– Мы в безопасности, – весело думал он, – боннские министерства кишат бывшими членами партии, а в ведомстве генерала Гелена вообще служат бывшие офицеры СС. Не бывшие, – поправил себя Фридрих, – правильно говорит Феникс, братство СС вечно… – садовник оценил его новый автомобиль, Opel Record:

– Солидно, – наставник потрепал его по плечу, – незачем, в юном возрасте, раскатывать на спортивных машинах, как твой патрон… – Штрайбль, в Мюнхене, ездил на двухместном, спортивном BMW, имелся у начальника и американский лимузин:

– Как у адвоката Ферелли, в Риме, – вспомнил Фридрих визит в Италию, – итальянцы знают, что такое стиль… – он, наконец, выбрал недорогой, серебряный браслет:

– Больше Монике ничего ждать не стоит, – подумал он о секретарше из министерства юстиции, в Бонне, – впрочем, кольца на палец тоже. Я женюсь только лет через десять, и не на простой девчонке… – Фридрих не видел черный кеб, припаркованный у портновской лавки, неподалеку. Адель внимательно следила за прямой спиной немца, в кашемировом, дорогом пальто:

– Ясно, что номер в пансионе сняли почасово… – она брезгливо усмехнулась, – немец там не живет, багажа никакого при нем не было. Он стал обеспеченным человеком, видно по одежде. Он поселился где-то здесь, в Мэйфере… – Адель поймала кеб у Кингс-Кросс. Выйдя из пансиона, обосновавшись в кафе, она подождала, пока немец покинет номер:

– Он дошел до вокзала и взял такси, – девушка стиснула руки, – хорошо, что так. В метро бы я его потеряла… – водитель пробурчал:

– Как по мне, миссис, я бы вашему супругу выдал по первое число… – Адель сделала вид, что следит за изменяющим мужем, – еще и украшения покупает, для любовницы… – немец торчал у витрины ювелирной лавки:

– Рядом квартира Густи, – поняла Адель, – однако сегодня суббота. Она либо на Ганновер-сквер, с мальчиками, либо пошла по магазинам…

По дороге она выяснила, что водителя, подростком, вывезли из Праги на самолетах покойного дяди Питера:

– Мы так сына назвали, – улыбнулся шофер, – в честь него. Пинхасом, если по-еврейски… – она увидела и фото семьи водителя:

– Все счастливы… – Адель сглотнула, – я тоже буду счастлива, нацисты оставят меня в покое, у нас с Генриком появится дитя… – о немце она думать не хотела:

– Я выясню, где он остановился, узнаю его фамилию, и… – Адель вспомнила о фото фрейлейн Моллер, в сумочке:

– Выяснять я ничего не буду, – решила она, – пошли они все к черту… – немец, наконец, шагнул к лавке. Адель отпрянула от окна:

– Что здесь делает Иосиф? Это не Шмуэль, он всегда в пасторском воротничке… Он, наверное, идет в гости, на Ганновер-сквер… – высокий парень, в черном плаще, и такой же водолазке, чуть не сбил с ног Фридриха. Пробормотав извинение, он нажал на кнопку звонка у входа в соседний дом. Герр Краузе окинул взглядом беретку и светлую, козлиную бородку юноши:

– Битник, – хмыкнул Фридрих, – в Гамбурге их не счесть. Они все дегенераты, правильно говорил фюрер… – юноша скрылся в распахнувшейся двери, Фридрих зашел в магазин.

Присев на подоконник гостиной, Густи затягивалась сигаретой.

Девушка редко курила:

– На Ганновер-сквер всегда лежат пачки, – подумала она, – но Теодор-Генрих, как и я, только иногда берет у тети Марты или дяди Максима папиросу… – почти всю ночь проворочавшись в постели, Густи взялась за телефонную трубку, едва дождавшись рассвета. Она устроилась на низком диване, поджав под себя ноги, закутавшись в халат:

– Хорошо, что у меня есть свой телефон. Иначе пришлось бы одеваться, спускаться в будку… – ее знобило, зубы постукивали. Вчера, на Набережной, мисс Вера отпустила ее домой на час раньше:

– Вы плохо выглядите, – сухо сказала Моль, – выпейте горячего молока с медом, и ложитесь в постель. Не след заболевать, перед Рождеством… – до Рождества оставалось немногим меньше недели. Густи хотела спросить у Моли, не знает ли она, когда возвращается тетя Марта:

– То есть М, – открыв рот, девушка прикусила язык, – бесполезно, Моль ничего не скажет. У нее на лице написана преданность Британской империи…

