Оба мужчины повернулись лицом друг к другу. Поттер выстрелил первым, попав точно в Урию. Тогда Урия поднял руку вверх и выпустил пулю в воздух. На этом дуэль могла бы и закончиться, и Поттер мог бы считать свою честь удовлетворенной, но жест Урии явно разъярил его. Он начал перезаряжать пистолет для второго выстрела, и Урия, согласно кодексу, должен был сделать то же самое. Второй залп закончился с тем же результатом: Поттер не попал в цель, а Урия выстрелил в небо. Теперь лейтенант Поттер, как одержимый, начал перезаряжаться в третий раз, и, возможно, потому, что его ярость повлияла на прицел, третья серия выстрелов повторила первые две. Но, очевидно, дело зашло слишком далеко для здравомыслия, и секунданты и несколько друзей Поттера бросились уговаривать его отказаться от дуэли «с честью», но он не желал этого делать. В четвертый раз он перезарядился и выстрелил в Урию, но снова промахнулся. На стороне Урии его друзья кричали, чтобы он убил Поттера, но Урия снова лишь поднял руку в воздух и выстрелил. Тогда он крикнул помощникам Поттера: «Господа, остановите его, или я должен!».
Но лейтенант Поттер уже не контролировал себя. Он перезарядился для пятого выстрела и, крикнув: «Отойдите! Я хочу забрать его жизнь!» — выстрелил еще раз, прострелив Урии левое ухо. Кровь хлынула по его лицу и плечу. На этот раз Урия вообще не стал стрелять. Затем, когда Поттер перезарядился для шестого выстрела, терпение и самообладание Урии достигли предела. Выкрикнув: «Хорошо, я испорчу ему танцы», Урия впервые прицелился и выстрелил в своего противника. Судя по его реплике о танцах, зрители предположили, что Урия Леви намеревался выстрелить лейтенанту в ногу. Но пуля попала ему в грудь, лейтенант Поттер без слов упал на землю и был тут же констатирован врачом как мертвый.
По общему мнению, это была необычная дуэль. Поттер вел себя необычайно плохо, а Леви — необычайно хорошо. Однако приходилось считаться с некоторыми прискорбными реалиями. С точки зрения закона, Урия Филлипс Леви совершил убийство. С точки зрения военно-морского флота США, был нарушен важный устав клуба. Рядовой — простой матросский мастер — не только ударил, но и убил офицера. Никто, и в первую очередь Урия Леви, не знал, как это может отразиться на человеке, чьи амбиции уже были направлены на то, чтобы «подняться до высокого звания на флоте» и стать примером для будущих евреев.
Это дело вызвало в Филадельфии большой переполох. Пресса превозносила его за то, как «Леви стрелял в воздух, а затем впервые выстрелил в своего противника и с безошибочной уверенностью настоящего меткого стрелка заставил его испепелиться». Урию особенно боготворили его товарищи по экипажу «Франклина». Однако в Филадельфии существовал элемент, и очень сильный, который был не очень доволен исходом дуэли и заявил об этом. Лейтенант Поттер мог быть хамом и пьяницей, но он был популярным молодым человеком на филадельфийских вечеринках. Леви мог быть поразительно хладнокровным и храбрым, но он, несмотря на свои связи, все равно был для некоторых «чужаком». Ведь речь шла о том, что еврей убил христианина. Коммодор флота, расследовавший этот эпизод, решил, что Урия не был ни провокатором, ни агрессором в этом деле, и оставил его без рассмотрения. Однако суд присяжных Филадельфии посчитал иначе и вынес обвинительное заключение за «вызов на дуэль».
Почти сразу же Урия попал в новую передрягу. Однажды воскресным утром, вскоре после дуэли, он зашел в кают-компанию на борту «Франклина», чтобы позавтракать. В одном из углов комнаты сидел некий лейтенант Бонд, завтракавший вместе с двумя другими офицерами. Урия сел за стол в противоположном углу комнаты. Стол был загроможден использованной посудой и частично наполненными кофейными чашками, и Урия попросил проходящего мимо каютного мальчишку освободить его. Мгновенно лейтенант Бонд поднялся на ноги, крича, что Урия не имеет права отдавать приказы каютным мальчикам. Урия ответил, что он ничего не приказывал, а просто попросил убрать со стола. Бонд ответил, что слышал, как Урия приказал каютному мальчику принести ему завтрак. Урия ответил, что не слышал, и вдруг под крики «Лжец! «Не джентльмен!» и «Диктатор!» завязалась драка. Оба мужчины были на ногах, и потребовалось еще два офицера в комнате и два каютных мальчика, чтобы предотвратить их столкновение. И вот уже Бонд называет Урию «проклятым евреем».
