– Моцарт тоже в городе… – Эйтингон стряхнул пепел с сигары, – но его мы не тронем. Он нужен, на будущее… – планируя операцию, Наум Исаакович затребовал себе товарища Яшу. Эйтингон объяснил, что не доверяет молодому поколению:

– Здесь требуются люди с большим опытом оперативной работы, – сказал он Серову, – а не юнцы, вроде вашего Пеньковского… – назначение Пеньковского Эйтингон одобрил, но велел себе не выпускать нового резидента из вида:

– По характеристикам, он человек авантюрного склада. Именно из таких людей и вырастают те, кто потом продается врагам, с потрохами. Моцарт у нас тоже авантюрист… – пользуясь мощным, цейсовским биноклем, Эйтингон отлично видел Моцарта, у рояля, в квартире, в доме напротив. Пани Штерна с мужем поселилась в квартире, принадлежащей еврейской общине. Адрес пристанища бывших партизан узнать оказалось легко. В синагоге крутилось много агентов, работающих на местные силы безопасности:

– Мадам Гольдберг тоже живет с ними, но сейчас дома один Генрик… – Эйтингон опустил бинокль:

– Яша бы пригодился, но бедняга умер в марте этого года. Якобы, у него случился сердечный приступ… – Серов не сказал Эйтингону, сидел товарищ Яша, или нет:

– Сидел, конечно, – хмыкнул Наум Исаакович, – наверняка, он скончался на допросе. Интересно, зачем пани Штерна притащила сюда одного из близнецов… – по данным Стэнли выходило, что в Будапешт приехал Шмуэль. Парень понравился Науму Исааковичу:

– Армия пошла ребятам на пользу. Они не похожи на Кардозо, больше напоминают мать… – с помощью местных сил безопасности, им предстояло похитить кого-то из гостей Будапешта:

– Мы пока не решили, кого, – Наум Исаакович повертел брошюру, лежащую на подоконнике, – пани Штерну, или мадам Гольдберг… – голос в радиоле зачастил по-немецки:

– Демонстранты поднимают венгерские флаги, с вырезанными коммунистическими символами… – Серов, непонимающе, посмотрел на Эйтингона:

– Ругают коммунистов… – Наум Исаакович вздохнул:

– Избач у нас не славится знанием иностранных языков… – переведя, он добавил:

– Хорошо, что подпольщиков не поймали. Они любезно ведут передачи на немецком, в расчете на то, что их слушает вся Европа… – Серов витиевато выматерился:

– Сюда надо ввести танки, и раздавить шваль, мутящую воду, по заданию запада… – Эйтингон смотрел на знакомый очерк сильного профиля, на обложке брошюры:

– Сначала надо завершить операцию, товарищ генерал. Иначе и пани Штерна и мадам Гольдберг исчезнут из поля зрения, а такого мы позволить не можем… – брошюру ему привез Серов, вместе с письмом от Саши:

– Книги дедушки можно найти в любом магазине, осенью выходит новый фильм, о его жизни… – брошюру написал бывший воспитатель Саши в пермском детском доме, некто Королёв:

– Мои встречи с Александром Горским… – Эйтингон поморщился:

– Сейчас все начнут строчить про встречи с Горским, Тухачевским, Блюхером, и так далее. Я тоже могу многое написать… – он зевнул:

– Но мне это совершенно не нужно. Мне надо освободиться, и найти своих детей… – кинув брошюру в портфель, он навел бинокль на улицу:

– Пани Штерна явилась, с мужем. Сына при них нет, а мадам Гольдберг и мисс Майер здесь. На такси приехали, отыскали машину… – диктор, восторженно, заорал:

– Демонстранты взбираются на статую Сталина, хотят ее раскачать… – памятник Сталину возвели на месте разрушенной церкви, на краю городского парка. В радиоле послышался треск, трансляция прервалась:

– Зря вы говорили, что здешняя госбезопасность даром ест свой хлеб, товарищ генерал… – Эйтингон нащупал в кармане браунинг, – видите, они нашли передвижную точку. Но я не сомневаюсь, что есть и другие передатчики… – светлые волосы пани Штерны блеснули в низких лучах солнца. Она зашла в подъезд. Вернувшись к машине, доктор Судаков сел за руль:

– Значит, не такси, – понял Эйтингон, – у них прокатный автомобиль… – обогнув синагогу, послевоенный, американский форд, пропал из вида.

