— Понял… а почему завтра?

— А потому что для такой операции и инструмент нужен специальный. Я сегодня вечером на заводе его быстренько сделаю — и начнем. Если ты, конечно, не испугаешься — но это всяко лучше будет, чем убиваться по горькой своей судьбинушке и окружающих пугать… причем, заметь, не мордой лица, а грубостью и невоспитанностью. И будет у тебя мордочка гладкая да румяная, как задница у младенца. Правда, борода расти не будет — ну так на бритвах сэкономишь…

Дезинф с регегенератом (при наличии умелых рук и многолетнего опыта, конечно) творят чудеса — так что к новому году физиономия у экс-танкиста стала совершенно сияющей от счастья — не целиком еще, но вполне заметной частью. А у Тани Серовой образовалась немаленькая такая очередь страждущих — что, впрочем, ее не расстраивало: девочка до сих пор не привыкла «нормально отдыхать». В Системе под отдыхом понимали что-то совершенно другое…

Вскоре после нового года расписание у Тани резко поменялось: Николай Нилович Бурденко, наслушавшись восторженных отзывов о «новом хирургическом инструменте», лично посетил сначала пулеметный завод, а затем и госпиталь. Посмотрел, как медсестры накладывают швы прооперированным солдатам, пообщался с ними — и издал специальный приказ. Согласно которому при госпитале была организована специальная школа, в которой военные медсестры должны были срочно обучиться работе со «швейной машинкой».

Вообще-то в госпитале прошли первоначальное обучение практически все врачи и сестры из санитарных поездов, доставляющих в город раненых, но пока число умеющих достаточно свободно обращаться с этой странной машинкой, было все же невелико. Просто потому, что традиционные навыки хирургов в этом деле скорее мешали, чем помогали: ну не могли опытные врачи «забыть» тому, чему их учили в институтах, а поэтому и машинки старались использовать как инструмент, позволяющий немного быстрее двигать иглой. А ведь машинка вообще предназначалась для того, чтобы на сам шов внимания не обращать, она «сама регулировала» все параметры этого шва…

Очень немолодой хирург поначалу вообще не понял, как машинка работает — но не постеснялся обо всем подробно Таню расспросить. Затем он вдумчиво поговорил со всеми медсестрами госпиталя, снова с Таней — и пришел к странному (но совершенно правильному) выводу: учить работе с машинкой нужно как раз малоопытных медсестер, «не отягощенных грузом знаний» — а вот их научить может лишь эта девочка. В том числе и потому, что она тоже явно «не отягощена» и очень хорошо понимает то, как ее машинка работает и что можно с ней сделать.

А еще было бы очень неплохо подучить и молодых врачей, из тех, кто на хирургию переключился лишь из-за войны: опыта у них маловато, но с такой машинкой они на фронте принесут гораздо больше пользы (и нанесут гораздо меньше вреда) — так что по поводу необходимости такой «школы» у него и сомнений не возникло. А вот по поводу возможности обучить очень много людей сомнения были. Поэтому он сначала предложил Тане переехать в Москву, чтобы там заняться обучением медперсонала — а получив твердый отказ, просто прислал в Ковров военно-строительный батальон, который буквально за пару недель возвел большую пристройку к госпиталю (другому, размещенному во второй школе), где теперь Тане предстояло проводить обучение медработников.

Разглядывая новенькие помещения, Таня размышляла не о предстоящей работе, а о том, откуда в город приволокли все необходимые стройматериалы, ведь две современные операционные были отделаны мрамором — причем им облицованы были стены до самого потолка, а полы были выложены настоящим кафелем. А в душевых для врачей вся сантехника была мало что никелированная, но еще и испанская. Палаты, правда, были отделаны попроще — но тоже «не современно»: стены были кафельными до высоты чуть меньше двух метров, полы — по крайней мере по виду — вымощены полированным камнем…

