– Здравствуйте, товарищ… – пролепетала девушка, – простите, я, наверное, не вовремя. Где здесь ближайший автобус, на улицу Куйбышева…

Метель ударила по ногам острым, безжалостным снегом. Комнату наполнило переливающееся, разноцветное сияние:

– Надо бежать… – забился в ушах отчаянный крик, – это смерть! Всем покинуть палатку, немедленно… – затрещала ткань, босые ноги обжег ледяной ветер.

Задохнувшись, Маша ринулась вперед. Она попыталась потрясти девушку за плечи, отобрать у нее икону. Незнакомка будто превратилась в застывшую статую:

– Невозможно, она приросла к стене… – каблуки девушки было не оторвать от половиц, – но она, кажется, дышит… – глаза девушки не двигались, но Маша уловила стук ее сердца:

– Надо вызвать скорую помощь, – решила Маша, – ей плохо, она может умереть… – в голове пронесся далекий голос:

– Те, кто мертвы, живы, те, кто живы, мертвы. Живи, Мария Максимовна, обрети спасение, и душу вечную. Ищи своего отца, змейка тебе поможет… – Маша помотала головой:

– Зачем искать? У меня есть родители, они живы, они меня любят… – метель стала серой, запахло гарью:

– Твоя мать превратилась в дым, стала пеплом, а твой отец далеко отсюда. Но вы найдете друг друга, он вырвет тебя, из сырой земли… – Маша вспомнила старика, встреченного в Москве:

– Он тоже называл меня Марией Максимовной. Но моего отца зовут Михаил Иванович… – губы неизвестной девушки зашевелились, Маша услышала шепот:

– Волк, твоего отца зовут Волк… – дверь комнаты грохнула. Маша, не оглядываясь, выскочила во двор. Не думая о давешнем парне, пнув ногой калитку в ограде, она заметила в поднявшейся метели зеленый огонек:

– Мне все привиделось, не было никакой девушки. Я волновалась, из-за того мерзавца, и придумала всякую ерунду…

Выбежав на мостовую, Маша замахала сумочкой: «Такси, такси!».

Столовую в особняке Журавлевых, устроили в полукруглой ротонде, выходящей окнами на Волгу. Одноклассница, уроженка Куйбышева, по секрету сказала Маше, что двухэтажный, элегантный дом, возвел, до первой войны, местный воротила, наследник богатейшей семьи пивоваров Вакано, Владимир Альфредович.

Девочка махнула в сторону огромных зданий, красного кирпича, на волжском берегу:

– Его отец основал Жигулевский завод. В вашем особняке жила… – одноклассница понизила голос, Маша ахнула: «Не может быть!». Девочка кивнула:

– Совершенно точно. Бабушка помнит, как она выезжала в ландо, на конные прогулки. Вакано ее привез из Персии, купил у тамошнего шаха. Представляешь, она держала ручного гепарда…

В особняке Журавлевых раньше обреталась содержанка Владимира Альфредовича, бежавшая, вместе с ним, из революционной России. От обстановки ничего не осталось, советские учреждения, занимавшие здание, перестроили комнаты и лестницы. Маша, все равно, представляла неизвестную ей женщину, за поздним завтраком, именно в ротонде. После ремонта стены обили атласными обоями, со склада обкома привезли пышные натюрморты, в бронзовых рамах.

Утром нового года Маша сидела за столом одна. Марта любила поспать:

– Она и в будние дни поздно встает, – рассеянно подумала девушка, – интересно, как она собирается подниматься в школу…

Вчера Марта отправилась в постель гораздо позже полуночи. Они посмотрели московскую программу, записанный на пленку новогодний концерт. В гостиной Журавлевых стоял новый телевизор, «Рекорд». Под бой курантов, из радиолы, родители вручили им подарки. Маша, помешивала кофе со сливками:

– Мама даже прослезилась, когда получила от Марты шкатулку… – младшая сестра любила возиться с паяльником и набором для выжигания. В детской Марты поставили аккуратный, по ее росту, рабочий столик.

Маша подарила матери духи, а отцу галстук. Она откладывала карманные деньги, начиная с осени:

– Сашу тоже ждет галстук, когда он приедет, а нам с Мартой он вручил книги… – младшая сестра ахнула, распаковав сверток:

– То, что я хотела… – сидя под елкой, девочка углубилась в детскую повесть о жизни Джордано Бруно. Маша осталась довольна своим подарком:

– Книга дореволюционная, но в конном спорте мало что меняется. Приятно, что Саша обо мне думает… – ей досталось руководство по верховой езде, антикварного издания.