В пространном протоколе последовавшего за этим военного трибунала, который в истории флота получил названия «трибунал за завтраком» и «буря в кофейных чашках», можно найти бесконечное количество свидетельств не только о том, кто кого в чем обвинял, но и о том, сколько посуды стояло на столе в тот момент, степень ее загрязненности, были ли испачканные кофейные или чайные чашки, во что были одеты различные участники драки. Трудно понять, почему все это воспринималось так серьезно, но тем не менее это было так. Урия произнес длинную и проникновенную речь, в которой к другим вопросам дела добавил патриотизм, честь, мужественность и долг. В конце концов дело закончилось вничью. И Урия, и лейтенант Бонд получили выговоры от министра военно-морского флота за неподобающее поведение.
Но пока происходило все это тривиальное и в целом недостойное дело, дела Урии Леви снова пошли в гору. В Филадельфии дело о дуэли рассматривалось в гражданском суде, и, несмотря на то, что общественное мнение было настроено против него, присяжные оправдали Урию. Старшина, поднявшись с места, добавил к решению, что «любой человек, достаточно храбрый, чтобы стрелять в воздух и позволить своему противнику прицелиться в него, заслуживает жизни».
И вот, несмотря на то, что в отношении него проводилось военно-морское разбирательство, Урия предпринял необычный шаг — подал прошение о зачислении в военно-морской флот. Он подавал прошение в соответствии с правилом, которое гласило: «Мастера, имеющие выдающиеся заслуги, могут быть повышены в звании до лейтенанта». Его друзья, видевшие в нем человека, вовлеченного в два дела — гражданское и военное, — просили его подождать, пока утихнет шумиха. Но Урия, уверенный в своих выдающихся способностях, ринулся вперед. Его поручение было подписано президентом Монро 5 марта 1817 года. Наконец-то в военно-морском флоте США появился офицер-еврей.
Первое, что сделал Урия, надев лейтенантские погоны с золотой каймой, — написал свой портрет у Томаса Салли. Салли всегда романтизировал своих подопечных, что, безусловно, стало залогом его огромной популярности, и великодушно не замечал их физических недостатков. Поэтому мы не должны принимать портрет Урии Леви, написанный Салли, за чистую монету. Но на нем изображена поразительная фигура. Лицо Урии на портрете — это лицо юноши, которому в тот год было двадцать пять лет, с чистой челюстью, прямым носом, широким лбом, большими и выразительными черными глазами, копной темных вьющихся волос и щегольскими бакенбардами Ретта Батлера. Салли преувеличивает небольшое телосложение Урии, так что его фигура кажется почти девичьей, хрупкой и нежной, а стройные ноги — почти паучьими. Но когда он стоит на портрете со сложенными на груди руками, от картины веет надменностью, высокомерием, непокорностью. По словам автора, на портрете Урия Леви выглядит «немного тщеславным, более чем немного красивым и очень решительным».
Офицерский корпус ВМС США не был уверен в том, как ему следует относиться к этому дерзкому молодому новичку. Первые несколько месяцев лейтенантской службы Урии были особенно трудными для него на борту корабля «Франклин». Бывший рядовой, он стал офицером. Человек, который принимал команды, теперь их отдавал. Другие офицеры «Франклина», с которыми Урия когда-то весело работал, а также рядовые, которые когда-то были ему ровней, теперь смотрели на него с недоверием и презрением. Друзья, поддерживавшие его на дуэли и в последовавших за ней испытаниях, вдруг стали холодны и отстранены. В этой враждебной атмосфере Урия совершил долгое плавание в Англию, а затем на Сицилию, прежде чем ему сообщили, что он переводится на фрегат «Юнайтед Стейтс».