Поблагодарив начальницу, Густи, кое-как, дотащилась до Мэйфера. В стылой квартирке еще попахивало травкой. Девушку, немного, затошнило:

– Неделю ничего нет, – испуганно подумала Густи, – как такое могло случиться? Оставалось всего несколько дней, до… – она почувствовала тянущую боль в животе, – в книжке бабушки Мирьям говорилось, что в такое время все безопасно. И мы, то есть он, Иосиф, были осторожны… – она взглянула на молчаливый, темный аппарат:

– Он знает мой номер, но, с той ночи, он мне так и не позвонил. На Ганновер-сквер я его не видела… – Густи сжала руки, – но я знаю, что он обрадуется ребенку. Мы поженимся, уедем в Израиль… – каждые десять минут она навещала ванную:

– Ничего нет, – горько поняла девушка, – и никаких способов проверить тоже нет. Доктора проверяют, но анализ занимает не меньше недели… – она, в любом случае, не пошла бы к семейному врачу, сэру Джорджу Пилу, на Харли-стрит:

– Нет, надо поговорить с кем-то, только с кем… – Густи, сначала, хотела позвонить в Кенсингтон:

– Пусть Иосиф придет сюда, и я ему все скажу. Но, может быть, я ошибаюсь… – девушка взглянула на часы:

– В Кенсингтоне все еще спят. Тем более, сегодня суббота. И у тети Клары все встают поздно, по выходным… – Густи хотелось услышать уверенный, ласковый голос тети Марты:

– Как в школе, когда мы с ней вечерами сидели на диване, в библиотеке. Она работала, я делала уроки, она приносила кофейник и пирожные… – тетя подмигивала ей:

– Мужчины разберутся, с чаем… – Марта щелкала зажигалкой, – мы отдохнем, в девичьей компании. Нас не так много доме, даже Шелти парень… – овчарка наотрез отказывалась прыгать на диван, но всегда укладывалась у ног Густи:

– Я ей все рассказывала… – вздохнула девушка, – впрочем, в школе и рассказывать было нечего. Я не ходила на свидания, а с молодыми людьми знакомилась через кузенов… – живя на Ганновер-сквер, Густи выпивала только немного шампанского, на Рождество:

– Я стала навещать Сохо осенью… – палец застревал в прорезях телефонного диска, – я ничего не знаю, на самом деле. Я первый раз попробовала коньяк и траву с Иосифом… – она надеялась, что тетя Марта вернулась из деловой поездки раньше обычного:

– Я с ней поговорю, и она посоветует, как быть дальше, – решила Густи, – она позвонит Иосифу, все объяснит, он сделает предложение…

Трубку в особняке подняли на подвальной кухне. Бубнило радио, что-то шипело, Теодор-Генрих, бодро поздоровался:

– Ты ранняя пташка. Я делаю сэндвичи, для бандитов. Максим и юный Ворон сегодня защищают цвета школы, в футбольном матче. Мы играем с командой Merchant’s Taylor. Надеюсь, что Максим в ударе… – кузен хихикнул, – его не остановить, в нападении. Аароны тоже обещали появиться, после синагоги. Мы хотим устроить пикник, в Хэмпстедском парке… – добавил кузен, – приходи… – услышав о возвращении матери, кузен удивился:

– Нет, чего ради? Она вчера звонила… – до Густи донесся широкий зевок, – она прилетает в Лондон утром, в сочельник, как она и обещала. Кстати о сочельнике, понадобится твоя помощь, с праздничным столом… – Густи пропустила мимо ушей рассуждения о маринаде, для индейки, клюквенном соусе и брюссельской капусте:

– Он тоже хозяйственный, как и я, – торопясь попрощаться, Густи едва вклинилась в слова кузена, – немецкая кровь дает о себе знать… – ей хотелось улететь с Иосифом в Израиль:

– Я бы жила в кибуце, с детьми, – она вытерла нос, – преподавала бы в школе, как Анна… – Густи больше не думала о Веспер Линд:

– У нас с Иосифом будет большая семья, – наконец, набравшись смелости, она опять подняла трубку, – у дяди Авраама появятся внуки. У меня есть еврейская кровь, через бабушку Мирьям. Мне легко стать еврейкой… – в Кенсингтоне ей ответил знакомый голос. Сердце, отчаянно, забилось, Густи напомнила себе:

– Это не может быть Иосиф. Он никогда так рано не встает, тем более, в субботу. В кибуце он валялся в постели до обеда. Но от меня он ушел ни свет ни заря, даже не оставив записки… – Густи надеялась на цветы и завтрак в постель: