— Я же объясняла тебе уже. Мы снова по этому же кругу идём?

— И забудь про Колю — я не о нём речь веду! — соседи нас, наверное, уже ненавидят. Эхо повышенных голосов отскакивает от перламутрового покрытия настенной плитки.

— Я не заставляла тебя признаваться тому парню в симпатии, — говорю уже устало и тише.

— Уже не важно. Всё пропало, — Васильева, похоже, тоже выдохлась. Она вот-вот, мне кажется, заплачет.

— Что за драма? Я ничего не понимаю. Объясни же мне.

— Я так зла… — подруга всё же начинает плакать.

— Тушь потечёт. Успокойся, — совсем теряюсь. Не решаюсь подойти к ней и сказать толком ничего не могу.

— Как же я зла, — Диана снова поворачивается к зеркалу и осторожно, чтобы ничего не размазать, ватным диском утирает влажные следы от слёз.

— Я всё ещё не понимаю в чём моя вина, — говорю совсем уже тихо и спокойно.

— Я тоже. Точнее… — она прерывается всхлипом, но упрямо сдерживает новый поток слёз. Предложение своё заканчивать она не собирается.

— Куда ты собираешься? — перевожу тему.

— Хочу отвлечься. Да и нам с тобой нужен перерыв. С одногруппницами устраиваем девичник. Не теряй меня — прибуду завтра днём.

— Но завтра пятница. Как же пары?

— После пар прибуду. Не так выразилась.

— Понятно.

— Когда ты там с котом потеряться планируешь? — спрашивает уже успокоившись окончательно. — Случайно не завтра?

— Намекаешь на то, что и мне нужно где-то погулять?

— Ко мне родители хотят с ночёвкой приехать… Выручишь? Надеюсь, вы уже достаточно близки с Глебом, чтобы провести ночь в одной квартире? Если нет, то я что-нибудь другое придумаю или…

— Конечно. Без проблем.

— Спасибо, — она даже улыбнулась мне.

Почему я согласилась? Потому что вот буквально только что Васильева устраивала истерику, и я просто не смогла иначе. Похоже, ночь с пятницы на субботу пройдёт для меня несколько необычно. Но точно не у Пожарского дома — к такому повороту я совсем не готова. Придётся проситься к кому-нибудь другому. Но к кому?..

Лина

Обернувшись туда, где должна была бежать Людмила, одновременно прикасаюсь ко лбу, чтобы вытереть выступивший пот и мысленно молюсь за то, чтобы со мной всё было в порядке. Сердце вот-вот выскочит из груди и продолжит бег уже без меня, еле переставляющей ноги. Они будто ватные. Физрук сегодня по особенному жесток с нами: какой по счёту круг мы уже бежим по освещённому полуденным солнцем спортзалу? Эта пара длится просто бесконечно. Ажинова плетётся в метре от меня и с трудом улыбается, качая головой. Она явно думает о том же, о чём и я. Мы обе ненавидим физрука. Петровича, как все его называют, сейчас спасает только то, что бежим мы последний заход и далее у нас десятиминутный перерыв с позволения его усатого величества. Но если кто и был против жёстких методов препода, то все об этом молчали, послушно выполняя указания ради начисления баллов для предстоящего зачёта. И это не просто моё нытьё. Ведь даже спортивный Михаил и некоторые другие парни из нашей группы как-то высказались, что предпочли бы наворачивать круги или стоять в планке под командованием кого-нибудь другого — желательно без отчества «Петрович». Мы даже на «Петровна» уже не согласны, если совсем уж говорить откровенно.

— Давай, Люд, догоняй, — почти умоляю подругу. — Всего три метра осталось!

— Чушь! — пыхтит она в ответ, но старательно делает шаги шире. — Ещё целых три метра! А не всего… Ох, я умираю, не могу уже…

Её красные щёки и прилипающие к ним тёмные пряди волос не оставляют сомнения в произнесённых словах. Ажинова равняется со мной, хотя и не без моего в том участия с намеренным замедлением. Последние выстраданные несколько секунд, и вот мы у финиша. Норматив выполнен — можно отправляться на скамейку отдыхать. Одна из них уже занята теми девочками, что прибежали вперёд нас. А вот все наши парни всё ещё скрипят подошвами кроссовок по потёртому деревянному полу — им на два круга дольше бежать. Нахожу взглядом Князева с Хомяковым и думается мне при виде их бодрых улыбок, что они-то в отличие от нас, живее всех живых.

— Ты как, в порядке? — сама почти задыхаюсь, но не могу не спросить.

— Я всё же хочу взять справку, прости. Это просто невыносимо. — Людмила со стоном садится на скамью, вытянув вперёд ноги. — Я к Петровичу больше ни ногой!

Её высокий хвост растрепался, делая весь вид девушки немного безумным. Да и отсутствие привычных очков, которые она снимает перед парой, превращают Ажинову в немного другого человека.

— Я бы на твоём месте давно перевелась, — отвечаю ей. — Уноси ноги, пока ещё целы.

Людмила давно могла бы прекратить свои мучения и перевестись в ту половину нашей группы, которая имеет ограничения по здоровью. Они тоже посещают физкультуру, но у другого препода, и занимаются они там, блин, гимнастикой, а не попытками сделать из себя отбивную, в отличие от нас. А подруга вместо того, чтобы взять справку у офтальмолога и победоносно сверкнуть стёклами своих очков, зачем-то мучается здесь со мной. Скучно ей там, видите ли, будет без моей компании.

— Лин, хотим сходить с Андреем в какое-нибудь новое для нас место, а ты у нас знаток всяких мест для свиданий. Была в кофейне на «Молодёжной» улице? Хочу там каппучино попробовать. Есть, например, с сиропом и со сливками. Что посоветуешь?

Если бы мне ещё пару месяцев назад сказали, что я знаток мест для свиданий, то я бы знатно повеселилась. Но вот она — новая реальность.

— А знаешь… Я плохой советчик. Чтобы давать людям советы для счастливой жизни, я должна сперва нормализовать и улучшить свою. В моей же одно сплошное дерьмо.

— Лина, какое дерьмо — о чём ты? — непонимающе хохотнула Людмила. — Всё у тебя прекрасно, все завидуют и слюнки пускают на твою жизнь.

— И мой единственный тебе совет: не давай людям советы, — пожалуй, слишком серьезно закончила я свою речь.

— Лина, я всего лишь спросила какой каппучино на твой взгляд заслуживает моего внимания. В чём дело? — наверное, я вчера именно так же смотрела на Диану во время нашей «милой беседы» в ванной. С полнейшим непониманием происходящего.

— Давай я тебе в «Вконтакте» позже голосовым сообщением расскажу. Сейчас у меня более важный вопрос: могу ли я у тебя заночевать сегодня?

— Ой, Беляева, удивляешь всё больше и больше, — Ажинова в растерянности утирает ладонью пот со лба. — Не могу пустить тебя, прости… У меня Андрей… Что случилось? С Пожарским проблемы?

— Нет, нет. Всё нормально.

Я кратко рассказываю ей о приезде родителей Васильевой и что-то невнятно говорю про стеснительность и неготовность ночевать у Глеба в квартире. А для надёжности добавляю, что он к тому же в ночную смену сегодня работает и не сможет со мной возиться. Что, кстати, чистая правда. Работа барменом — дело такое.

К кому теперь обратиться? Я снова смотрю на бегущего Князева. К нему? Сердце затрепыхалось от этой мысли, но что мне остаётся? Если сунусь к родителям, то точно начнутся расспросы обо всё на свете: как учёба, что по мальчикам, достаточно ли хороши мои друзья, моё питание и прочее. А Михаил… если и задаст какие вопросы, то не покажутся они столь раздражающими. Переживать мне стоит совсем о другом — он слишком красив. Какого чёрта на нём футболка с короткими рукавами, не скрывающая вылепленных в качалке мышц? Даже то, что он руками при беге размахивает, не мешает мне их разглядывать. Вот почему Князев не может быть для меня, как Антон — просто смешным и приятным?

Во время перерыва на физкультуре, когда парни тоже отправились на заслуженный отдых, я не стала обращаться к другу с таким вопросом. Слишком много ушей рядом. А если и отошли бы в сторону, то Людмила бы не так поняла, теперь уже зная после нашего разговора, что меня сейчас волнует. Как только прозвенит звонок, меня заберёт Пожарский. Остаётся лишь одна пара, и затем домой. С Глебом в машине. Он настолько озабочен тем, чтобы присматривать за мной, что порой даже готов пропустить последнюю свою пару лишь бы меня отвезти. В общем, времени у меня совсем мало.