— Чего сидите? — недоумевает Антон, теребя широкую лямку рюкзака.

Мы всё время недоумеваем зачем Хомякову такой большой рюкзак, а тот только отстреливается шутками, не давая внятного ответа. Он и одевается своеобразно: сегодня на нём серая майка с клетчатой рубашкой поверх. Выглядит это всё так, словно парень отстал на десяток лет от текущей моды. Но весельчаку всё прощают и закрывают глаза на его неумение одеваться актуально — разве это главное, когда человек-то хороший?

А вот о Михаиле совсем не скажешь подобных слов. Я едва узнала его, когда увидела впервые спустя многие годы. Возмужал. Тёмные, бронзового оттенка волосы уже не были такими ярко-рыжими, как в детстве. Больше нет пухлых щёчек, невинного выражения лица с любопытно распахнутыми круглыми глазками. Широкие плечи, мускулистые руки-лапища, сдержанный стиль одежды.

Одно осталось прежним — Михаил всё так же хорошо воспитан и доброжелателен. Про такого Людмила бы сказала «хороший парень» в противовес тому загадочному молодому человеку, о котором сейчас мне рассказывала.

— Расписание сменили, — отвечаю. — В чате «Заключённые 549 камеры» же вчера писали, что изменения будут. Вот и заменили одну аудиторию на другую.

— В пятом корпусе пара будет, — дополняет меня Людмила, отбрасывая свои каштановые волосы за спину. — Ждём того, кто знает куда идти.

— Чего ждать? — спрашивает Антон. — Надо спрашивать!

Наш бесстрашный друг без раздумий ринулся к первому попавшемуся студенту, намереваясь узнать дорогу. Поднимаемся со скамьи и вместе с Михаилом движемся за Хомяковым.

— Про вечеринку-то подумай! — Шепчет напоследок мне Людмила, завершая наш разговор.

— Угу.

Михаил посмотрел на нас с не читаемым выражением лица, на секунду приподняв одну бровь. Он так делает когда не расслышал или когда не понимает о чём идёт речь. Я эту его привычку с детства помню. Даже удивительно, как можно помнить такие мелочи о ком-то из знакомых, но забывать целые куски своей собственной жизни.

Лина

Вчера днём, когда учебный день ещё только начинался, мне в глаза бросилась необычная задумчивость на лице Михаила. Нет, он определённо точно не витал в облаках, воображая себе супергеройские приключения с собой в главной роли. Напротив — максимальная собранность и сосредоточенность на происходящем вокруг. Какой вопрос не задай — ответит на всё и сразу. А если тихонько пихнуть его локтем, то не вздрогнет от неожиданности. Мы часто сидим рядом: Людмила, я, а затем Михаил и Антон. Дружная четвёрка, занимающая своим составом сразу половину ряда где-нибудь в середине студенческого «амфитеатра». Так я оказываюсь бок о бок с другом из своего далёкого детства, которого могу пихать локтем сколько душе угодно. Князев успешней, чем я, справляется с написанием лекций под слишком быструю для меня диктовку преподавателей. Он уже привык, что я периодически заглядываю к нему в тетрадь за пропущенным словом, ведь в тетрадь Людмилы смотреть не имеет смысла — я совсем не разбираю её почерк. Иногда Михаил кладёт руку таким образом, что мне не видно текст — тогда и толкаю его руку своей, чтобы явил мне свою писанину. Михаил, как и я, учится довольно старательно, находясь здесь не ради галочки в списке дел на свою жизнь, а из искреннего интереса к социологической науке. Поэтому вчера он не упустил возможности вступить в дебаты с преподом, что ещё раз подтверждает мою теорию о том, что в облаках мой друг не витает.

Он сегодня имеет такое же выражение лица, что и вчера. Наблюдает за всеми, внимательно слушает разговоры, даже если сам не принимает в них участия. А разговаривают все в основном о предстоящей пятнице. Многие ждут наступления тридцатого сентября, чтобы отдохнуть и расслабиться, а кто-то, как перваки, чтобы познакомиться с таким явлением, как студенческая вечеринка у социологического факультета. Местные студенты каждый год её устраивают, скидываясь деньгами своим старостам, чтобы те затем передали всю сумму сборов главным организаторам (а это зачастую старшаки) для последующей оплаты аренды клуба на одну ночь. Из нашей четвёрки деньги сдали только Людмила и Антон. Я не люблю шумные компании, а Михаил, видимо, думает. Иного объяснения его задумчивости я не нахожу.

— Я походил поспрашивал, — заговорил Михаил, провожая взглядом Людмилу с Антоном, что присоединились к очереди сдачи денег старосте группы. — Это обычное клубное времяпрепровождение с понятными атрибутами.

— А ты думал все собираются вырезать бумажные кленовые листики в честь золотой осени и танцевать бальные танцы? — тоже наблюдаю, как наша Маша, староста, помечает в своём блокноте «купивших билет» в мир пятничного веселья.

— Не думал, — он хмыкнул и повернулся ко мне, задев мимолётно коленом. — Ты не пойдёшь?

Князев кивает головой в сторону очереди у самой кафедры с Машей во главе. Лишь немногие во время перемены остались просто сидеть на своих местах, а не вышли в буфет перекусить или занять очередь к старосте.

— Не люблю всё клубное, — отрицательно качаю головой и морщу нос. — А ты?

— Тоже не любитель, — мне нравится его голос в этот момент. — Рад, что ты благоразумна.

— Слово-то какое подобрал…

Михаил может и пай-мальчик, но никому и в голову не придёт заявить ему об этом. Ему, в отличие от меня, никогда не говорят что-то вроде: «Эй, Мих, а когда девушку заведёшь?». Набегающие грозовые тучи в глазах этого парня при любых некорректных вопросах в миг лишат желания приставать или неудачно шутить.

— Хорошее слово, — он заёрзал с нахальной полуулыбкой, снова задев меня уже вышеупомянутым коленом. — Чем не нравится?

— А если бы я тоже сейчас стояла с Людой и Антоном?

— Встал бы рядом с деньгами наготове, — пожал плечами. — То, что я рыжий, не значит, что особенный.

Меня охватило волнение, заставшее врасплох. Этот тембр его голоса… Я вдруг остро ощутила рядом присутствие молодого и симпатичного мужчины с строгими чертами лица, небольшими чёрными клипсами в мочках ушей, придающими брутальность всему виду, не смотря на отсутствие наглого поведения, приправленного хамством или чем-нибудь подобным из того, что свойственно типичным бруталам. А ещё он носит цепь на шее — мой взгляд опускается ниже, запнувшись о родинку на ключице. Моё непонятное наваждение обрывает взрыв хохота поднимающихся наверх, мимо нас, на свои места парней. Они смеются над чем-то своим, а мне думается, что смеяться сейчас стоило бы надо мной — на друга детства засмотрелась вдруг. С ума сошла!

Остальные пары сегодня прошли для меня, как в тумане. Всё оставшееся время, проведённое в стенах вуза, не покидало то самое ощущение, на котором я себя поймала во время разговора с Михаилом о вечеринке. Мне начинает казаться, что Людмила права, и мне действительно стоит попробовать познакомиться с кем-то классным. Даже организм уже подаёт сигналы — пора. А Князев, сам того не подозревая, только усугублял моё шаткое положение: то ногой заденет, то наклонится слишком близко, чтобы что-нибудь сообщить Людмиле через мою голову.

В начале третьей пары, когда Екатерина Николаевна, преподаватель по методологии и методах социологического и маркетингового исследования, начала озвучивать наши фамилии по списку, я вдруг решила окончательно упасть в своих собственных глазах. Смотрела в одну точку на доске, сообщающей своей надписью мелом, что сегодня двадцать седьмое сентября, и думала. Думала долго и напряжённо. У меня лишь три дня на то, чтобы решиться. Мне показалось, что я слышу свою фамилию. Следом за этой мыслью рука Михаила обхватила моё предплечье, от чего я дёрнулась так, словно коснулись меня не тёплой человеческой рукой, а раскалённым железом.

— Беляева! — уже громче повторяет Екатерина Николаевна.

— Здесь! — отвечаю запоздало, привлекая к себе внимание одногруппников.

Преподавательница по-старчески недовольно поджимает губы и делает пометку в своём журнале. Неряшливый пучок на голове этой женщины так же делает её несколько старше, чем она есть на самом деле. По факту же она даже моложе моих родителей.