— Одуреть, он что ещё и стихи писал?

— Да. Стихи, поэмы.

— А почему именно сифилис?

— Так звали пастуха. Сифилус. Его наказали боги Олимпа и наградили болезнью. Как сейчас помню: «И был наказан ими ужасной болезнью, поразившей всё его тело сыпью, бубонами и язвами».

— Ничего себе!

— Так вот, насчёт микроскопа. Именно он в тридцатых годах 16 века впервые высказал мысль о комбинировании двух линз, для достижения большего увеличения объектов, плохо видимых человеческим глазом. Даже проводил некие опыты в этом. Правда о том, что он создал микроскоп, ничего не известно. Первые упоминания о создании простого оптического прибора, который с натяжкой можно назвать микроскопом, относят к концу 16 века. Тогда был сделан телескоп. По сути, в телескопе применяется тот же оптический принцип, как и в микроскопе.

— Всё это хорошо, Саш, но как ты этого… — Ленка пощёлкала пальцами.

— Фракасторо?

— Да его, сюда заманишь?

— А я напишу письмо Джованно.

— А куда ты напишешь? На деревню дедушке?

— Нет ничего проще. Джованно, прежде чем появится у нас, проезжал Москву. Он здесь был. А значит здесь должны помнить Джованно Чентурионе из Флоренции.

— Чентура… Блин, Саш, прикольная фамилия. Я фильм видела Центурион.

— Центурион, это из Древнего Рима. Античное время. А сейчас расцвет средневековья. Остаётся вопрос, где именно он останавливался?

— Спроси у Ивана. Пусть узнает, есть тут итальянское посольство или нет? И где мог останавливаться этот флорентиец. — Ленка пожала плечами.

— Спрошу. Лен, ты как себя чувствуешь?

— Более-менее. Тошнит всё равно, иногда.

Я погладила Ленку по округляющемуся животу.

— Как думаешь, кто у тебя родится? Мальчик или девочка? — Спросила её.

— Не знаю, Сань. Тут бабки какие-то приходили. Их маман приводила, смотрели на живот. Даже потрогать хотели, но я не дала. Сказали, что по всем признакам пацан.

— Гони в шею всех этих старух. Не надо оголятся перед кем ни попадя, Лена. Ты с ума сошла?

— Но их же маман привела?

— Я скажу Евпраксии Гордеевне, что нах всех этих всезнаек. Ещё подцепишь от них заразу какую… Ты маску надеваешь, когда в своей богательне работаешь?

— Конечно.

— Как Маркус? Если не считать его халявного пьянства?

— Нормально. Правда закидоны иногда бывают. Я когда мази стала делать и пояснила для чего… Ну да, сказала, что якобы омолаживающие, он загорелся идеей, сделать эликсир молодости. Прикинь? — Лена засмеялась.

— Лен, ты бы с омолаживающей фигнёй поосторожней. Надо чётко указывать, что это всего лишь увлажняющий крем.

— Сань, оцени, что скажу, короче, Маркус убеждён, что мы знаем секрет вечной молодости. Он не верит, что мне 19, вернее уже 20, а тебе 23.

— Почему ты так решила?

— Он сам до меня дое… Докопался до меня. Говорит, сознайся принцесса, что вы с сестрой знаете секрет вечной молодости! Я чуть со стула не упала. Спрашиваю, с какого бодуна ему такое привиделось? А он мне, что такие молодые девушки, — Ленка вновь хихикнула, — не могут знать больше умудренного годами человека, тем более мужчины.

— А ты не сказала ему, что умудрённый мужчина может идти в зад, со своим умудрёнством?

— Сказала, только по хлеще. Но фламандец не отставал. На колени встал, руки в молитвенном жесте сложил. Я, говорит, никому не скажу.

— А ты что? — У меня волосы стали шевелиться на голове, так как я увидела ехидную улыбку у подруги.

— А я сделала задумчивое лицо, глаза к потолку задрала, потом говорю, поклянись самой страшной клятвой.

— Какой клятвой?

— Что если кому расскажет, то его яйца с удом отсохнут и отвалятся. Что любое вино станет отдавать вкусом тлена и разложения.

— И?

— Прикинь, он поклялся. Я не могу с него. Короче я ему говорю, да, мы такие древние старухи, что прямо кошмар. Что нам две тысячи лет. Что мы дочери Клеопатры и этого, забодай его комар, как он… — Она пощелкала пальцами. — Во, вспомнила, Юлия Цезаря. Только ты старше, а я младше на три года. Он побледнел, думала в обморок грохнется. Сказала ему, что секрет вечной молодости нам матушка рассказала, египетская царица. — Она засмеялась. Я как стояла возле её кровати, так и села. Не знаю какой у меня вид был, только Ленка отодвинулась от меня. — Сань ты чего?

— Ты дура что ли? — Я чуть не заорала, успела во время понизить голос.

— А что такое?

— Ты хоть понимаешь, что наплела? — Я больше не говорила, а шипела, как разъярённая кошка.

— Ой да ладно, Сань. Подумаешь… Ты вон как по ушам ездишь, что я сама уже верю в то, что мы прЫнцессы Будур с тобой на пару. А я всего лишь Маркусу по ушам съездила. Просто по приколу было смотреть на его дурацкую физиономию… Сань, ты чего? — Она отодвинулась на постели ещё дальше. Я наоборот, шипя и тихо матерясь, придвинулась к ней.

— По приколу, говоришь? Ленка, ты курица безмозглая.

— Что ты на меня обзываешься?

— Я сегодня была в пыточной. А ты была там хоть раз?

— Нет.

— И молись, чтобы туда не попасть. То, что я плету, как ты говоришь, по ушам, я выстраиваю легенду. Понимаешь, легенду? Я слежу за своими словами и чётко их соизмеряю. А тут ты влезла, со своей Клеопатрой недоделанной.

— Почему она не доделанная? Наоборот секс-символ античности… Ладно, Саша, извини. Ты думаешь он поверил в эту ахинею?

— Да сейчас они во что угодно верят. А цена твоих слов может равняться дыбе в пыточной и топору палача на плахе. Или вообще аутодафе, то есть сожгут на фиг живьём, как ведьму и не поморщатся.

— А что делать?

— Придётся твоего Маркуса по-тихому удавить. Парням скажу, чтобы всё сделали без шума и пыли.

— Как это удавить? Сань ты чего? Маркус он нормальный. Конечно, со своими тараканами, но безобидный. Жалко его. В конце концов, если ляпнет что кому, можно его выставить клоуном и сумасшедшим.

— Лен, Маркус кто угодно, но только не клоун, понятно? Будем думать. А ты, прежде чем ещё какую херню ляпнуть, подумай хорошо. Я тебя в пыточную свожу. Это будет для твоего мозга очень полезно.

— Не пойду я туда.

— Пойдёшь. Это чтобы у тебя было, что вспомнить! — Я встала. Собралась идти к себе, но Ленка вцепилась в меня.

— Сань, побудь ещё. Если хочешь, можешь поругать меня.

— А что так?

— Так Васи нет. А мне одной как-то не по себе.

— Вани тоже нет.

— А где они?

— А я откуда знаю, где наши мужики шарятся? Может по бабам пошли.

— Как это по бабам?

— А так. Мужики же кобели по своей натуре. Ты своему Ваське даёшь лЯбовью с тобой заняться?

— Конечно. Он мужик молодой, здоровый. Ему надо. И мне тоже надо. Даже больше, чем до беременности. Грудь у меня такая стала чувствительная. Он только её в ладони свои берёт, как всё.

— Что всё?

— Чуть трусы мокрые не становятся. — Она ухмыльнулась. — Сань, а ты Ваньке даёшь?

— Даёшь. Ты права, нельзя молодого мужа долго динамить и передерживать. А то побежит на сторону нереститься. А нам этого не надо, да, Лен⁈

— Не надо. Пусть лучше со мной нереститься. — Она засмеялась. В этот момент в горницу постучались. Дверь открылась, заглянул папан.

— Не спите, дочки?

— Нет, батюшка. Что-то случилось? — Спросила я свёкра. Он зашёл.

— Вы, дочки, мужей то сегодня не ждите. По делам они поехали, по государевым. А нам поговорить нужно. — Он сел за стол на лавку. Посмотрел на нас. Как-то тяжко вздохнул.

— Говорите уж, батюшка. Мы дочки взрослые, скоро вас внуками одарим. Чего уж тут⁈ — Сказала я на печальный и в тоже время тревожный взгляд Вяземского-старшего.

— Шуйский заговорил.

— Я не сомневалась, что язык каты развяжут. — Кивнула я боярину.

— Вести не очень хорошие. Султан османский награду за вас объявил. Большую. 100000 султани золотом.

— То, что османы за нами охотятся большой новостью для меня не является. Но что-то мало султан готов заплатить! — Скривилась я. У Фёдора Мстиславовича глаза расширились.