Но не предстоящий поход в гости показался мне неожиданным. Во время большой перемены я стал свидетелем странной сцены в буфете. Я, как обычно, сидел за столиком с Ажиновой, Хомяковым и с ещё двумя парнями и одной девушкой из нашей группы. Естественно, что при таком количестве людей не может быть тихо и скучно: все говорили наперебой, не давая друг другу слова лишнего вставить. Я тоже принимал участие в беседе, но никто и заподозрить не мог, что ещё и за Беляевой следить успевал в другом конце буфета. Эта пара всегда далеко, и бывает, что их головы совсем не разглядеть. У меня ощущение, что они с Бутчем всегда стараются сесть как можно подальше от нас. Мои размышления о расстоянии между нами прерываются при виде вскакивающей со стула Лины, которая просто берёт и опрокидывает всё содержимое их одноразовых контейнеров с обедом прямо на своего возлюбленного. Уверен: у меня глаза округлились.

— А я что говорил? — говорит только мне одному Антон. Другие из нашей компании ничего не замечают, слишком увлечённые своей болтовнёй. А я наблюдаю, как Беляева быстрым шагом уносится прочь из буфета. И это уже не тот случай, когда я останусь в стороне.

Лина

С Людмилой договорились встретиться в пять; день прошёл довольно быстро — во многом благодаря моей злости на Глеба. Мне впервые за долгое время удалось добраться после пар домой самостоятельно. Даже Диана удивилась, когда мы встретились в нашем дворе, что я иду пешком и одна. В четырёх стенах после последних событий сидеть совсем не хотелось и сейчас я вышла на двадцать минут раньше, чем планировала, поэтому могла не торопиться. Ажинова снимает квартиру неподалёку от Князева, потому что это один из самых удобных для студентов район: не сильно далеко от вуза и удобная транспортная развязка.

Дни совсем короткие, и уже весь город становится более хмурым под вечерним затухающим за горизонтом солнцем. В окне автобуса наблюдаю «пухлых» из-за зимней одежды людей на остановках, которые проезжаем, смазывая толпу в одно пятнистое неразборчивое пятно. Внизу, в мимо проезжающих машинах, можно разглядеть лишь руки водителей на руле. В какой-то момент моё сердце тревожно сжимается. Мне кажется, будто одна из машин сильно похожа на машину Пожарского. Его образ преследует меня, даже когда я, наконец, осталась одна. И это обстоятельство заставляет разозлиться меня ещё больше. Я совсем не испытывала обиды в сторону Васильевой, что послушно докладывала ему о моём местонахождении — мне ли не знать, каким лапочкой и манипулятором может быть Глеб. Достаточно было рассказать, как сильно любит и беспокоится. И всё — как же не пожалеть бедного?

Выхожу на нужной остановке — на той же самой, на которой выходила, когда приезжала к Князеву на ночёвку. Я могу даже сейчас повернуть голову вправо и увидеть его дом, его окна. Чем он занят сейчас?

— Далеко путь держишь? — вздрагиваю от неожиданности, слыша голос Глеба у себя за спиной.

— Ты теперь ещё и следишь что-ли за мной? — с тех пор, как я видела его в последний раз в буфете, он выглядит ещё более недовольным.

— За тобой глаз да глаз, рыбка.

— Что тебе нужно?

— Ты в своём уме? — смотрит, как на дуру. — Я вообще-то твой парень, у нас отношения. Что мне может быть нужно от своей девушки?

— Чтобы я сидела дома и ждала пока ты мне разрешишь выйти куда-нибудь?

— Почему ты в последнее время всё превращаешь в одну сплошную драму? Я не понимаю, что с тобой происходит, — подходит ко мне ближе, выражая участие. — Не хочешь поговорить об этом?

— Ты дурачок или прикидываешься? — Он весь день намеревается мне портить настроение? Я ведь ещё днём высказала все свои претензии, а он, вместо того, чтобы как-то разрешить именно этот вопрос, продолжает гнуть свою линию. Совсем ничего не понял.

— Мне вот и тебе хочется задать тот же вопрос временами.

— Так задай, но не сейчас, — опускаю взгляд на кольцо в его ноздре, чтобы не видеть этих глаз. — Мне нужно идти.

— Куда?

— Не твоё дело.

— Ты точно не в себе! — дёргает меня за руку, удерживая её в своей. — Это именно моё дело! Я должен знать, где моя девушка и в безопасности ли она!

— Отпусти! — делаю рывок, пытаюсь вернуть контроль над собственной рукой, но наши с ним силы несоизмеримы. — К Люде я иду! Понятно?

— Сразу бы и сказала! Что за игры устраиваешь опять! — нависает над моим лицом с такой угрозой в глазах, что не знаю даже злюсь я на него или уже бояться начинаю. Это уже не в какие ворота! Моё сердце стучит так, что я слышу его грохот у себя в голове. Оно словно кричит вместе со мной и негодует: что себе позволяет этот «котяра»? Чёрные густые брови мужчины мрачно нависают, испытывая моё терпение.

— Отвали от меня, Глеб! — под ленивые равнодушные взгляды мимо проходящих людей, наконец, освобождаю из хватки свою руку.

— Мы уже так разговариваем? — он вдруг самым неожиданным образом снимает с меня шапку, удерживая её в своём кулаке. — Ты никуда не идёшь, пока мы не поговорим. Нормально. Без истерик.

Холод обжёг мои уши. Я поправляю взъерошенные зимним ветром волосы и смотрю на шапку, зажимаемую в мужских пальцах. Смотрю и не верю своим глазам. И после этого истерики устраиваю именно я? А это тогда что? Мне начинает казаться, что я принимаю участие в каком-то очень странном низкосортном шоу.

— Рада, что ты это сделал, — нервно усмехаюсь. — Теперь я вижу всю степень твоего беспокойства о моей безопасности. Думаешь, меня это остановит? Уже точно нет. — Мы смотрим друг на друга при слабом свете уже совсем ущербного солнца. Ничего не происходит со стороны Пожарского после моих слов. Разворачиваюсь и удаляюсь бодрым уверенным шагом.

— Замёрзнешь, дура! — чувствую, как в мою спину летит отобранная у меня же пару минут назад шапка, но я не останавливаюсь. — Стой! Лина!

Я не стою, я ухожу. Злость питает меня, придавая сил и выносливости. Мне не холодно, мне не трудно идти столь быстро. Мне лишь обидно за всё то, что Глеб делает со мной. Так и выглядит любовь? Ведь он так часто говорит мне о ней. Говорят, она окрыляет. Если то, как я мчусь сейчас по улице, не видя ничего и никого вокруг, и есть это самое «окрыление», то мне оно совсем не по душе. Всё во мне напряжено до предела, смотрю лишь в одну точку — на пятиэтажку Ажиновой в нескольких метрах от меня. Она всё ближе и ближе. Пар валит из носа, а затем, когда дышать уже совсем тяжело, из раскрытого рта. Горло пощипывает вечерний морозец, а так хочется крикнуть куда-нибудь в пространство. Что подумает Людмила при виде меня в таком возбуждённом состоянии? Что отвечу ей я? Впервые за всё время нашего знакомства Глеб позволяет так себя вести. А мне даже пожаловаться кроме него самого и некому! Дина и Людмила слюни пускают от умиления при виде нас двоих вместе. Я сама виновата, что лелею их романтические иллюзию по отношению ко мне и моей личной жизни. Неужели мне так сильно хочется иметь тот самый благополучный образ счастливой и «нормальной» девушки, что готова молча сносить невзгоды лишь бы только не пошатнуть созданный образ? Не существует же идеальных отношений — я тоже имею право не иметь их. Небо не рухнет, если я расскажу о своих переживаниях Ажиновой. Или рухнет? Моя собственная уверенность в том, что я всё сделала правильно. Она так хрупка. Одно негативное слово вслух о моей текущей ситуации, и эта уверенность зашатается, унося за собой всё остальное. И тогда я не просто вернусь в статус одинокой серой мыши, но ещё и превращусь в мышь, которая всё испортила. Потому что он любит, а я, похоже, нет.

— Лина! — в первую секунду хочется от души закричать «отвали», но во вторую понимаю, что голос принадлежит не Пожарскому. Неужели?.. Замедляюсь, на ходу оборачиваясь назад и убеждаюсь в том, что это действительно Михаил. Он бежит мне навстречу, а я послушно стою и жду, наблюдая, как мужская фигура приближается, становясь всё крупней.