— Зачем?

— Будем выращивать и пестовать будущую элиту русского войска. Грядут большие перемены. И Божен, как и остальные мои гвардейцы, возьмут на себя воспитание молоди. Будут учить их тому, чему я их научила. Не даром они учились махать не только саблей, но и читать и считать. Будем выращивать русский офицерский корпус.

— Охфицерский? Это что такое?

— Это командный состав и элита армии. Те, кто войском будет командовать. Я сама их учить буду, и Елена. И самые лучшие воины. — Оглядевшись, увидела дядьку Евсея. — Дядька, станешь ли ты пестуном молоди, что придёт ко мне? Очень надеюсь на твои знания, на твою мудрость.

Он приосанился. Огладил свои усы с бородой.

— Стану, дочка, раз просишь. А чего не встать? Молодь учить надо. Правильно ты говоришь.

— Спасибо, дядька. И Иван мой учить будет, и Василий.

— Саш, ты чего? — Удивлённо посмотрел на меня муж. Василий тоже глядел вопросительно.

— Надо так, Ванечка. Для будущей славы Руси нашей. Я уже уставы пишу.

— Что за уставы, дочка? — Тут же спросил Евсей.

— Воинские законы, по которым учить будем, дядька. Мы будем строит новое войско Руси, на новых правилах и законах. И поверь дядька Евсей, мы создадим непобедимое войско. Как в своё время Великий Рим создал своё, непобедимое войско. А к этому войску, новое оружие будет. Пушки уже льют.

— Дочка, да я не против. Я же сказал тебе сделаю всё, о чём просишь.

— Вот и хорошо, дядька. Будешь главным над кадетами, в плане воинской выучки, выдержки, стойкости, ибо воин должен с честью переносить все тяготы и лишения воинской службы.

— Хорошо сказала, дочка. С честью переносить тяготы и лишения.

— Доченька, а кто содержать то будет этих… Как ты говоришь? — Тут же спросила маман. Вот что значит домовитая и расчётливая женщина.

— Часть выделит Великий Государь из казны. Остальное мы будем содержать.

— Да как же это, Александра? По миру ведь пойдём!

— Не пойдём, матушка. Наоборот, если сделаем это, слава великая будет роду Вяземских. В веках потомки помнить будут. — Подошла к ней, взяла её за руки, прислонилась к ней, словно дочь. — Матушка, те кадеты будущая элита русского воинства. Вырастут станут командовать полками. Мы будем их обувать и кормить. А кто присмотрит за этим? Чтобы не обманули и не украли что. Чтобы еду поставляли, одежду. Чтобы тепло им было. Кто, кроме как не ты, матушка. Понимаю, хозяйство большое будет, но тебе ведь не привыкать? И кого помнить они будут в первую очередь, как не тебя матушка и звать будут так же. Ибо станут детьми твоими. То великое дело Евпраксия Гордеевна. Кто ещё из боярынь сможет этим похвалиться? И предки твои гордиться этим будут, потомки твои вспоминать добрым словом.

— Ты чего мне, Саша, объясняешь такое? Большое хозяйство, не думаю, что больше, чем сейчас. Справлюсь я.

— Вот и хорошо, матушка. А за это, будет тебе привилегия от Государя, что в твоё хозяйство никто вмешиваться не будет сметь. Даже батюшка, супруг твой.

— Даже так?

— Да, матушка. Только всё по совести нужно будет сделать. Не гоже юнаков обижать, да обделять будет.

— Ты чего такое говоришь, Александра? Когда это я детей обделяла? У меня вся дворня сытая. За этим строго смотрю.

— Вот и за корпусом будешь смотреть. Ибо теперь это и твоя вотчина будет.

Увидела Елену. Та смотрела на меня и ехидно улыбалась. Вот коза какая!

Вечером, Ленка пришла к нам с Иваном в светлицу. Животы у нас с Еленой уже обозначились. У Елены больше, у меня меньше, но всё равно. Ваня, увидев Елену сморщился.

— Что опять вам поговорить надо?

— Надо, Ванечка. Ты пойди до брата своего, он тоже недоволен.

— А кто доволен будет, когда его от жены отрывают? — Иван накинул кафтан, сунул ноги в сапоги и вышел.

— Ничего, перебьются, добры молодцы! — Сказала Елена вслед моему мужу и быстро пристроилась рядом со мной. Я сидела и перед медным полированным до зеркального блеска зеркалом, расчёсывала волосы.

— Что, Лен?

— А ты ловко обработала народ, Сань! — Она захихикала. — Умеешь ты, Саша, по ушам ездить. Маман прониклась по самое не могу.

— Лен, а кто лучше справится с большим хозяйством, как не наша свекровь? Пусть она станет матушкой для кадетов.

— Василий правда разрешил?

— Правда. Сказал делай, что должна, а он посмотрит.

— Вот жук какой.

— Нормальный. Он рачительный хозяин. Дело новое, ещё неизвестное. А он вложится по полной и вдруг пшик. Надеюсь, что, когда увидит наших кадетов, может проникнется.

На следующий день, приехала в карете на полозьях на полигон за городом. Да, Фёдор Мстиславович не забыл о каретах. Мы с Еленой рисовали ему типы карет, а также повозок, что было не мало важным. В качестве эталона для повозок, взяли фургоны американских переселенцев. Для этого времени вполне технологичные, то есть их можно было изготовить и очень удобные. В них не только людей можно было перевозить быстро, но и различные грузы. Главное передвигались они очень быстро. В них и ночевать можно было. Такие фургоны должны были сопровождать как сами войска, так и мобильные конно-артиллерийские группы. Такие группы должны были состоять из ста-ста пятидесяти ратников, усиленные двумя, максимум тремя полевыми орудиями «единорогами», стреляющими шрапнельными снарядами.

Вот и сейчас я приехала на полигон, специально выделенный мне Государём, для проведения испытательных стрельб. Пушки то мне сделали. Но вот произошла заминка со шрапнельными снарядами. То есть ядрами начинёнными картечью, порохом и запальной трубкой. Именно такое ядро сделал в начале 19 века капитан Гари Шрэпнел. По сути в запальной трубке ничего сложного не было. Она делалась из дерева и наполнялась порохом. Трубку то сделали. Но вот с полыми ядрами пришлось помучиться. Их делали либо с толстыми стенками, которые не мог разрушить пороховой заряд снаряда, либо со слишком тонкими стенками и ядро разрушалось при выстреле. Две пушки таким образом угробили. Пришлось пушкарям лить новые.

Пёрт Фрязин заверил меня, что нужные ядра сделали. Когда приехала в сопровождении своей свиты, орудия уже были на исходной позиции. Там же были и пушкари во главе с Петром Фрязиным.

— Царевна. — Подбежал он ко мне, как только я вышла из кареты. — Всё уже готово.

— Записали длину трубок? Чтобы измерить на каком расстоянии произойдёт подрыв снаряда? — Сразу спросила его.

— Записали. А как же. Всё нами учтено.

На полигоне стояло три полевых «единорога» именно на тех лафетах, которые я нарисовала. С винтами горизонтальной и вертикальной наводки.

— Тогда начинайте.

Пётр дал отмашку.

— Первое орудие! — Слово орудие он перенял от меня. — Огонь!

Пушкарь сунул в запальное отверстие пушки штырь с горящей паклей. Раздался грохот. «Единорог» выплюнул струю огня и густого дыма. Чуть сдал назад. Я услышала свист, какое издавало ядро в полёте. Метрах в трехстах в воздухе грохнул взрыв, образовалось облачко дыма. Которое быстро отнесло ветром в сторону. Соломенные чучела, изображавшие воинов в радиусе взрыва посекло. Мы прошли туда. Я осматривала последствия применения шрапнельного снаряда. И мне результат понравился.

— Спасибо, Пётр. Отлично отработали. Вот такие ядра и нужно лить. Трубка на сколько была?

— На пятьсот пятьдесят шагов рассчитанная. Может чуть больше.

— Понятно. Поэтому разорвалось примерно в пятистах метрах.

Потом ещё стреляли. Подрыв на триста метров, на семьсот и так далее. Расстреляли весь запас. Не взорвалось только пара ядер. Но это из-за дефекта запальных трубок. Не воспламенились они при выстреле. Эти я два забрали, осмотрели.

— Обрати внимание, Пётр. Видишь дефекты?

— Вижу, царевна.

— Запиши о них. Чтобы сразу указывать на них тем, кто будет трубки делать. Это обязательно нужно сделать.

— Я понял.

— Пётр, отстреляйте ещё три-четыре десятка таких снарядов, снаряжённых трубками разной длинны. Обязательно всё записывай. Делай пояснения. Я потом ознакомлюсь. И, я поздравляю тебя, Васюка и всех остальных пушкарей. Вы сделали прорыв в деле огнестрельного оружия. Но, Пётр, твои записи ни в коем случае не должны попасть не в те руки. Держи их при себе. Никому не давай читать. Это очень важно. Я скажу Фёдору Мстиславовичу, — при упоминании имени свёкра, Пётр слегка сбледнул, — чтобы он приставил людей, кои будут блюсти государеву тайну. А это теперь является именно государевой тайной, понял, Пётр?