Приведенные нами факты взяты из публицистической литературы XVI в., но и ранее, во второй половине XV в., в известном монастырском уставе Иосифа Волоцкого внутреннее деление монахов было проведено очень четко. Учреждено было три «устроения». Одни имели рубище и лапти, питались хлебом, солью и водой; другие могли есть варево, носили ряски, шубки, мантии, обувались в кожаные сапоги. Третье же устроение: «принимати вся обретающаяся на трапезе утешения»[1197].
В составе меньшой братии монастырей были и ремесленники, и многочисленные слуги, на которых лежали обязанности по содержанию поварен, квасных, сушил, солодил, рыбных ловель, мельниц и других разделов сложного монастырского хозяйства[1198].
Наряду с ремесленниками-монахами (определить которых нам помогает лишь какая-нибудь счастливая случайность, вроде записи Амвросия на своем изделии), в монастырях работали и ремесленники-холопы. Монастырский двор был широко связан и с ремесленниками, жившими за стенами монастыря. Формы этой связи очень характерны для феодального периода: во-первых, связь через заем, а, во-вторых, патронирование посадских ремесленников[1199].
Русские феодалы, так же как татары, понимали, что сила их войск в значительной мере зависит от наличия хороших мастеров в их вотчинах. Потому в договорах друг с другом они особо оговаривают положение мастеров, а во время войны стараются пленить именно ремесленников.
В 1315 г., когда обострились отношения между Новгородом и Михаилом Ярославичем Тверским, последний решил быстрым ударом избавиться от новгородского князя Афанасия Даниловича и, пригласив его с боярами к себе (очевидно, на границу тверских и новгородских волостей), «в ярость прiиде, и изыма всѣх и посла во Тверь». Вслед за этим последовало разорение Торжка, являвшегося базой князя Афанасия. «А кони ихъ и доспѣхи ихъ, и все оружiе ихъ и вся мастеры ихъ взя во Тверь, а Торжекъ разори» (курсив наш. — Б.Р.)[1200].
Последняя мера была применена для того, чтобы окончательно разоружить врага и лишить его возможности воспроизводства оружия.
В договорной грамоте Василия Темного с Василием Ярославичем Боровским (ок. 1451 г.) говорится: «А кого выму себѣ огородниковъ и мастеровъ, и мнѣ, Великому Князю, и моимъ дѣтемъ два жеребья, а тебе того — треть» (курсив наш. — Б.Р.)[1201].
Здесь речь идет, очевидно, о вновь приобретенных мастерах.
По отношению к прежнему составу вотчины охранялась незыблемость его: «…а который слуги потягли къ дворьскому, а черныи люди къ сотскому при моем отци, при Великом Князи, и тебѣ тѣхъ не прiимати» (курсив наш. — Б.Р.)[1202].
Способы пополнения вотчинного хозяйства ремесленниками были различны. Кроме войны и прямого захвата, практиковался и выкуп пленных мастеров у татар[1203].
Положение ремесленников внутри вотчины, их права, форма эксплуатации, организация производства — все это нам почти неизвестно[1204]. Технику вотчинного ремесла мы рассмотрим в связи с городским ремеслом. Можно думать, что большинство собственно-вотчинных ремесленников, работавших на владельческом дворе, было холопами вотчинника. В этом убеждает цитировавшаяся выше грамота князя И.Ю. Патрикеева. К концу изучаемого периода ремесленники-холопы перестают быть характерным явлением. Княжеское рабовладение во второй половине XV в. падает, как это выяснено исследователями истории вотчины[1205].
Все чаще и чаще в духовных грамотах сталкиваемся мы с холопами, отпускаемыми на волю. Это, несомненно, стоит в связи с ростом производительных сил, сопровождавшимся рядом изменений в феодальном хозяйстве. Принцип «все рождается дома» уже устарел, на смену ему пришли отношения обмена, денежной ренты, свободного ремесла, связанного с рынком. В стройную хозяйственную систему новые принципы были облечены в Домострое, но начало они получили еще в середине XV в.[1206]
Сами вотчины развивались крайне неравномерно. Монастыри, сочетавшие сельское хозяйство с разнородной промысловой торговлей и ростовщической деятельностью, оказались более устойчивы, а княжеские вотчины в системе складывающегося национального государства катастрофически разорялись. Духовные грамоты князей конца XV в. рисуют нам картину быстрого и неотвратимого разорения, от которого не могло спасти увеличение пошлин (напр., Андреем Васильевичем, братом Ивана III)[1207].
Долги делались в Москве, в Можайске, в Дмитрове; князья занимали тысячами, сотнями рублей и не брезговали даже грошовыми займами в 5–6 рублей под залог семейных ценностей. Менялась даже самая формула грамот: сначала традиционная в русской дипломатике фраза «Кому ми что дати или у кого ми что взяти» (духовная Юрия Васильевича. Курсив наш. — Б.Р.). Правда, взять ни у кого не пришлось. 30 лет спустя княжеская духовная грамота имела совсем безнадежное начало: «Паметь Князю Ивану Борисовичю, кому что дати, и у ково есми что взялъ» (курсив наш. — Б.Р.). Нас сейчас особо интересует состав княжеских кредитов. Наряду с «брюхатыми сребролюбцами», вроде боярина И.В. Ощеры[1208], и ростовщиками, вроде Вепря, Данила Бебеха, Бахтеяра Дубового Носа и других, мы встречаем здесь и ряд ремесленников.
Андрей Васильевич задолжал 51 рубль Сенке броннику, очевидно, за изготовление Сенькой оружия, так как заклад не упомянут.
Князь Иван Борисович Волоцкий (племянник Ивана III) оставил долгов на 500 рублей. Пятая часть его займов была сделана у различных мастеров: «Дати ми Семену броннику сорокъ рубловъ да четыре рубли»[1209]; «Дати ми Фили седелнику десять рубловъ»; «Дати ми Лагуте кузнецу педдесятъ рубловъ» (курсив наш. — Б.Р.)[1210]
Для нас не так интересна крайняя запутанность денежных дел князей, тратившихся на представительство и делавших долги ради однорядок, булатных сабель, голубых меринов, как интересен несомненный рост и имущественного и правового положения городских ремесленников. Они не только освободились от вотчинной зависимости, но поднялись даже до того, что стали кредиторами братьев и племянников самого «государя всея Руси».
Вотчинное ремесло не отмерло, разумеется, и в XVI в., но значение его во многих местах сильно сократилось, о чем так красноречиво говорят памяти князей — «у кого есми что взял», напоминающие пушкинского «Скупого рыцаря».
В итоге нашего обзора деревенского и вотчинного ремесла могут быть сделаны следующие выводы:
1. Основные деревенские ремесла (кузнечное и гончарное) мало изменились по сравнению с домонгольским периодом.
2. Появились новые ремесла — портняжное, сапожное, плотничное и некоторые другие.
3. Литейное и ювелирное мастерство, которым ранее занимались, кузнецы, в этот период в деревне затухает, так как деревня пользуется продукцией городских серебреников.
4. Ремесло все больше отрывается от земледелия, о чем можно судить по увеличению числа непашенных ремесленников.
5. Натуральный оброк, взимавшийся сельскохозяйственными продуктами и изделиями ремесленников, с середины XV в. переводится на денежный.
6. К концу изучаемого периода развитие производительных сил деревни приводит к возникновению ремесленно-торговых поселков (рядков), являющихся важным дополнением к существовавшим ранее городам.
