На сцене смолкает грохот боя, зажигается свет, моряки ликуют, еще выше поднимая «красные книжечки». А в глубине сцены появляется большой круг света, который все увеличивается, становится красным и наконец достигает максимального размера; это взошло солнце, в середине его возникает «лучезарный образ председателя». Солнце — это он!
Моряки празднуют победу…»
…Это было в сентябре 1967 года, в первые дни моего пребывания в Пекине. А через три года я сделал другую запись:
«25. Х.70 г.
Мы только что прибыли в Нанкин, в ушах еще стоит гул моторов маленького устаревшего самолета, на котором мы летели от Шанхая. Руководитель Нанкинского туристического бюро предлагает нам посмотреть оперу «Взятие горы Вэйхушань». Я знал, что это одна из образцовых постановок Цзян Цин, видел ее в Пекине, читал либретто и восторженные рецензии китайской печати, называвшей ее «образцом нового, революционного искусства».
Сюжет оперы — военные действия Народно-освободительной армии Китая в Маньчжурии. Ровно год назад «Жэньминь жибао» поместила обширную статью, подписанную какой-то «группой по делам культуры» при военно-морском флоте. В статье утверждалось: в разгар военных операций, когда наступил критический момент, Линь Бяо, который был в то время главнокомандующим частями Народно-освободительной армии в этом районе, мобилизовал массы, укрепил тыл, уничтожил врагов (гоминьдановцев), подготовил условия для освобождения всего Северо-Восточного Китая. Опера воссоздавала именно этот критический момент, в центре ее — «героический образ» и «героическое поведение» Ян Цзи-жуна.
Я думал сейчас и о главном герое Ян Цзи-жуне, и о тех превращениях, которые ему пришлось претерпеть, и о самой опере. В этот вечер в афишах она называлась «Взятие горы Вэйхушань». Где-то, не помню точно, она названа «Захват горы тигра», в Пекине — «Захват бандитской берлоги». Однако я думал сейчас не о названии оперы. Важно другое. Опера «Взятие горы Вэйхушань» была одной из первых, а может быть, первой «образцовой» постановкой Цзян Цин в период перед «тайфуном». Но и тогда уже шла «острая классовая борьба», и оперу обвинили в «недостаточной революционности». Обвинение выдвинули Лю Шао-ци и Чжоу Ян. И лишь в начале июля 1964 года, когда сам Мао увидел и «благословил» оперу, она получила «широкое признание».
Прошли годы. Разразился «большой тайфун». В начале «большого тайфуна» «Хунци» опубликовал новый текст либретто. Претерпел изменения и главный герой. «Хунци» писал: «Ян Цзи-жун — это обобщенный образ нового солдата». «Жэньминь жибао» подчеркнула: опера показывает, как идеи Мао Цзэ-дуна помогают простому солдату стать героем. «Гуанмин жибао» дополнила: «Ян Цзи-жун превращается в храброго и опытного солдата лишь после того, как его сердце озарило красное солнце». Но проходит еще два года, и опера корректируется в третий раз. И опера, и образ главного героя. В сентябре 1969 года «Жэньминь жибао» объявила, что «образцовые постановки Цзян Цин будут показаны снова, но они подверглись небольшой шлифовке» и эта «небольшая» шлифовка осуществлена «под непосредственным наблюдением Центрального Комитета, возглавляемого председателем Мао и заместителем председателя Линь Бяо».
Что же произошло? Действие оперы развертывается на Северо-Востоке, где главнокомандующим был Линь Бяо. Растут влияние и сила главнокомандующего, он становится министром, заместителем председателя, «самым-самым-самым близким его соратником»; другим становится и главный герой Ян Цзи-жун. Итак, только ли это литературное перевоплощение? Что же станет с Ян Цзи-жуном, если положение Линь Бяо, боже упаси, вновь изменится и он исчезнет с политической сцены с клеймом «враг»?»
Разгорается пламя «революции» на сцене Пекинской оперы, а на литературном фронте — «ничего нового». Мертвая зыбь. Один-единственный роман «Песнь об Оуян Хае», который вышел в свет ровно за год до «тайфуна». Но именно после начала «тайфуна» на него обрушился настоящий поток славословия. Роман превозносили как образец «новой литературы», как «новый этап» в развитии литературы, как «первое произведение», наиболее полно раскрывающее образ «героя социалистической эпохи», нового, «пролетарского» героя, вооруженного «идеями Мао Цзэ-дуна», сравнивали с атомной бомбой по тому «огромному влиянию», которое он оказал на идеологический и культурный фронт. Го Мо-жо назвал его «эпохальным романом», потому что «автор… воплотил идеи Мао Цзэдуна в конкретные дела» и сумел «вместить в него разработанные партией до 1962 года курсы и политические установки, вложить идеи председателя». Главный герой Оуян Хай, так же как и Ян Цзи-жун из оперы «Взятие горы Вэйхушань», — боец Народно-освободительной армии. Он отдал свою жизнь, чтобы предотвратить железнодорожную катастрофу. Оуян Хай наделен всеми достоинствами, и важнейшее из них — «глубокое классовое сознание», с которым он относится к произведениям Мао Цзэ-дуна, считая их «сокровищами», руководством в деле служения «народу», «социалистической» и «мировой революции». «Идеи Мао Цзэ-дуна» являются для него источником «смелости и бесстрашия», движущей силой его «революционных» поступков. Вот каков он, этот «новый» литературный герой — нержавеющий винтик…
Таково положение в литературе. А как обстоит дело на других участках культурного фронта? Открыта фотовыставка «Мао Цзэдун — самое красное солнце в наших сердцах», пропагандистская выставка, организованная бригадами НОАК, «Идеи Мао сильнее атомной бомбы». Выпущено несколько документальных фильмов, таких, как «Председатель Мао Цзэ-дун — самое красное солнце в наших сердцах», «Великая победа идей Мао Цзэ-дуна», а также о первых трех ядерных испытаниях в Китае, о «первой», «второй», «третьей»… и «восьмой» встречах Мао Цзэ-дуна с «революционными» массами в первые недели «тайфуна», о выставке скульптуры «Двор для взимания ренты»… Вот, кажется, и все. «Двор для взимания ренты» — реалистическое произведение, воспроизводящее страшную картину взимания ренты с крестьян помещиком Лю Ван-цаем в провинции Сычуань до освобождения Китая. Однако пропаганда в течение нескольких недель превозносила ее как «блестящую победу идей Мао Цзэ-дуна», «шедевр мирового искусства».
Китай всегда славился своим цирковым искусством, но «тайфун» разметал и цирк, и его труппу. И только время от времени «Жэньминь жибао» и некоторые провинциальные газеты шипели, как змеи, будто «внутри нашей цирковой труппы существуют классы и идет классовая борьба» и будто в цирке подвизается категория лиц, «стремящихся напасть на партию».
Лишь к концу моего пребывания в Китае, накануне отъезда, во время поездки на юг, мне удалось увидеть спектакль цирковой труппы в Шанхае. Вот запись из моего блокнота об этом спектакле:
«24.Х.70 г.
…Шанхай не похож на Пекин. Вечер только наступает, а огромный каменный город уже затих, улицы опустели; все это как-то необычно. И лишь в потемневшей морской воде вдоль набережной Нанкин лу — самой большой улицы Шанхая — еще отражаются блики уходящего дня.
Цирк и тот сейчас «революционизирован». Цирковая арена — красного цвета. Красные лампы, красные лозунги и цитаты на стенах и красные лица артистов. Это ли китайский цирк?
Вот появляется акробат на велосипеде с одним колесом, делает приветственный круг, останавливается в центре арены, начинает подбрасывать одной ногой блюдца, а потом чашки. Подбросит блюдце, оно плавно опустится ему на голову, а потом — чашку. Но вот ему нужно подбросить ложечку так, чтобы она попала в чашку. Он делает попытку, вторую, третью, но все безрезультатно. На лбу артиста выступили капли пота, цирковая труппа вышла на арену, все в напряжении, напряжение передается в зрительный зал. Но вот в момент наивысшего волнения один из артистов приближается к акробату, поднимает руку с «красной книжечкой» и сильным голосом выкрикивает: «Председатель Мао Цзэ-дун учит нас быть решительными, не бояться жертв, преодолевать любые трудности для достижения победы!» И происходит чудо: глаза молодого акробата загораются, лицо озаряется каким-то удивительным сиянием (это работа осветителей) и непокорная ложечка вспархивает, словно птица, и плавно опускается в чашку. Опускается как в гнездо. «Победа» одержана! И лишь благодаря «красной книжечке» и прочитанной цитате».
