По горячим настояниям испанских евреев папская булла, предписывающая ношение значка, в Испании XIII в. не исполнялась. (В некоторых городах евреям разрешалось покупать освобождение от нагрудного знака, в других эдикт просто игнорировался). В течение многих лет еврейские ученые и раввины носили накидку — длинный вышитый плащ, открытый спереди и застегивающийся у горла брошью, — когда ходили по улицам. Они считали плащ соответствующим церковным одеянием, хотя он и принадлежал к костюму христианской церкви.
Тем не менее, евреи должны были понимать, что ситуация начинает складываться против них. Многие испанские ростовщики по-прежнему были евреями, как и сборщики налогов — две профессии, которые никогда не пользовались популярностью среди населения. Старые мрачные мифы о мерзостях, которые якобы происходили в синагогах, о том, что в Страстную пятницу евреи распинали молодых христианских мальчиков и пили их кровь, снова стали всплывать на поверхность. По несчастливому стечению обстоятельств, в то время как раздавались эти слухи и бормотания, по европейскому континенту шествовала «черная чума», и еврейских врачей, беспомощных на ее пути, обвиняли в отравлении своих пациентов-христиан. Фанатизм, питаемый страхом, процветал.
Седьмой, и последний, крестовый поход закончился неудачно в 1270 году. Дух крестовых походов всегда был не столько религиозным, сколько коммерческим: выгодное разграбление и грабеж земель неверных были не менее (если не более) важны, чем завоевание их бессмертной души. Седьмая была неудачной с точки зрения людских и финансовых потерь, и во всей Европе преобладающие настроения в отношении неверных становились все более жесткими и ожесточенными. Очищение крови и однородность веры стали двумя основными задачами. Если восточный неверный теперь слишком дорог, то где же его искать? Взоры обращались на родину, и он находился там. Таким образом, столетие, последовавшее за 1270 г., вполне можно назвать «домашним крестовым походом», главной темой которого стало избавление родины от «чужаков».
Тем временем власть мавров в Испании ослабевала. Исламская рука, которая тянула евреев вверх, больше не была протянута. И евреи, и мавры, видя, что на стене написано, начали переходить в католичество, и теперь конверсо, или новые христиане, создавали свою собственную проблему. Нередко именно конверсо становились главными врагами своей прежней религии, самыми ярыми антисемитами и брали на себя инициативу по борьбе с «жидами-отступниками». Таким обращенным был дон Пабло де Санта-Мария, который до своего обращения в начале 1400-х гг. носил имя Селемох ха-Леви[3]. Бывший главный раввин Бургоса, теперь он стал епископом Бургоса. Чудовищная ирония заключается в том, что этот бывший раввин, прославившийся на всю Испанию своей ученостью, должен был стать бичом евреев.
Особенностью дона Пабло было обвинение конверсо, к которым относился и он сам, в тайном предательстве веры, в «иудаизме». Он первым провел различие между «верными» и «неверными» конверсо, между истинными и ложными христианами. Чем больше христианского рвения проявлял конверсо, отмечал дон Пабло, тем выше была вероятность того, что этот конверсо — тайный еврей или маррано, что в переводе с испанского означает «свинья». (Говорят также, что евреев называли «марранос», потому что они «ели свинину на улицах», настолько сильно они хотели и нуждались в том, чтобы их принимали за истинных христиан). Дон Пабло, очевидно, не хотел, чтобы его крайнее рвение рассматривалось в таком свете.
Он быстро возвысился и стал воспитателем принца Иоанна, будущего Иоанна II Кастильского, отца Изабеллы. Он также занял высокие посты в церкви и правительстве среди членов своей большой семьи, многие из которых разделяли его антисемитские наклонности. (Дон Пабло неоднократно призывал к восстановлению старых вестготских законов, по которым новоиспеченный христианин, перешедший в иудаизм, мог быть наказан смертной казнью, и писал такие мрачные пророческие слова: «Я верю, что если бы в наше время была проведена настоящая инквизиция, то среди тех, кто действительно был бы уличен в иудаизме, было бы бесчисленное множество тех, кто был бы предан огню; которые, если они не будут здесь наказаны более жестоко, чем государственные евреи, будут сожжены навечно в вечном огне».
И, конечно, факт остается фактом: возможно, он был прав. «Бесчисленные» евреи, возможно, действительно сделали жест обращения только потому, что сочли это благоразумным, и просто убрали свою старую религию в подполье. Другие же, возможно, искренне обратившиеся вначале, могли передумать. Конверсо сразу же стал объектом крайнего подозрения, поскольку благодаря усилиям дона Пабло «новый христианин» стал синонимом «лжехристианина». Бывшие единоверцы Конверсо не нашли в нем никакой пользы, и он стал своего рода социальным изгоем. Если у него был статус иудея, то он, должно быть, стал мало думать о религии, которая относилась к своим новообращенным так немилосердно. Кто может винить его за то, что он в частном порядке вернулся к своей старой вере?
Для распространения своих взглядов дон Пабло использовал кафедру — самое эффективное средство коммуникации того времени. Когда один из его коагитаторов заявил в проповеди, что у него есть доказательства того, что сыновьям иудаизированных христиан было сделано сто обрезаний, прелат был отчитан королем и назван лжецом, но этот эпизод свидетельствует о другой силе, действовавшей против евреев. Средневековая Испания была ареной непрекращающейся борьбы за власть, причем не только между христианами и маврами, но и между королями, церковными епископами и феодальной знатью. Мавры и, в свою очередь, короли были покровителями евреев. Теперь, когда испанские города росли и приобретали все большее значение, герцогства XIV-XV веков стали объединяться. Короли использовали евреев и буржуазию в борьбе с мелкой знатью, а дворяне, в свою очередь, были на стороне церкви. Теперь дворяне встали на сторону дона Пабло де Санта-Марии и других епископов, чтобы отбить евреев у королей.
В основе разбушевавшегося антисемитизма лежала, конечно, зависть — человеческая черта, преобладающая в том, что называют испанским нравом. Просто евреи стали слишком богатыми, слишком влиятельными, слишком значимыми в самых разных сферах жизни. Как крестовые походы имели смешанную религиозно-коммерческую подоплеку — обратить неверного было не важнее, чем разграбить его поля и опустошить его хранилища, — так и эпизоды предрассудков и разрозненные антиеврейские погромы, вспыхнувшие в XIV веке, имели лишь частичное отношение к вопросам веры. Они были предприняты из ревности, с целью вернуть силой то, что, по мнению менее удачливых неевреев, было отнято у них по праву. Как записал в своем дневнике канцлер Педро Лопес де Айала после особенно жестокого погрома в Севилье, в ходе которого был разграблен богатый еврейский квартал города и многие были убиты: «И все это было сделано из корысти, а не из преданности».
Погромы распространялись как огонь, и было ясно, что наступили страшные сумерки. В 1390 г. евреям Майорки было запрещено носить оружие. Вопрос о еврейском значке — «желтом, в окружности четырех пальцев, для ношения над сердцем» — приобрел конкретный характер. В ряде городов произошли беспорядки, и вдруг в 1391 г. в Севилье священник дон Ферран Мартинес, прямо нарушив приказ своего короля, привел вооруженную толпу в судейский дом. Разогнав солдат короля, Мартинес и его люди расправились с более чем четырьмя тысячами евреев, разграбили и сожгли их дома. Погромы стали обычным явлением по всей Испании, они вспыхивали в Толедо, Валенсии, Барселоне. После каждого погрома оставшиеся в живых евреи подвергались массовому насильственному крещению и обращению в другую веру. Этих евреев, получивших веру с крестом в одной руке и ножом в другой, стали называть конверсо, и, надо сказать, они перешли в отдельную категорию.
В течение последующих двадцати лет условия жизни неуклонно ужесточались, и тысячи евреев эмигрировали из Испании, рассеиваясь по всей Европе. В 1421 г. святой Винсент Феррер и канцлер Кастилии продиктовали длинный ряд антисемитских и антимавританских законов. И евреи, и мавры должны были носить опознавательные знаки, им запрещалось занимать должности и иметь титулы, они не могли заниматься такими профессиями, как бакалейщик, плотник, портной, мясник. Они не могли менять место жительства. Они не могли нанимать христиан для работы на себя. По новым законам они не могли есть, пить, разговаривать и мыться с христианами. Им запрещалось носить что-либо, кроме «грубой одежды». Один еврей жаловался:
