Во сне я впервые в жизни занималась сексом с отцом к обоюдному удовольствию. Потом была в ванной, он зашел и полез мне под полотенце, не понимая, почему я теперь сержусь. Потом он гнался за мной, как злой гений, по каким-то развалинам, я могла покалечиться, но мне помогал друг.

Николай учит ее кататься на роликах, она падала и ждала, что он, как отец, будет критиковать ее и самоутверждаться, но он смотрел на ее ноги без презрения, а заботливо: не поранилась ли она. Инна тихо ненавидит меня или Артура на группе, когда нам удается затронуть высокие ноты в ее душе и довести тем самым до слез, за которые в детстве родители всегда ругали. Я призываю Инну ненавидеть меня вслух. Она недовольна тем, что я фокусируюсь на ее текущих реакциях, не даю покрасоваться в роли психолога, занимающегося самоанализом. Довожу ее до слез, оставляю без красивой маски.

Перед сессией ей многое вспоминалось, хотелось поделиться, теперь перегорело. Ей не дает нормально, осмысленно жить психосоматика. Она машинально расчесывает кожу до болячек, а потом расковыривает эти болячки, не дает им нормально зажить, так что остаются уродливые шрамы. У нее руки чешутся на кого-то, они должны быть заняты делом, и еще за этим стоит что-то сексуальное, типа мастурбации. Она скрытая сексуальная маньячка. Она прячется за маской, но иногда теряет привычный спасительный самоконтроль, ее как будто нет, она в паническом хаосе, так можно сойти с ума. Ей нельзя становиться все больше самой собой, это будет невыносимо больно. Она плачет.

Она решила закончить вуз, чтобы получить диплом о высшем образовании, но работать будет визажистом. Она уже пробовала, женщинам нравится, некоторые даже платили. Ее буквально тошнит от толстых женских ягодиц. Она не будет заниматься психоанализом. Анализировать свободные ассоциации нет смысла после того, как она обнаружила, что эпизод с клизмой, которую поставил ей публично отец, оказался ее фантазией. Ей не до анализа с таким самочувствием. У нее психосоматические болезни, и мне надо ограничиться их лечением. Когда Инна вспоминает о кишечнике, у нее начинает болеть живот. После моих интерпретаций боль переходит в сердце, и она благодарна мне за это. Но она еще не может озвучивать свое сердце, у нее появляются слезы. Как только я ее терплю?

Я не сразу подошел к домофону, раньше Инна забеспокоилась бы и позвонила еще раз, а сегодня спокойно подождала. Она стала больше доверять моему хорошему отношению. Инна ложится на диван. Она в топике и мини-юбке, долго не может удобно устроится. Я предлагаю ей плед, она закутывается в него чуть ли не с головой. В прошлый раз выступила ее невротическая часть. Настоящая Инна хочет продолжать психоанализ. Пауза.

На группе она изображает самую продвинутую, хотя на самом деле самая слабая. На последней группе она позволила животу расслабиться. Обычно он у нее напряжен от опасения, что ее ударят в живот, а она не перенесет боли. Расслабленный живот вызывает ощущение киселя. На группе Артур невпопад сделал комплимент ее наряду, было обидно. У нее от обиды появляются слезы и схватывает живот. Ей бывает невыносимо жалко себя, когда совсем невмоготу, а до этого она терпит, глотает слезы и не обращает внимание на боль. Когда она плачет при мне, то ругает себя за это. Ее долго преследовала высказанная мной мысль, что она отталкивает того, кто подходит слишком близко. Отталкивает она потому, что вблизи видны ее недостатки, а она должна выглядеть лучше всех. Пауза.

С группы Инна ушла с Ванечкой, который фотографировал ее. Инна с ужасом увидела на фото себя такой, как она себя с детства воспринимает: маленькая глупая головка на безобразно толстом теле. Потом она заглядывала во все витрины, чтобы убедиться, что у нее очень красивая фигурка. Она записалась на танец живота, так как неспособна на быстрые и ритмичные движения. Этот танец спокойный, плавный, женственный, одиночный. Потом она пойдет на латинос и парные танцы.

Ее низкорослому Коле не нравится, когда она надевает туфли на высоких каблуках, но они скрывают ее нависающий, как у матери, зад, а ей стыдно в этом признаться. Они гуляют с ним по вечерней Москве, он познакомил ее со своей семьей. Он скучает по любимому отцу, который часто уезжает в командировки. Его мать истеричная, а сестра общалась с Инной неохотно. Родители уезжают, и он пригласил ее пожить у него. У него квартира гораздо лучше, и в центре. Пауза.

Она отлично защитила диплом. Ей предложили аспирантуру, и она охотно согласилась. Ее взяли психологом в коррекционный детсад с испытательным сроком. Воспитательницы упрекают ее, что она балует детей, они не ходят строем, она их не наказывает. Одного непослушного мальчика она посадила на стул и запретила вставать, он показал ей кулак, и она помогла ему сказать, что он на нее злится.

Инна вновь замолчала и через несколько минут спросила, почему я молчу.

– Я хочу спросить вас о новой работе, но опасаюсь нарушить режим свободных ассоциаций – ведь у нас теперь психоанализ.

– В институте ходят слухи, что вы можете всю сессию и промолчать из вредности. Если вы будете слушать меня молча, то я буду в режиме свободных ассоциаций говорить только о сексе и деньгах.

– Что ж, мне это тоже интересно.

Инна горда, что сама нашла работу. Она вспомнила, как в детстве бабка вела ее зимой в садик. Она приходила после завтрака, так как не ела его там, да и дома отказывалась от завтрака. Горели окна, на втором этаже садика Инна увидела тени бегущих по коридору детей, наверное, им было весело, и ей стало завидно и обидно. В садике начались музыкальные занятия, но Инна не могла вписаться в общий ритм и очень расстроилась. Детям напоминали, что они разучивали утром, и Инна поняла, что надо приходить со всеми пораньше.

Когда я говорил о второй сессии в неделю, она заподозрила меня в желании нажиться на ней, но потом решила, что у меня и так много клиентов. На работе она сначала показала свою угодливость начальнице, теперь хочется выглядеть более уверенно, но страшно – та удивится и не позволит. На работе у нее плавает голос, она им не владеет: говорит то как маленькая, то как большая. Неизвестно чего от себя ждать, одни аффекты.

– Инна, чего вам больше всего хочется сейчас?

– Пукнуть (смеется).

– Да ради бога (смеемся оба).

Вместе с начальницей она дала отпор сотруднику выше ее по должности, который в очередной раз пытался свалить на нее свои недоделки. Рада, что впервые в жизни уверенно защитила себя. Недавно заставила себя перебежать ночью пустынную дорогу к киоску с водой, хотя очень боялась, что попадет под неожиданно появившуюся машину лихача.

Ей позвонил впервые за два месяца директор, попросил привести бумаги, которые она не сдала. Он пару раз приглашал ее домой якобы для работы с бумагами, но вместо этого они пили чай. Ее друга он назвал нарциссом и советовал оставить его. Он постоянно самоутверждается и соперничает. Вчера она попрощалась с ним. Он полтора часа уговаривал ее остаться и подытожил их разговор заключением, что я ей не помог, так как она не справляется ни со своими эмоциями, ни с делами.

Инна приехала на пять минут раньше. Признается, что торопилась ко мне. На группе Инна была неприглядна, а сегодня она в офисном пиджачке и мини-юбке, изысканном макияже и со вкусом подобранной бижутерии. Я с удовольствием оглядываю ее и говорю, что она выглядит уже не как студентка, а как молодой специалист. Инна молча ложится на диван и просит салфетку под голову, она не захватила ее с журнального столика. У нее дрожат губы, это мешает говорить, а дальше она совсем не сможет. Как во время занятий английским с отцом. Это почему-то ассоциируется с сидением у него на коленях. Она сдергивает со спинки дивана плед и закрывается им. Она завернулась ради хорошего, а не от страха плохого. Ей уже стало хорошо, хотя и жарко. Дрожь губ проходит, как и слезы. По телу прошла волна, на которой что-то стало всплывать. После паузы она повествует рассудительным тоном.

На группе Артур выдал ее – она призналась ему, что спала с Ванечкой. Когда это стало давить ей на психику, она предложила Ване открыться на группе, но он не захотел и решил покинуть группу. Она воспринимает группу как буфер между собой и мной. При всех я не стал бы ее ругать и глубоко копать – пожалел бы перед публикой. Она боялась, что нарушила правила, тем более что она психолог, больше других знает, как надо. На группе она почувствовала себя серой куклой, отброшенной в дальний угол. Ей очень помогла моя интерпретация. Она разрядилась в истерике, символически отыграла действием в виде угрозы ухода от карающего отца-терапевта и отрицания бездушной матери-группы, но потом перешла к конструктивному решению. После группы ей стало стыдно за свою истерику, она извинилась перед всеми в подъезде. Она проверила меня на группе, я не выгоняю ее за истерики, как прежняя психолог, постоянно обличавшая всех. Мать устраивала истерики за ошибки, когда они делали домашние задания.