Правда, когда Таня с вопросами пристала к командиру батальона, он — после недолгого офигевания — ответил, что просто других материалов не нашлось, а эти — всего лишь то, что было заготовлено для постройки какого-то клуба во Владимире, и который из-за войны строить так и не начали. А офигел он действительно знатно: пристройка официально называлась «Ковровский учебный госпиталь №3», а приставшая к нему с вопросами девочка-соплюшка отрекомендовалась как «главный врач-педагог этого гадюшника». Все же, отметила Таня, здесь и сейчас люди по крайней мере стараются выглядеть воспитанными: сильно не молодой майор даже смеяться над девочкой не стал, а просто сообщил, что если начальству это интересно, то пусть само придет и спросит, а не посылает к нему с вопросами юных комсомолок. Но ведь Таня не из любопытства пустого на стройку пришла, так что когда майор увидел выданное товарищем Бурденко Танино удостоверение, он где-то с полминуты помолчал, переваривая информацию, затем ответил на вопрос и, в конце, поинтересовался:

— А почему вы назвали этот госпиталь гадюшником? Мы что-то неправильно выстроили?

— К постройке ни малейших претензий у меня нет, я даже Николаю Ниловичу отдельно напишу, чтобы он вас за быструю и качественную работу поощрил как-то. Но кроме главного хирурга армии в медуправлении есть другие чудаки, которые на букву «м»…

Майор на пару секунд завис, потом до него дошло, что же сказала девочка — и он довольно рассмеялся:

— И что же эти чудаки на…чудили?

— Да вышел приказ политуправления сюда в качестве рабочего материала пленных немцев присылать: наверное, кто-то обделался от мысли, что солдат оперировать буду я. Можно подумать, что в первом госпитале их ангелы небесные оперировали, тьфу! В принципе, мне-то это без разницы… то есть на наших раненых мне придется меньше внимания обращать или просто больше работать, но вот медсестры наши теперь этот госпиталь только гадюшником и называют. Ну и я от них нахваталась.

— Так это… что же выходит: мы эти мраморные стены фашистам ставили⁈ А я-то думал, что решетки на окнах, чтобы выздоравливающие в самоволку не бегали…

— Да не волнуйтесь вы, товарищ майор: ну с месяц полечим мы немцев, а потом, по результату, сюда вообще будут только наших высших офицеров направлять — и вот им-то решетки и понадобятся.

— Вы, я гляжу, в себе очень даже уверены… но, думаю, Николай Нилович вам не просто так удостоверение-то такое выписал. Да и насчет офицеров вы, возможно, правы: как здесь закончим, начнем постройку уже нового здания на пустыре за Сенной. Большого, трехэтажного…

Новый госпиталь выстроили рядом со вторым (то есть рядом с бывшей школой) скорее всего потому, что давно, еще до революции, когда вторая школа была женской гимназией, позади нее размещался здоровенный дровяной сарай, и сарай этот почему-то стоял на неплохом кирпичном фундаменте. Сам сарай уже куда-то исчез, а фундамент остался — и на нем-то новое здание (одноэтажное, хотя и кирпичное) и поставили. Ведь если фундамент уже есть, то на нем и зимой стены поставить нетрудно — а если есть и работающая котельная, то внутреннюю отделку можно уже в тепле произвести. Правда, чтобы тепло из котельной попало в свежевыстроенные помещения, нужны еще и батареи — а вот с ними было у строителей неважно. Точнее сказать, было совсем паршиво, настолько паршиво, что всерьез рассматривался вариант забрать радиаторы из здания милиции (там еще не были разобраны давно уже не используемые печи). Но и здесь Таня, узнав, что не хватает лишь самих батарей, а трубы все же имеются, предложила «свой вариант» — и на заводе на водопроводные трубы надели радиаторы из кровельного железа. Откровенно говоря, никто не верил, что такие «батареи» смогут греть помещения — но выбора-то не было, а когда по трубам пустили горячую воду, уважение к странной девочке стало уже просто зашкаливающим…

Но больше всего Таню уважали учителя в школе, а особенно — учительница немецкого Клавдия Михайловна. Еще в самом начале, когда школьники вдруг решили, что учить «вражеский язык» им не нужно и один из парней высказал эту мысль учительнице, девочка встала и, показав пальцем на говорящего, произнесла: