— Привет, рыбка, — здоровается со мной самым обычным тоном с самым нейтральным лицом.

— Ты как здесь оказался?

— В домофон позвонил.

— Лучше бы мне позвонил и сказал, что припрёшься, чтобы я домой не возвращалась. Уходи, пожалуйста.

— Лина! — восклицает крайне удивлённая Диана. — Какой уличный снеговик тебя морковкой клюнул?

— Конечно, уйду, но сначала ты меня выслушаешь, — парирует Пожарский спокойным голосом и с ещё более миролюбивым выражением лица. На Васильеву никто из нас внимания не обращает, и она просто вертит головой то в мою сторону, то в сторону Глеба.

— И не подумаю! Мог бы и предупредить о своём визите! Ни сообщения, ни телефонного звонка!

— Чтобы ты меня на порог не пустила потом и Диану на то же подговорила? Я не дурак.

— Ты, похоже, забыл всё, о чём я говорила. Мне ужасно надоело, что никакого проходу от тебя нет. Два дня передышки и опять?

— Я не пойму: ты хочешь чтобы я совсем из твоей жизни пропал? Я дал тебе эти два дня, но больше так не могу. Я хочу поговорить и всё наладить. Хочу, чтобы мы снова стали прежними, хочу поработать над нашими взаимными упрёками и обидами. Не один, а вместе с тобой. Ты же поможешь нам, надеюсь?

— Что ты от меня хочешь сейчас? — вздыхаю устало.

— Просто поговорить, Лин. Ничего сверхъестественного, — он выглядит таким нормальным сейчас, что сердце дрогнуло. Что я в самом деле кусаюсь? Человек с хорошими намерениями пришёл, не ругается, в отличие от меня, не делает ничего непозволительного. Сама же только что, стоя во дворе под окнами кухни, думала о своём сомнительном поведении по отношению к влюблённому парню.

— Хорошо, я тебя слушаю, — сдаюсь в итоге. Пусть говорит. Даже Васильева, смотрю, будто расслабила плечи и снова ожила где-то отдельно от нас, разливая кипяток по чашкам.

— Я не смог найти точно такую же, — протягивает мне Глеб пакет, державший в руке всё это время. — но эта шапка очень похожа на твою прежнюю.

Принимаю из его рук покупку, сделанную для меня в качестве компенсации. Заглядываю внутрь пакета, отмечая, что шапка действительно похожа на ту, что я потеряла в понедельник.

— Прости меня, — этот проникновенный голос окончательно лишает меня сил и возможности злиться. — Если она тебе не нравится, то я куплю любую другую и даже десять, сотню других.

— Всё нормально, Глеб, — останавливаю его. — Эта вполне подойдёт.

— Я дурак, — качает головой, — и задолжал тебе целый фургон таких шапок.

— Ребят, — вмешивается Диана, — вижу, у вас уже всё хорошо. Как насчёт чая?

И мы в самом деле садимся пить чай. Невероятные метаморфозы произошли с Пожарским за прошедшие дни — совсем другой человек сидит; он осторожно прихлёбывает из чашки, аккуратно шутит с Васильевой, с невероятной мягкостью касается моей ладони, которую я так неосторожно оставила на столе.

— Лина, — говорит он в какой-то момент, — нам правда нужно поговорить. Наедине.

— Ой, я же это… могу в комнате скрыться, — заволновалась Диана вместе со своими всколыхнувшимися кудрями, — или погулять выйти.

— Не нужно, — останавливает её Глеб. — Я хочу пригласить Лину к себе в гости на эту ночь, — поворачивается ко мне. — А утром сразу вместе поедем на пары. Ты ведь ни разу у меня ещё не была, — на этих словах я разглядела непривычную мольбу в его глазах.

— Ни разу, но… — как подобрать слова, способные всё объяснить, но не обидеть? Куда я влипла, дура.

— Эй, — понижает он голос, — я не имею ввиду ничего такого. Просто хочу показать тебе, как живу. И поговорить хочу. Всерьёз. Без ругани, без криков, без всего лишнего. Хочу ещё раз извиниться и всё объяснить, став более понятным и менее враждебным для тебя. Ров между нами увеличивается, и мне страшно. Это просто свидание, как и раньше. И если хочешь — это моё второе желание. Так много времени прошло с момента первого желания и так много произошло с тех пор.

Пожарский поглаживает мою руку, говоря всё это. Желание. Я уже и думать забыла о этих его трёх желаниях. Он обещал, что они будут во имя нашего общего блага, а не по его прихоти. Он искренне думает, что смена обстановки на более интимную поможет нам сблизиться и вернуть то, что начинало зарождаться. Но нам уже ничего не поможет. Потому что я не могу любить его.

— Нам действительно нужно поговорить, — соглашаюсь.

Ощущается ли прыжок с обрыва так же остро и отчаянно, как решение, которое я только что приняла?

Лина

Я открыла окно в гостиной, опёрлась на подоконник, вглядываясь в заканчивающийся день. Солнце почти село, делая горизонт едва различимым. Всё ещё с неба опадали редкие снежинки, что от порывов лёгкого ветра летят мне прямо в лицо. Под окном двумя этажами ниже мужчина паркует машину, а затем немного неповоротливо из-за выступающего живота и лишнего веса выходит из неё, обходит полукругом, чтобы после нырнуть с головой в багажник за огромными пакетами с известными логотипами. Продуктов накупил, видимо.

— Долго ещё у окна зависать будешь? — голос Глеба тих, но в миг оглушает меня. Я почти забыла, что нахожусь у него дома, и он вообще-то маячит где-то у меня за спиной.

Мы мало разговариваем и в основном всё наше общение до этой минуты сводилось к тому, что Пожарский показывал что и как устроено в его огромной квартире. Она имеет три комнаты и почти вся оформлена в серых тонах. Строго и дорого на вид. Но я бы хотела оказаться сейчас в совсем другом месте — там, где была лишь однажды.

— Хочу подышать прежде чем мы начнём разговор, — поворачиваюсь к нему лицом и вижу беспокойство в его глазах. Он ведь всё понимает? Он догадался, о чём я буду говорить.

— Да, разговор будет трудным, — криво усмехается. — Я бы хотел начать первым, если позволишь.

— Почему именно три желания, а не два или пять? — перебиваю. Мне нужно ещё немного времени. Совсем чуть-чуть.

— Это самое сказочное число: три богатыря, три поросёнка, три медведя, три дочери, три жениха…

— А у золотой рыбки может быть хотя бы одно желание? — я вижу, как мелькнул испуг в его глазах. Только одного рыбка и может желать: свободы.

— Конечно, — соглашается Пожарский, скрещивая руки на груди в защитном жесте. — Я всегда старался предугадывать твои желания. Делал всё, что обычно нравится девушкам, пытался угодить тебе во всём. Разве нет? Я водил тебя на свидания и зачастую в разные места, чтобы не повторяться, и тебе скучно не стало. Я знаю какой шоколад ты любишь, какие цветы для тебя пахнут приятней всего. Я из кожи вон лез всё это время. Да, я не идеал и где-то что-то испортил. И я ещё раз прошу у тебя прощения, обещаю исправиться и меньше показывать свои собственнические замашки.

Он говорит, а я сама не замечаю, как отзеркалила его движение и тоже скрестила руки. Глеб умеет говорить красиво — этого у него не отнять. Когда он говорит таким тоном, как сейчас, то напрочь отбивает желание как-то задеть его, ответить чем-то неприятным. Я понимаю почему он вызвался начать разговор первым. Именно для того, чтобы успеть создать такую атмосферу, сломать которую было бы ужасно некрасивым поступком с моей стороны. Или я снова просто ищу подвох, а парень просто искренне переживает сейчас за наше совместное будущее? Что меня так заставляет всё время злиться на него или искать причину разозлиться? Иногда я даже испытываю враждебность по отношению к нему, но есть ли в том и его собственная заслуга? Говорят, он классный. Все так думают, кроме, разве что, Михаила.

— Я люблю тебя, Лина, — продолжает Глеб свой монолог, садясь в кресло. — Поэтому так много времени хочу проводить с тобой. Больше и ещё больше, но этого всегда мало. Мне всё время тебя не хватает и думается порой, что ты ко мне стала совсем равнодушна. Или меня просто должно стать чуть меньше, и тогда всё станет в порядке? Даже окно в моём присутствии уже открываешь — настолько задыхаешься от меня.

Пожарский горько усмехается, наклонившись так, чтобы опереться подбородком в переплетённые в замок пальцы. Я продолжаю стоять у окна, но не закрываю его, не смотря на холод, который ощущаю своей спиной. Он помогает мне держать свою голову в здравомыслии. Или мне хочется в это верить.