогу — но даже пытаться делать это не буду: мне руки для основной работы пригодятся. Вам нужно будет попинать технологов, чтобы они придумали какой-то копир, который процессом ковки без рабочего управлять станет… Да, а насчет специальной стали… я инструкцию нашим плавильщикам составила, ее почти сразу можно будет для всего нашего оружия использовать. Вот только тогда заготовки придется обязательно проковывать, у меня записано как: эта сталь без проковки, как и любой быстрорез, по прочности может поспорить с гвоздевой и отпускается чуть ли не от нагрева на солнышке. И там нужны кое-какие присадки, которые, впрочем, изыскать не очень трудно. Только со снабженцами я разговаривать не буду, они и так готовы меня сожрать.
— Со снабжением, думаю, мы договориться сумеем, — задумчиво произнес Семен Владимирович. — А вот все остальное… скажите, а на вашей машине возможно делать стволы для пушек ШВАК?
— На этой — точно нет: ствол просто в нее не влезет. Но если хотите, я чертежи со всеми доработками технологам передам.
— Вы еще спрашиваете!
— Я не спрашиваю, а просто говорю. Только имейте в виду: я послезавтра где-то на недельку отъеду и до возвращения с технологами разговаривать не буду потому что не готова. А вот как вернусь…
Чтобы вернуться куда-то надо это «куда-то» сначала покинуть — а с этим все оказалось не очень просто. То есть Александр Евгеньевич сильно нетрадиционным образом выполнил данное Тане обещание «подарить ей нормальный самолет», однако чтобы на этом самолете куда-то улететь, требовалось как минимум командировочное предписание. А так как Второй инструментальный к химзаводу в Березниках вообще никак не относился, командировка требовалась от другой организации, причем организации соответствующего уровня. Товарищ Егоров, например, такую выписать не мог — но мог выписать товарищ Пальцев. И выписал, но его пришлось перед этим три дня ловить, товарищу Егорову пришлось. Так что покинуть Ковров Тане удалось лишь двадцать девятого марта. Утром двадцать девятого, а обедала она уже в Молотове: когда есть достаточно быстрый самолет, такое проделать нетрудно.
А самолет у нее был действительно быстрый: Александр Евгеньевич передал в ее распоряжение «не годный для боевого применения» СБ. Таких в авиации было немало: некоторые разбившиеся машины как-то восстанавливались авиамеханиками «своими силами», однако считалось, что они могли летать, но резко маневрировать уже нет: силовой набор мог нагрузок не выдержать. Один такой, фактически собранный из трех разбившихся, был капитально отремонтирован на двадцать втором заводе — но, потяжелев в процессе ремонта более чем на полтонны, там же превратился в «санитарную машину». И именно этот самолет Голованов выделил Тане, для того, чтобы «при необходимости и возможности самый опытный хирург мог быстро добраться до фронтового госпиталя». Две «старые» летчицы из Ковровского авиаотряда — Вера и Марина — были направлены на переобучение, а вместо них «временно» в Ковров приехали сразу шесть девушек-пилотов. Правда троих («с искажением природной красоты морды лица») Таня тут же отправила в свой госпиталь к Олям, а три других… самолет они водили уверенно, и Шэд больше от них ничего и не надо было.
Лететь ей пришлось именно в город Молотов, так как в Березниках аэродрома не было, а дальше Таня думала добираться на поезде — но когда она выяснила, что поезд идет туда почти десять часов… в общем, легкий шантаж (причем со стороны командирши самолета майора Ереминой) проблему решил пока Таня быстренько подкреплялась в офицерском буфете аэродрома: выданный (очевидно Головановым) приказ по ВВС «оказывать любую помощь, самолет заправлять с высшим приоритетом» помог «взять во временное пользование» простенький У-2ВС. Открытый, но если очень спешишь, то и на нем пролететь сто шестьдесят километров все же быстрее, чем проехать чуть меньше трехсот на поезде, который, вдобавок ко всему, вообще раз в сутки ездит. К тому же местные летчики рассказали, где в Березниках находится «летная площадка» в паре километров от центра города, и где даже есть сарай, куда можно У-2 закатить чтобы его дожди не промочили.
В Березники вылетели ранним утром тридцатого: комендант аэродрома в Молотове сказал, что если прилететь туда вечером, то из мест для ночевки получится найти только КПЗ в горотделе милиции (где периодически приходилось ночевать пилотам, летавшим туда по разным делам): все руководство после обеда бегает по заводам так как с выполнением плана там полная задница, а утром кого-нибудь можно и в горкоме отловить — тогда могут и в гостинице место выделить. И он оказался прав: Таня едва успела — в десять утра — поймать уже расходящихся с утреннего совещания городских руководителей. Впрочем, это помогло лишь с очередной ночевкой: секретарь райкома, прочитав написанное в Танином командировочном предписании, криво ухмыльнулся и сказал:
— Если вы хотите что-то получить с содового завода, то можете сразу домой лететь: завод план не выполняет и ничего никому выделить сам не может. И обком не может: никто не может дать то, чего нет.
— А на заводе что за проблемы? Почему план-то не выполняется?
— Девушка, шли бы вы… вот вам ордер в гостиницу, если завтра к семи сюда придете, то главный инженер завода вам все объяснит. Хотя, думаю, вам его объяснения лучше не слышать: места у нас суровые, люди говорят что думают…
Гостиница представляла из себя две комнаты на первом этаже обычного бревенчатого жилого дома о двух этажах, где в большой («мужской») комнате стояло штук шесть двухэтажных нар, а в маленькой, где жила и заведующая — две двухэтажных все же кроватей и диванчик самой заведующей. Из «удобств» был один унитаз, в крошечном закутке имелись две раковины с латунными кранами, из которых текла очень холодная (видимо, по зимнему времени) вода. Рядом с этим закутком, в котором хотя бы окно было, располагался еще один, без окон, который использовался в качестве прачечной.
А средних лет женщина, заведующая этим учреждением (заодно исполняющая обязанности всех прочих работников, включая обязанности истопника) оказалась более словоохотливой:
— Девушки, вы на содовый завод даже не ходите: как в Лисичанске завод запускать стали, так нам сюда ничего больше не дают. А оборудование все разваливается: мастера-то, мужики все почти на фронт ушли, а бабы не справляются. Опять же, с электричеством перебои каждый день…
На следующее утро Тане удалось поймать главного инженера содового завода. Вопреки обещанию секретаря райкома, он произносить те слова, которые ему первыми пришли в голову, не стал: все же в предписании было отмечено, что «направляется начальник экспериментальной химлаборатории завода номер два» — а у него были серьезные проблемы и с химией, и с инструментом, и если эта странная девушка сможет хоть часть их решить… Так что он пригласил обеих (и Таню, и майора Еремину) в свою машину, отвез на завод (до него от горкома было километра три), а затем, усадив в своем кабинете и предложив чаю, поинтересовался:
— И что конкретно вы хотите от нас получить?
— Я сейчас скажу, только пообещайте не ругаться сразу матом и вообще все же меня до конца выслушать.
— Считайте, что мы договорились.
— Мне нужно начиная где-то с середины мая получать от вас по двенадцать-пятнадцать тонн кальцинированной соды.
— Милая… — он замялся, припоминая написанное в предписании имя-отчество, но, похоже, не вспомнил: — девушка. У завода план составляет пятьсот пятьдесят тонн этой соды в сутки. А выпускаем мы сейчас хорошо если триста. Продолжение нужно?