Разложив на столе в гостиной карту Венгрии, Эстер провела резкую черту карандашом:

– Двести пятьдесят километров до австрийской границы, – она еще раз промерила расстояние, длинными пальцами, – Авраам постарается достать оружие, у старых знакомцев…

Новости о студенческой демонстрации они услышали днем, на торжественной церемонии закрытия музыкального конкурса. Адель получила диплом, за второе место по отделению вокала. Девушка вернулась в партер с ворохом пышных букетов, с восторженной улыбкой:

– Это большой успех, тетя Эстер, – задыхаясь, сказала Адель, – в прошлом году я выиграла британский конкурс, но важно международное признание… – председатель жюри откашлялся:

– Диплом за первое место и большая золотая медаль, Гран-При конкурса пианистов… – зал взорвался овацией, Эстер наклонилась к уху мужа:

– Никаких сомнений быть не может. Генрик выше всех участников на две головы… – председатель шуршал конвертом. Авраам отозвался:

– Мало ли что. Здесь всем заправляют русские, а Генрик израильтянин… – молодые студенты консерватории, на галерке, скандировали: «Авербах! Авербах!». Председатель улыбнулся:

– Гран-При присуждается Генрику Авербаху, Государство Израиль… – приняв диплом, Генрик подошел к микрофону. Откинув назад голову, он провел рукой по коротко стриженым волосам:

– Это мой первый конкурс, дамы и господа… – кто-то из венгерских чиновников, в жюри, недовольно покашлял, – в последние два года я нечасто подходил к роялю, или брал в руки скрипку… – Тупица улыбнулся, – я носил винтовку. Я солдат Армии Обороны Израиля, я выполняю долг гражданина страны. Я благодарен Израилю, он спас и обогрел меня, еврея, сироту, выжившего в огне войны… – среди студентов было много евреев. Сзади запели «Атикву», люди вставали с мест. Генрик добавил:

– Наше государство открыто для всех евреев… – Эстер коснулась руки Цилы:

– Это ты его попросила сказать… – женщина отозвалась:

– Нет, конечно. Мы выступаем только в синагоге, в общине, в еврейских школах. Это он сам решил… – сев к роялю, Тупица сыграл Листа:

– Его только что на руках из зала не вынесли, – мрачно подумала Эстер, – русские, наверняка, поставили галочку, в его досье… – за шампанским они и услышали о демонстрации, в центре города. Прошагав к открытому окну, Эстер закурила

– Шмуэля было не остановить, он ушел к приятелям, будущим священникам… – они привезли Шмуэля в Будапешт, следуя указаниям отца Войтылы. В Рим ехала группа молодых ребят, из Польши, Словакии и Венгрии:

– Они студенты, теологи, многие тоже хотят принять постриг, – написал отец Кароль, – в их компании Симону будет легче добраться до Италии… – покинув армию, сын крестился. Эстер не могла привыкнуть к новому имени Шмуэля.

Парень, весело, сказал:

– Нет нужды, мама, дядя Авраам. Семья может называть меня Шмуэлем, как и прежде… – генерал Моше Даян знал о крещении, знало о нем и правительство:

– Но семье мы еще не писали… – Эстер рассматривала задернутые шторами окна квартиры, в доме напротив, – может быть, позвонить Марте, вызвать ее с Волком в Будапешт… – она разозлилась:

– Еще чего не хватало. Во-первых, границы страны сейчас запечатают, а, во-вторых, у Марты дети на руках. Сами справимся, доберемся до Вены… – сзади раздался робкий голос Цилы:

– Дети ужинают… – так они звали Адель с Генриком, – тетя Эстер, поешьте, вы весь день на ногах… – Цила подошла ближе. Твердые плечи Эстер, в простом жакете, казались выкованными из стали:

– Хорошо, что они с дядей Авраамом не привезли младших детей, – подумала Цила, – Эмиль, должно быть, услышал новости по радио… – она испугалась:

– Эмиль может попытаться приехать в Будапешт. Но такого делать нельзя, здесь русские, они хотели его убить. Они охотились за тетей Эстер, даже после войны… – Эстер показалось, что в квартире напротив что-то блеснуло:

– Бинокль, что ли? – она присмотрелась, – нет, почудилось… – обернувшись, она заметила блеск слез, в серых глазах Цилы. Женщина сглотнула: