Сефардские женщины были хранительницами секретов эндуркоса — древней народной магии, которую евреи вывезли с собой из Испании. Эндуркос считался белой магией — он использовался исключительно для лечения больных, и поэтому он не противоречил, а, скорее, дополнял и ортодоксальную медицину, и ортодоксальную религию. Ингредиентами эндуркоса были, в основном, травы и специи — соль, чеснок, гвоздика, орегано, майоран, мед, миндаль, халва, а его формы (песнопения, молитвы, песни на ладино, заклинания и жесты) традиционно находились в руках женщин, достигших возраста менопаузы и называемых тиас или «тетушками».
В сефардской общине Старого Света тиа — это женщина, имеющая большое значение. Иногда ее вызывают для помощи врачу, чтобы она координировала свою работу с его. Или ее вызывают, когда врач сделал для пациента все, что мог, и обычной медицины уже не хватает. В этом случае тиа должна получить полную власть, и часто первое, что она делает, — выпроваживает всех из дома, чтобы всецело посвятить себя пациенту. Она может начать лечение с заваривания крепкого чая из мяты или майорана по известным только ей рецептам, затем следует строгий режим питания, регулярное купание пациента и чтение древних заклинаний тиа. Излечение может занять несколько дней или даже месяцев, прежде чем различные демоны, черти и злые духи (или buena gente — «хорошие люди», как их осторожно называют) будут изгнаны из тела пациента, и работа тиа будет завершена. За услуги тиа никогда не взимается плата, поскольку ее искусство — это одновременно и дар, и поэтому она должна его отдавать.
К тиа можно обратиться и по менее важным вопросам, чем жизнь и смерть. Например, турецкий леденец может быть прописан тиа для инфицированного пальца. Сахар со стола на празднике Рош Ха-Шана считается лекарством от бесплодия у бездетных женщин. Чай из майорана или душицы, по мнению тиа, излечит и от бессонницы, и от испуга. Сахар в воде — простое средство от «плачущих детей». При тяжелых случаях бессонницы чай ставят за окном жертвы и оставляют на три дня, в течение которых жертва не должна прикасаться к огню. По истечении этих трех дней она должна встать рано утром и быстро выпить чай до завтрака. Старики в этих сефардских общинах выполняют эту процедуру регулярно, раз в месяц, и поэтому не испытывают проблем со сном, если только помнят, что ее нельзя проводить, когда в доме находится ребенок, у которого еще не прорезался зуб. В противном случае сглаз упадет на ребенка. Если же сглаз все же случится, то его часто можно развеять, бросив в огонь гвоздику или подбросив на ветер соль и произнеся при этом увещевания с именами Иакова, Исаака, Авраама и Моисея.
Для защиты от сглаза на спальни детей навешивают гирлянды из зубчиков чеснока, а молодым людям советуют носить чеснок с собой на счастье. Женщины постарше с той же целью носят с собой голубые и янтарные бусы из Святой Земли, нанизанные на шелковые нити. Для первого визита маленького мальчика в новую семью важно, чтобы он взял с собой что-нибудь сладкое — миндальное печенье, возможно, а в карман положил что-нибудь серебряное, чтобы визит был удачным. И так на протяжении веков, в бесконечно сложном узоре ритуалов, традиций, тайн и магии. Например, в 1960-х годах государство Израиль начало операцию «Волшебный ковер», которая должна была доставить евреев-сефардов в Израиль из Йемена и Северной Африки. Но евреи отказались лететь. Ситуация зашла в тупик, пока кто-то не вспомнил слова Исайи: «Я понесу вас на крыльях орлиных». Успокоившись, евреи согласились сесть в самолет.
В то же время эти евреи-сефарды были яростно независимы, горды до черствости, презрительно относились к христианам и «сказкам» христианства, были преисполнены чувства повышенной религиозности и высшего предназначения.
В полуфеодальном мире Османской империи эта «потерянная» сефардская жизнь могла продолжаться непрерывно, без изменений, ее трайбалистские предписания и привычки передавались из поколения в поколение. Дом был своего рода святыней, и для сына покинуть родителей и уйти в мир иной было самым страшным проступком. Можно было поверить, что ничто не может нарушить эти неизменные устои. В начале 1900-х годов в США приехала горстка авантюрных молодых людей из Греции и Турции, которые в письмах друзьям и родственникам рассказывали о еврейских миллионерах с автомобилями, яхтами и особняками, возглавлявших банки и корпорации. Началась эмиграция. С началом Первой мировой войны эта струйка переросла в значительный поток. Затем, по окончании войны, революция в Турции ознаменовала конец эпохи. Евреи десятками тысяч хлынули из стран Ближнего Востока и Леванта, а в скором времени к ним присоединились евреи из Северной Африки. В Нью-Йорке они искали сефардские синагоги и находили элегантные заведения, которые были старейшими синагогами в Америке, все еще контролируемыми аристократическим, хотя и несколько ослабленным еврейским истеблишментом. Считая, что имеют на это право, эти евреи свернулись калачиком на одеялах и подстилках в углах синагог, пока не смогли найти себе пристанище, и последствия для существующей общины были катастрофическими. Это была конфронтация, произошедшая примерно 450 лет спустя, двух потоков — двух социальных классов, по сути, сефардов, и эти две группы столкнулись друг с другом с силой, напоминающей столкновение. Вот эти люди греческой и турецкой внешности (с кожей, потемневшей от многих поколений под средиземноморским солнцем, плюс определенное количество межнациональных браков) утверждали, что они двоюродные братья Лазарусов, Кардозо, Натанов, Сейшасов и Леви. Это были люди бедные, невежественные, суеверные, исповедовавшие экзотическую форму иудаизма, которую никто не понимал, говорившие на языке, который звучал «хуже идиша», некоторые из них — например, евреи Северной Африки — действительно жили в пещерах.
Для старых американских сефардов — бостонских браминов, развлекавших свой маленький круг друзей и родственников за чаепитием, за чашками из хрупкого фарфора, со старинными серебряными ложками, под потемневшими семейными портретами предков-революционеров в напудренных париках и кружевных воротничках, — приезжие были словно примитивы с другой планеты. Никто не знал, что с ними делать. Они были, прямо скажем, позором для семей, привыкших считать себя самыми великими людьми в Америке.
Раввины общины в целом тщетно пытались объяснить своим общинам этих восточных чужаков, равно как и объяснить чужакам существующую общину — ее настроение и структуру. Это было бесполезно. В одной из проповедей того времени даже было отмечено, что пища, приготовленная на масле, не менее питательна, чем приготовленная на сливочном масле или растительном жире, поскольку вновь прибывшие сефарды продолжали готовить на оливковом масле и даже намазывать его на хлеб, что другим евреям казалось варварством. Сефардские общины еще больше раскололись, поскольку старожилы с определенной точностью отмечали, что они происходят от испанского еврейского дворянства, в то время как новоприбывшие происходят от него.
Левантийская эмиграция ХХ века также изменила традиционные места расположения сефардских общин. До этого времени сефардские общины существовали в основном в старых восточных городах — Ньюпорте, Нью-Йорке, Филадельфии, Чарльстоне, Саванне. Многие из вновь прибывших оседали в Нью-Йорке, благодаря чему сегодня в Нью-Йорке проживает самое большое количество сефардов среди всех американских городов. Но многие другие устремились на запад. Многие греческие евреи были рыбаками, и их привлекали рыбные рынки таких городов, как Портленд и Сиэтл. Другие устремились в южную Калифорнию. Сегодня вторая по величине сефардская община находится в Лос-Анджелесе. Третье место занимает Сиэтл, куда почти без изменений переехала еврейская община Родоса.
В Соединенных Штатах ближневосточные сефарды решительно пытались сохранить свой старый замкнутый образ жизни, придерживаясь удобств ритуала и тайн эндур, а также тесной семейной структуры, которой они пользовались на протяжении веков. Но вскоре после приезда они были переселены из нью-йоркского Нижнего Ист-Сайда, возобладали законы об обязательном образовании, дети стали общаться в школах и на детских площадках не только с другими евреями, но и с представителями других этнических групп, что неизбежно сказалось, и довольно быстро начался знакомый процесс американизации. Грани старых различий стали стираться и размываться. Сефарды стойко сохранили свой особый ритуал, песни и молитвы, но приукрашивание старого мира неуклонно исчезает. Лишь немногие старики понимают теперь обряды эндурков, и даже заветный ключ от «дома вьеха» превратился в очаровательный анахронизм. Эти евреи уже не рассматривают всерьез возможность возвращения к золотому веку Испании.
