— Диан, ты больше ни о чём с Глебом не говоришь?

— Нет. Честное слово. Могу переписку показать! — она в панике машет руками, боясь, что я сейчас ревную Пожарского к ней.

— Нет, не нужно. Я верю тебе. — И это чистая правда. — Лучше расскажи, что там тот парень натворил?

Наш разговор плавно перетекает на маленькую личную трагедию Васильевой, что случилась с ней недавно и из-за чего произошла наша ссора тогда. Как подруга, я просто обязана задать ей этот вопрос, выслушать, а затем утешить. Сама же позже, пока перемывала всю скопившуюся посуду и полы, не переставала прокручивать в голове лишь одно: Пожарский совсем обнаглел. Глеб настолько сошёл с ума от своей ревности, что приучил Диану отчитываться обо мне каждый вечер. Ему настолько неприятен мой круг общения, что решил не только изолировать меня от моих друзей по-максимуму, но и оговорить Васильеву. Якобы она за моей спиной обо мне говорит. А сам что делает? Решил рассорить нас, чтобы что? Чего он добивался?

— Чёрт! — выдохнула я и, как следует разозлившись, выжала половую тряпку так сильно, как не могла никогда.

Я чувствую, как во мне растёт и крепнет эта злость. А ещё, как бы не было неприятно это осознавать, тревога: он знает, что я не ночевала в квартире. И он сегодня ещё ни разу не писал и не звонил мне. В последний раз мы общались вчера вечером во время его рабочей смены в баре. Не сказать, что я сильно огорчена этим молчанием — пусть катится со своими выкрутасами куда подальше.

Но он же не исчезнет так просто. Он заговорит, и слова его будут не так сладки, как обычно.

Лина

Строгий дизайн учебного корпуса без каких-либо излишеств был не в состоянии переменить моё настроение на более благостное. Мою руку держит Пожарский, провожающий меня в аудиторию, где у меня будет первая пара. Мы молчим. Молчали всю субботу и почти весь вчерашний день. Ровно до тех пор, пока вечером Глеб не написал, что встречаемся, как обычно: у моего подъезда. Усадил в машину, повёз в наш вуз. А сейчас заводит, как овцу на верёвочке, в мою группу, где на нас никто уже особо внимания не обращает. Они просто привыкли.

— В обед поговорим, — заявляет он мне перед тем, как пойти к своим, что сидят на другом этаже. — Поняла?

— Что за тон? — выдёргиваю свою руку из его несильной хватки.

— Просто предупреждаю, чтобы не сбежала никуда, — быстро клюёт меня в губы, чтобы никому и в голову не пришло, что у нас какая-то проблема.

— Сбежишь тут, — бурчу в ответ его удаляющейся спине.

Через минуту звонок. Он снова специально задержал меня возле себя подольше. Или я слишком к нему несправедлива? Времени у меня ровно на то, чтобы найти в аудитории своих, поздороваться с ними и со всеми остальными, сесть рядом с Ажиновой, вызволить из рюкзака лекционную тетрадь. Попытаться словить мимолётный взгляд Михаила. И всё. Звенит звонок. Аркадий Евгеньевич уже входит в двери и сразу с ходу предупреждает, что материала сегодня много и, пожалуй, без лишних прелюдий сразу начнём записывать всё то, что он нам сейчас будет рассказывать. Помечаю на полях тетради, что сегодня пятое декабря и, пока ещё есть время, зачем-то жалостливо смотрю на Людмилу. Та неправильно понимает мою грусть и с преувеличенной печалью вздыхает, закатывая глаза к потолку. Она думает, что я расстроена из-за экономической социологии. Может, оно и к лучшему.

После звонка на перемену подруга начинает быстро тараторить о том, как хочет показать мне свою картину. Ту самую. Она так спешит мне это сказать, так как знает, что совсем скоро придёт Пожарский и снова заберёт меня в свои руки и уведёт теперь уже до следующего звонка на пару.

— Мне не так много осталось до завершения, — говорит она, убирая ручку с тетрадью в свою сумку. — Но я в нетерпении от того, как сильно хочу показать её. Только Андрей видел, а больше никто. Даже не фотографирую и в сети не выкладываю.

— Я бы с радостью посмотрела, чего ты там натворить успела, — согласно киваю, отмечая, что все наши одногруппники, включая Антона и Михаила, уже ушли.

— Приходи ко мне сегодня? — мы выходим в коридор и стоим неподалёку, никуда более не двигаясь. Ведь я должна дождаться своего парня… — Андрея не будет как раз.

— Ой, я приду, конечно, — не сдерживаю широкой улыбки. Людмила со своим приглашением словно глоток свежего воздуха, которого мне так не хватает в последнее время. Настолько сильно, что та ночь у Князева вспоминается как самое лучшее, что случалось со мной за всё последнее время. Никакие цветы и поцелуи Пожарского меня так не радуют как простое человеческое общение со своими друзьями.

— Буду ждать, — Ажинова тоже широко улыбается. — А вот и твой «Кот в сапогах».

Смотрю в ту же сторону, что и подруга. Глеб, не изменяя своим привычкам, уже следует ко мне. Нагловатая вальяжная походка, тату напоказ и взгляд победителя. Это ему ещё везёт, что наши пары часто проходят в одном корпусе. Иногда в разных, но и тогда он умудряется слишком быстро добраться до меня, не оставляя мне шансов на полноценную беседу с кем либо. Поворачиваю голову снова в сторону Людмилы. Она поправляет слегка сползшие на нос очки и понимающе подмигивает. «Ах, любовь…», — читается на её лице. Глеб, делая мою подругу ещё более счастливой, чмокает меня в щёку, давая понять, что девчачьей болтовне пришёл конец. Ажинова уходит, оставляя нашу сладкую парочку побыть вдвоём.

Так как разговор у нас намечен на обеденное время, то просто неспешно шатаемся по коридору, и он мне рассказывает, как проучил на работе одного ленивого и ничего не понимающего новичка. Самодовольно, словно восхищаясь сам себе, какой он крутой. Я снова мысленно цепляюсь к нему. Связано ли это с тем, что держит мою руку он крепче обычного? Или с тем, что я узнала от Дианы? Или он самого начала был не достаточно приятен мне, что я только и делаю, что ищу повод как следует разозлиться на него?

Следующая пара у меня в другом корпусе. Глеб, конечно, провожает до самых дверей. Всё, как всегда. Час за часом, звонок за звонком, и вот, часы в телефоне говорят о том, что осталось лишь несколько минут до начала большой перемены. Одновременно и жажду её, чтобы высказать накипевшее, и остерегаюсь. Какое-то напряжение нарастает между нами весь сегодняшний день, не смотря на показное благополучие.

В буфете оба купили гречку с котлетой. Разговор начался сразу, как только мы сели за свободный стол.

— Как себя чувствуешь после субботнего ночного приключения? — Глеб даже не скрывает, что ему теперь всё известно о моём отсутствии дома в ту ночь.

— Отвратительно, — прошептала я.

— Представляю, — сказал он, часто кивая, пока с нескрываемым недовольством осматривал меня.

— Что ты представляешь? — На самом деле не хочу знать о его мыслях. Слишком высокомерен и мрачен. Я не хочу слышать его голос, но пусть лучше мы полноценно разругаемся, чем будем играть в молчанку или в счастливые отношения.

— Это был кто-то из твоих друзей?

— Допустим.

— Это был парень? Антон? Михаил? Кто-то ещё?

Так-так-так. Начинается. Я позволила себе посмотреть на него столь же вызывающе, как смотрит на меня он.

— А об этом Диана не доложила?

— Доложила. Сказала, что ты со мной. Представляешь?

— Представляю, — возвращаю Пожарскому его же слово.

— Так всё же? — не унимается он.

— У подруги.

— У какой подруги?

— Чего ты пристал с этой субботой? Сколько раз мы уже об этом говорили! Я свободный человек и могу ночевать там, где захочу! У Людмилы я была — ясно?

— Я же беспокоюсь за твою безопасность! Как ты не понимаешь! — шипим, как змеи, стараясь не привлекать к себе внимание других обедающих студентов. Хотя в буфете достаточно шумно, чтобы не беспокоиться об этом. Куда больше всех сейчас волнует еда в их контейнерах, чем разборки каких-то двух ненормальных. В отличие от нас самих. Сами мы обедом совсем не интересуемся и даже не берём в руки вилки, занятые метанием молний друг в друга.