Всю новогоднюю ночь Маша, старательно, отгоняла мысли об увиденной на улице Чкалова девушке:

– Ничего там не было, это сила моего воображения. Я волновалась, из-за того парня, страх сыграл свою роль. На уроках биологии нам объясняли, как работает человеческий мозг… – намазав свежий батон черной икрой, она прислушалась.

В коридоре хлопнула дверь, раздался недовольный голос отца:

– Бутерброды мне не нужны, и кофе я тоже ждать не буду. В обкоме развернут буфет, все-таки экстренное заседание бюро… – мать, что-то, неразборчиво, сказала. Отец отозвался:

– Чушь, Наталья, религиозные бредни. Якобы вчера, в частном владении на улице Чкалова, девица танцевала с иконой, и застыла на месте. Там устроили вечеринку, гости к тому времени перепились. С пьяных глаз, еще и не то вообразишь… – зашуршал пиджак, заскрипели половицы:

– У дома собралась толпа, попы появились, чуть ли не молебен служат. Но милиция и скорая помощь на месте. Надеюсь, они разберутся, что там за девица с иконой. Только этого нам не хватало, перед партийной конференцией…

Бутерброд встал колом в горле Маши, она поперхнулась:

– Я ничего не придумала, в доме, действительно, стояла девушка. Она держала образ, только какой… – Маша не помнила икону, но хорошо помнила мертвенный холод метели, далекий, женский голос:

– Она говорила, что мне надо обрести жизнь вечную, найти спасение. Она тоже называла меня Марией Максимовной, как старик, в Москве. Девушка сказала, что мой отец, Волк. Была еще какая-то змейка… – Маша смутно помнила, как давно, в Москве, мужчина угостил ее конфетой, в телефонной будке:

– Мама забрала леденец. Она велела мне ничего не принимать от чужих людей. У него на руке был рисунок, то есть татуировка, голова волка… – Маша едва успела проглотить бутерброд. Повеяло сладкими духами. Мать, в шелковом китайском халате, с вышитыми драконами, опустилась в кресло напротив:

– У отца дела, даже в новогоднее утро, – вздохнула она, – он позавтракает в обкоме. Ты сыта, милая, или попросить принести еще пирожных… – Наталья налила себе черного кофе:

– Марта только к обеду встанет. Поедим, и погуляем, в парке… – она бросила взгляд на лицо старшей дочери:

– Машенька очень бледная. Но школа закончилась только пару дней назад. Вчера, то есть сегодня, она поздно легла. Ничего, впереди каникулы, пусть отоспится…

Поднявшись раньше мужа, Наталья вынула из ящика комода обитую бархатом коробочку:

– Марта к завтраку не выйдет, отдам Машеньке кольцо. Объясню, что это семейная реликвия. Носить она его пока не сможет. Пусть драгоценность останется нашим секретом, матери и дочери… – потянувшись, Наташа взяла руку девочки:

– Я приготовила тебе еще один подарок, милая… – она улыбнулась, – родовое кольцо… – Маша успела подумать:

– Мама родилась в рабочей семье, откуда у них драгоценности… – щелкнул замок коробочки. На ладони матери заискрились сапфиры и бриллианты. Изящная змейка гордо поднимала голову, обвиваясь вокруг старинного перстня.

Радиола замигала зеленым огоньком. Женский голос, мягко сказал:

– Today is first of January, six o’clock in the evening. Latest news, from London…

В зашторенные окна бились хлопья метели. Детская выходила в сумеречный парк. За оградой, на оживленной улице Куйбышева, двигались отсветы фар, мелькали красные огоньки такси. Девочка сидела на ковре, прислонившись к ножке радиолы, держа на коленях книгу о Джордано Бруно:

– Глава одиннадцатая. Скитания ученого… – рыжие, коротко стриженые волосы щекотали воротник синего халатика. Мама Наташа ворчала, что в таких нарядах разгуливают только уборщицы:

– Ученые тоже, – серьезно отозвалась Марта, – только на картинах их рисуют в белых одеждах… – она нахмурила бровки: