Граф Евгений Андреевич Салиас-де-Турнемир (1840-1908)— автор многочисленных романов и повестей из русской истории XVIII и XIX веков. Родился в дворянской семье. Отец — французский граф Андре Салиас-де-Турнемир, мать — Елизавета Васильевна Салиас-де-Турнемир (урождённая Сухово-Кобылина), писательница (писала под псевдонимом Евгения Тур). Первые художественные произведения Е. А. Салиас-де-Турнемир пишет во Франции. В 1863 году в журнале «Библиотека для чтения», который тогда возглавлял А. Ф. Писемский, была напечатана (под псевдонимом Вадим) его первая повесть «Ксаня чудная». За ней последовали: «Тьма», «Еврейка», «Манжажа». Эти повести социально-бытовой тематики получили весьма положительные оценки у критиков того времени. Так, видный либеральный публицист Н. И. Утин в письме к Н. П. Огарёву писал: «что касается „Тьмы“ Сальяса, то это, действительно, в высшей степени художественное произведение» (Литературное наследство, т. 62, ч. II. М., 1955, с. 646). В письме к матери Салиаса, писательнице Евгении Тур, Огарёв писал, что и её, и Россию можно поздравить с новым талантом.

В 1869 году Е. А. Салиас-де-Турнемир возвращается в Россию. Вернувшись он выступал в качестве защитника по уголовным делам в тульском окружном суде, потом состоял при тамбовском губернаторе чиновником по особым поручениям, помощником секретаря статистического комитета и редактором "Тамбовских Губернских Ведомостей".

Принятый в 1876 году в русское подданство (по отцу он был французским подданным), он служил в Министерстве внутренних дел, потом был управляющим конторой московских театров и заведующим московским отделением архива министерства Императорского двора. Служба в конторе не требовала большой отдачи, и Салиас смог всецело посвятить себя писательской деятельности (хотя после он один раз попробовал вернуться к журналистике, — в 1881 году издавал собственный литературно-исторический журнал «Полярная звезда»).

Несмотря на критику со стороны многих социал-демократически настроенных современников, согласно статистическим данным земских библиотек в конце XIX века одним из самых читаемым писателем в России был именно Евгений Андреевич Салиас. По читательской популярности он опережал не только замечательных российских исторических романистов: В. С. Соловьёва, Г. П. Данилевского, Д. Л. Мордовцева, но и мировых «королей» развлекательного жанра Александра Дюма (отца) и Жюля Верна. В 1890—1917 годах два раза издавалось полное собрание сочинений Евгения Салиаса.

После Октябрьской революции 1917 года произведения Е. А. Салиаса-де-Турнемира в Советской России и СССР не издавались. Романы, главными действующими лицами которых являются крупные сановники, цари, царицы, принцы, дворяне — «верные слуги государю и Отечеству» и крепостные — «верные слуги», рабы своих господ, никак не удовлетворяли господствовавшей тогда марксистско-ленинской идеологии.

Скончался писатель 18 декабря 1908 года в Москве, в своём доме, в котором прожил почти безвыездно последние 18 лет.

«Пугачёвцы» (1874)

«Петербургское действо» (1880)

«Фрейлина императрицы» (1887)

«Аракчеевский сынок» (1888)

«Аракчеевский подкидыш» (1889)

«Владимирские Мономахи» (1891)

«Крутоярская царевна» (1893)

«Петровские дни» (1903)

Первопрестольная, белокаменная, златоглавая матушка Москва необычно волновалась и гудела празднично из края в край. В зубчатых, высоких стенах её древнего Кремля, вокруг соборов и монастырей и по всем площадям города вокруг "сорока-сороков" храмов Божьих, на всех улицах и кривых переулках, от Ивана Великого над Москвой-рекой и до всех земляных валов и застав — был, как сказывает народ, — дым коромыслом, пир горой!..

Были первые числа сентября месяца, 1762 года. На дворе стояли тёплые, ясные дни и солнце не палило, а как-то весело и ласково золотило улицы, переполненные пёстрыми толпами народа. Всё густо и гульливо заливало улицы: и пешеходы, и всадники, и экипажи всех родов, от казённой брички приказного или курьера, от кареты небольшого барина или обер-офицера и до берлины или колымаги цугом, генерала и сановника. Пешеходы путались и переплетались, зеваки стояли на углах площадей, экипажи, гремля или покачиваясь, двигались и спешили всё более в одну сторону, к Тверскому Яму, чрез ту заставу, в которую выезжают на Петербургскую дорогу, или приезжают, как питерские, так и заморские гости.

Не простой, заурядный, воскресный день или праздник заставил всю Москву подняться на ноги и зашевелиться как муравейник.

В стенах Белокаменной ожидалось со дня на день событие и торжество, какого не видано было уже ровно двадцать лет. Не одни москвичи наполняли улицы пёстрой, разряженной и весёлой толпой. В городе за последние дни собралась и съехалась отовсюду куча всякого народу и всякий день прибавлялись гости со всей Империи. И дворянство, и чиновничество, и высшее духовенство, и военный люд... Виднелись теперь чуть не на каждом углу сановники и вельможи без числа, в своих дивных, привезённых из Питера каретах, жёлтых и голубых, с золотыми гербами, запряжённых шестериком и восьмериком цугом, с разряженными кучерами на козлах, с форейторами на вынос, с скороходами и гайдуками на запятках. Помимо того, повсюду сияли и блестели разнообразные мундиры, каких Москва давно или совсем не видала. Чуть не полгвардии явилось тоже из Петербурга.

Всё поднялось на ноги и ликовало в ожидании ряда празднеств в городе. Помимо многочисленного придворного штата, явившегося из Петербурга, несколько сотен дворянских семейств собралось тоже в Москву со всех краёв и концов России. Всякая семья явилась с чадами и домочадцами, с дворней и скарбом. Большая часть приезжих рассеялась в домах родственников, друзей и близких. В иных барских хоромах, где уже с десяток лет царила тишина и замечалось малолюдство, теперь по вечерам дом горел огнями, гудел голосами. Будто от зари до зари шёл пир горой. Иные родственники, явившись в пяти экипажах, с прибавкой десяти подвод для холопов и поклажи, оравой вваливались во двор приютившего их к себе дяди, деда, братца, тётушки. И после долгой разлуки, да ещё ради свидания при такой особой, праздничной обстановке, когда весь город собирался ликовать — встречи происходили ещё веселее. Будто на свадьбы съезжались все и во всяком доме были жених или невеста.

Теперь на каждых двух, трёх москвичей, казалось, приходится непременно по одному гостю — столько вдруг наехало народу в Белокаменную. И конечно, не из одного Петербурга, а из всех наместничеств и областей обширного отечества.

Причина на это была особая.

Государыня Екатерина Алексеевна, вступив два месяца тому назад на престол, в Петров день, тотчас объявила на сентябрь священное венчание на царство в древней столице и тотчас же начались приготовления к торжеству и всем празднествам коронации.

В эти дни, государыня, после быстрого пути через Новгород и Тверь — явилась уже с многочисленной, блестящей свитой и остановилась близ Москвы, в селе Петровском, фельдмаршала графа Разумовского, в ожидании торжественного въезда в Первопрестольную.

У самых Тверских ворот, где толкалось и шумела наиболее народа, где постоянно проезжали кареты по направлению к селу Петровскому и обратно, в куче простых зевак, стоял измайловский сержант и равнодушно хотя отчасти сумрачно, оглядывал толпу.

Это был высокий и красивый молодой человек, лет 23-х, и если бы не военная служба и не обычай дворянский тщательно бриться, то конечно у него была бы уже теперь изрядная чёрная борода и усы. Плохо выбритое лица лучше всего доказывало теперь его возраст и возмужалость. Народ, двигавшийся кругом него, мало привыкший к его мундиру, почтительно и осторожно обходил его, некоторые мужики даже ломали шапку, и сержант бессознательно кивал головой или произносил небрежно: здорово! здорово!