Густи ездила на работу, вспрыгивая в красный автобус, идущий из Мэйфера на восток. В августе, сложив саквояжи, устроив багаж на заднем сиденье семейного лимузина, Густи миновала три квартала, отделяющие Ганновер-сквер от Брук-стрит. С помощью знакомого мистера Бромли, из дорогого агентства по аренде недвижимости, девушка отыскала милую студию, на последнем этаже террасного дома бежевого кирпича, по соседству с особняком, где в позапрошлом веке обретался Георг Гендель.

Тетя Марта снабдила ее кухонной посудой. Теодор-Генрих пошатался с ней по блошиному рынку в Кэмдене, выбирая подержанную мебель. Кое-какую обстановку доставили из усадьбы в Мейденхеде, Пауль привел в порядок покупки Густи, а Сабина прислала ей вышитое, скандинавское одеяло:

– Теперь у меня есть и арабский коврик… – девушка поняла, что краснеет, – только все равно, я слишком близко от семейных особняков. Надо было настоять на своем, поселиться в Сохо, или Ист-Энде… – тетя Марта и слышать о таком не захотела:

– Навещать без предупреждения я тебя не собираюсь, – заметила женщина, – ты взрослая девушка, тебе семнадцать лет. Но, с точки зрения закона, ты еще несовершеннолетняя, а я твой опекун… – договор аренды подписывала именно тетя Марта:

– Она деликатный человек, – Густи прикусила пухлую, детскую губу, – она всегда звонит, интересуется, дома ли я, но это все равно, что жить в подвале семейного особняка… – от ее квартирки до Ганновер-сквер было всего пять минут ходьбы. Густи, все равно, наслаждалась свободой. Утром она варила яйца и проглатывала чашку черного кофе. Обедала она в служебной столовой, на набережной, а ужинала обычно за семейным столом:

– Теодор-Генрих взял на себя хозяйство, пока тетя Марта занята… – Густи знала, что с прилетом дяди Меира, на верхнем, недоступном ей этаже начались закрытые совещания, – он звонил, предупреждал, что сегодня пастушеский пирог. Маленький Джон и Полина тоже у нас обедают, пока его светлость пропадает на работе… – покидая Набережную после пяти, Густи смотрела на закрытые стальными жалюзи окна последнего этажа:

– Свет не заметен, но я знаю, что они там сидят. Теодор-Генрих говорит, что тетя Марта возвращается домой после полуночи, каждый день… – она понятия не имела, о чем идет речь на совещаниях.

Несмотря на высокую степень секретности, полученную при проверках, Густи пока видела только документы, касающиеся закупок для столовой или поставки канцелярских товаров. Моль, размеренно, диктовала бесконечный список продуктов. Густи печатала вслепую, не глядя на клавиши. В школе она получила высшие оценки по машинописи и стенографии:

– Я знаю четыре языка, даже дядя Максим хвалит мой русский, – она раздула ноздри, – а меня погребли под товарными накладными. Моль, наверняка, как говорится, и пороха не нюхала, бесполезно ей о таком упоминать, а тетя Марта с дядей Джоном считают, что я слишком молода, что мне надо, сначала, закончить университет… – кузену она объяснила, что приглашена на обед к подруге:

– Отлично, – весело отозвался Теодор-Генрих, – бандиты уничтожат твою порцию и попросят добавки. Полина ест, словно птичка, но наследного герцога прокормить так же сложно, как наших братьев… – после ужина мальчишки запускали рулетку:

– Дядя Максим тоже задерживается, – небрежно сказал кузен, – у него деловой обед, в Сити. В общем, если ты заглянешь на огонек, я тебе сохраню кусок ванильного кекса… – Густи ожидала, что сегодняшний вечер завершится в другом месте.

Прервавшись, допив кофе, Моль, недовольно, сказала:

– Не хотелось бы обращать внимание на такое, мисс Кроу, но длина вашего платья… – мисс Вера покашляла, – неприемлема для появления в обществе, тем более, на работе… – платье, лазоревой шерсти, с замшевым кантом, Густи купила в новом магазине на Кинг-роуд, в Челси:

– Модель Мари Куант, – вспомнила девушка, – тетя Кларе нравится ее крой… – она скрестила длинные ноги, в ботинках на высоком каблуке:

– Не такое оно и короткое, чуть выше колена. Но я видела, как на меня смотрели ребята, в столовой… – аналитики с этажа Х обедали отдельно, но в очереди с подносами болтался персонал с нижних ярусов здания. Густи почти каждый день звали в кино или на выставки:

– Я здесь не для того, чтобы выскочить замуж и обосноваться в домике, купленном в рассрочку, в Голдерс-Грин, – презрительно подумала девушка, – я собираюсь стать Веспер Линд… – длинные, каштановые волосы зашуршали. Густи, примирительно ответила:

– Простите, пожалуйста. Я сегодня иду на вечеринку, после работы… – Моль поджала бледные губы:

– С танцами… – мисс Вера поморщилась, словно речь шла о чумном бараке, – надеюсь, вы помните о правилах секретности… – Густи вытащила бумагу из машинки:

– Моль даже в лучшие годы такого бы не надела. Она появилась на свет в бежевом кардигане и фальшивом жемчуге, и в нем же и умрет… – тетя Марта тоже носила строгие наряды:

– Я видела ее рабочий шкаф, в гардеробной. Серые костюмы, синие костюмы, коричневые костюмы, белые блузки, – вздохнула Густи, – она точно не Веспер Линд. Хотя она прыгала с парашютом и переходила пешком Гималаи… – вспомнив о горах, она подумала о последней открытке, из Брюсселя:

– Виллем приглашал приехать, на Рождество. Он пишет, что Маргарита и девочки будут рады меня увидеть. Но что мне делать, в шахтерской глуши? Там будет такой же бесконечный дождь, как и здесь… – Густи отвечала на письма кузена больше из чувства долга:

– Он живет в общежитии, в военной академии, домой его отпускают редко. Понятно, что ему одиноко, а теперь еще и Джо, его лучший друг, едет в Японию… – тетя Марта всегда отшучивалась:

– Милая, ты живешь одна, а у меня хозяйство и пятеро мальчишек на руках. У меня нет времени выбирать с утра наряды… – Моль сунула бумаги в плотный конверт:

– Отлично, мисс Кроу. Разберитесь с сегодняшней исходящей корреспонденцией и можете отправляться на свою вечеринку… – привстав, накрывая чехлом машинку, Густи, краем глаза увидела знакомую фигуру, на набережной. Он прислонился к гранитному парапету, светлые волосы блестели под мелким дождем. Зажав под мышкой букет белых роз, Иосиф высоко вскинул голову:

– Он принес мне цветы… – сердце застучало, – мы пойдем танцевать, в Сохо, а потом… – Густи еще не знала, что случится потом. Она очнулась от скрипучего голоса Моли:

– Не забудьте наклеить правильные марки. Налогоплательщики не обязаны финансировать излишнее пристрастие чиновников к отправлению корреспонденции первым классом… – Густи, внезапно, спросила:

– Мисс Вера, вы умеете стрелять… – почти бесцветные глаза Моли, с неожиданным интересом, взглянули на девушку:

– Я тренировалась с вашей тетей, Лаурой ди Амальфи, Монахиней, – сообщила Моль, – у меня двадцать прыжков с парашютом, я три года работала радистом, в оккупированной Франции, сидела в гестаповской тюрьме, и воевала в отряде маки. Я удостоена звания офицера Почетного Легиона и кое-каких других… – она помолчала, – наград. Спуститесь в архив, возьмите папку «Трезор». Документы находятся в открытом доступе… – Моль подхватила конверт:

– Всего хорошего, приятного вечера, увидимся завтра… – скучные, лаковые лодочки, на низком каблуке, исчезли в проеме двери. Густи посмотрела вслед бежевому кардигану:

– Никогда я не стану такой, как они… – пообещала себе девушка, – Веспер Линд не закончила карьеру, анализируя русские газеты, или проверяя счета на бекон. У меня будет другая жизнь, я уверена… – быстро разобравшись с почтой, мазнув помадой по губам, Густи накинула твидовое пальто, с рыжей лисой:

– Нехорошо заставлять Иосифа ждать… – сдав ключи, поставив закорючку в журнале охранников, она заторопилась на первый этаж, к выходу на набережную.

К вечеру дождь прекратился. Над черепичными крышами Сохо взошли слабые звезды. Перемигивались неоновые вывески кафе и баров. Ниши в домах, с наглухо закрытыми дверями осветились красными, тусклыми лампочками. Промозглый ветер топорщил воду в лужах, гонял по асфальту мокрые карточки, выпавшие из телефонных будок: