Подруга семь лет назад закрыла комнату умершего мужа, а остальную квартиру превратила в помойку. В ее квартире Регина Львовна чувствует себя как в склепе, ее быстро клонит в сон, приходится пить из ее грязных чашек, в которых она держит что попало. Может быть, Регина Львовна уже отравлена. Больше всего ее не устраивает напор и занудство подруги и вообще ее эгоизм. Подруга пьет из нее энергию. Но Регина Львовна не порывает отношений с ней, так как боится остаться одна, к тому же подруга знает много интересного.
Пять лет назад грузик подруги нагадал Регине Львовне, что она умрет в 54 года. Ей 56. Она молится о смерти. У нее сверхчувствительность к боли. Она теряет рассудок от головной боли. У нее болят щеки, рвота при волнении, спазм матки, боли внизу живота. Она прикусывает язык, чтобы не ругаться.
Регина Львовна то экзальтированно кокетничает, то грубо льстит, то жалобно всхлипывает без слез. Ее экспрессия демонстративна и шаблонна. О смерти она говорит заворожено, о близких и суициде – безразлично. Озабоченно говорит о здоровье и с жалкой улыбкой – о деньгах. Я говорю о ее чувстве вины и очищении смертью или хотя бы рвотой. – Шикарно! Регина Львовна хихикает и просится в туалет. После очищения просит еще воды.
Она не слишком меня напрягает? Просит прощения: как говорится, наглость – второе счастье.
У нее еще клаустрофобия, и она жалеет, что не предложила сыну убрать стену между кухней и маленькой комнатой, в которой ей теперь придется ютиться. Ведь в большой комнате, где умирала мать, она никогда не сможет находиться. Она кричала на умирающую мать, била ее, требуя перестать кричать, а та была без сознания.
Однако ей не хочется погружаться в эти воспоминания. Лучше бы я сказал ей, что делать. Я не могу ей помочь, она уходит в прежнем настроении, только разбередила душу. Пальцы Регины Львовны унизаны крупными золотыми перстнями и кольцами. Я не сразу это заметил, такой жалкой она выглядела вначале.
Пока Регина Львовна заходит, она суетливо хлопочет, за что-то извиняется, ворчит на себя, наконец усаживается, снимает свои темные очки, здоровается уже неформально и спрашивает у меня: «Ну что?» – объясняя, что ждет от меня реплики для начала разговора. Вчера у нее была тревога, которую она связывает с солнечным затмением. Она плохо себя чувствует – наверное, сегодня не ее день. Что-то голова болит и глаза слезятся – на погоду, наверное.
Вчера ночью Регина Львовна проснулась со страхом задохнуться. Весь день ждала обычного звонка детей, чтобы получить помощь. Сама она не обращается, так как они будут ругаться, что опять не убереглась. Переживала, что никому не нужна, пока вечером они не прорезались. Сын действительно отругал, но за то, что не позвонила сама. Дочь объяснила, что у нее произошел выброс желудочного сока в дыхательное горло и рефлекторный спазм, рекомендовала провериться у врача, что она и сделает. Хотя дети много раз с похожими состояниями возили ее к различным светилам, но, кроме остаточных явлений хронического бронхита, которым она болела в подростковом возрасте, у нее ничего не обнаруживают.
После смерти матери у Регины Львовны осталось чувство пустоты в душе, под ним прячется чувство вины за плохое отношение к матери. Я говорю о том, что душевная «пустота» скрывает враждебность и вину, которые взаимно уничтожаются. Еще глубже сердце переполнено обидой на близких людей с детства, она боится ее разряжать из-за своей зависимости. Глотает горькую обиду на сына-кормильца, а желудок ее не переваривает.
Регину Львовну мучают угрызения совести. Ей стыдно, что она надолго оставляла мать одну без еды, занималась шопингом, а потом допоздна веселилась в компаниях. Она не могла находиться дома еще до того, как мать в забытьи стала непрерывно кричать. Ей вообще было трудно терпеть мать. Неспроста она так рано сбежала из дома. Мать из казачек, из домостроевской семьи. Регине Львовне ближе, чем родная мать, стала свекровь, интеллигентная женщина-хирург. У них были очень милые отношения.
Регина Львовна с возмущением рассказывает, как сыновья свекрови оставили ее на ночь одну, когда привезли ее из больницы, где она лечилась после инсульта, а наутро нашли ее мертвой среди семейных альбомов, которые она рассматривала перед смертью. В течение года все сыновья и другие родственники свекрови поумирали, прямо мистика какая-то. Когда Регина Львовна принесла свекрови показать новорожденную дочь, та не взяла ее на руки, так как у нее были только сыновья. Когда Регина Львовна рассказала свекрови о своем семейном кризисе, та отказалась вмешиваться – ей, мол, лишь бы ее сыну было хорошо. Регина Львовна видела, как в квартире свекрови появляются ценные вещи, которые муж перед разводом начал вывозить из дома.
Я обращаю внимание Регины Львовны на двойное видение ситуаций, о которых она рассказывает. Они выглядят по-разному в начале и в конце ее рассказов. Она то осуждает, то оправдывает, не объединяя все данные. Регине Львовне это сложно, она надеется на меня. Она довольна, что хоть немного разрядилась, когда рискнула прикоснуться к своей ране. Я не осуждаю ее, как ее внутренний голос, это ей помогает.
Последняя серия их отношений с матерью началась так. Регина Львовна разговаривала по телефону с дочерью насчет предстоящей поездки на отдых за границу и попросила мать дать ей ручку что-то записать. Та встала с дивана, зацепилась одной ногой за другую, упала и закричала от боли (потом выяснилось, что она сломала малоберцовую кость). Регина Львовна вынуждена была прервать разговор и стала раздраженно пенять матери на ее неловкость. Она не захотела вызывать скорую помощь и везти мать в больницу, так как не могла представить себе разлуку с ней и не доверяла бесплатной медицине.
Через неделю Регина Львовна поехала с дочерью отдыхать за границу, а с матерью осталась сидеть подруга дочери, зубной врач. Мать еще не раз ломала ту же кость. Когда Регине Львовне стало совсем невмоготу с матерью, она пыталась устроить ее в специализированное учреждение, но не нашла такого, где могла бы не бояться, что с матерью будут обращаться жестоко или не будут брать слишком больших денег. Только в последний год она наняла матери сиделку. Мать находилась в забытьи, непрерывно громко стонала и кричала. Регина Львовна с ее болезненной непереносимости громких и неприятных звуков не могла заснуть. Кроме того, она опасалась, что ее будут ругать соседи.
Вспомнила это все, голова разболелась еще больше. Тема смерти для нее запретная, она не может слышать об этом. Знала, что мать умирает от гангрены, но гнала от себя мысли о ее смерти, верила, что смерти не будет. Регина Львовна боится возвращаться в свою квартиру, так как там стены – свидетели того, что она делала со своей умирающей матерью. Даже на съемной квартире она слышит ее стоны. Иногда появляется что-то вроде привидения, которое хочет, чтобы она покончила с собой. Наверное, после ремонта на стенах будет достаточно толстый слой обоев, чтобы эти кошмары прекратились.
Регина Львовна с палочкой. Она спешила к подруге, везла лекарство для ее собаки. На выходе из метро оступилась, почувствовала резкую боль в лодыжке, там что-то хрустнуло. Она не могла позвонить подруге, так как та без мобильника. Добралась до нее, по ее просьбе сходила с ней в аптеку и в кафе, потом одна поехала домой. Лихорадочно высыпала все лекарства на стол, нашла аналгетик, но боль не утихала. Позвонила сыну, он приехал и устроил скандал, что она живет как в бомжатнике – на столе куча лекарств и ворох газет, сама она лежит на диване, «задрав ноги», он не может на это смотреть, пусть обращается к дочери.
Та приехала, наложила тугую повязку. Наутро дочь вновь приехала, выяснив по справочной, что в соседнем доме находится травмпункт, куда она и отвела Регину Львовну. У нее отказалась травма надкостницы, ей наложили гипс. Ей неприятно общаться с подругой, ноги туда не несут. Перед травмой она несколько раз в спешке оступалась дома, считая это знаком. Скорую она не вызывала, так как боится ее после того, как однажды вызвала к матери скорую помощь и приехал огромный мужик, хорошо, она была не одна. После его отъезда в ванной пропал парфюм.
