Генри сказал:

— И эти вот господа назвали меня упырем, кровопийцей!

Блуменфилд ответил:

— Что же делать, Уил затесался и всех перекусал. Мы не хотели брать его, но он умеет водить бронепоезд.

— Остались те, кого он не тронул?

— Да.

— Почему?

— Я спонсор, а Сэма он уважает.

— Все дело в моей медвежьей шубе, — скромно уточнил мистер Петлюра. — Она когда-то принадлежала индейским шаманам. В индейских племенах много этнических украинцев…

— Белое Перо, Длинная Сельдь, Пузатый Крыс… — уточнил Блуменфилд.

— … и мне эту шубу, когда я был в Канаде, подарил вождь ирокезов…

Генри посмотрел на него с любопытством.

— Этот вождь, — объяснил мистер Петлюра, — потомок старинного казацкого рода. Воевал в американской армии вместе с индейцами и понял, что они совсем как мы: оторванные, неуправляемые, каждый хочет быть главным. Два индейца — три хэдмэна. Но американцы с ними там бережней обращаются, чем русские — с нами. За Кордильерами индейцам лучше жить, чем нам в Украине, — добавил он явную цитату. — Поэтому они лучше сохранились, и беженцу у них удобней. А верования, танцы с топориками — все одинаковое. Курение трубки. Вышивание крестиком. Они даже одеты, как гуцулы.

— Гуцулы? — переспросил я.

— Колоритные западные славяне, живущие на Украине, — доходчиво объяснил Блуменфилд.

— Ааа, — сказал я. — Любопытно. У них перья на голове?

— Когда перины вспарывают, — буркнул мистер Петлюра.

— Вот что, — вдруг заявил Генри, — я решил. Я обязательно буду выдвигать свою кандидатуру от партии консерваторов. Классовая дифференциация общества — большая сила.

— А как насчет Итона и Гарварда? — спросил я.

— А, никак, — сказал Генри.

— Но они снобы, — предупредил я, сделав большие глаза.

— Да пусть хоть лопнут на почве этого, — милостиво разрешил Генри. — Я не против. Если даже вервольф-анархист, и тот не кусает тех, кто богаче и выше его по положению в обществе, если индейский вождь ощущает себя потомком знатных казаков, а родовитый славянин автоматически делается индейским вождем, то этим перцам сам бог велел быть снобами. Если они знатные, то у них все схвачено. И лично я их не осуждаю.

— Я б не хотел, — подал голос мистер Петлюра, — чтобы по одному серому товарищу судили о самой идее анархии. Видите ли, анархия, до нее еще нужно дорасти. Анархист — этот не тот, кто бомбы взрывает. Анархист — это человек высокой нравственной культуры. Мы, к сожалению, такими людьми пока что не располагаем.

— Золотой мой, — ответил Генри. — Да это же всегда так будет. Где ж вы других возьмете? Вы будете говорить правильные слова, а они — щелкать зубами. А туда же, переустройство общества задумали! Вам что, Ленина не хватило?

— При чем тут Ленин! — воскликнул мистер Петлюра. — Он марксист.

— При чем тут Ленин! — возмутился Блуменфилд. — Он юрист.

— Если он ни при чем, как он тогда прибрал к рукам достижения революции, сделался лидером первого государства рабочих и крестьян? Встал третьим профилем после Маркса и Энгельса? Скажете, он ни при чем? А теперь Сталин, да? Ни при чем? Живым ломится в усыпальницу Ленина с раскладной кроватью? Ни при чем?

— Да, ни при чем! — запальчиво заявил Блуменфилд.

— Нет, при чем, — признал мистер Петлюра и горько вздохнул. — При чем.

— Обязательно серый затешется и всех перекусает, да? — спросил Генри.

— Да, — грустно сказал мистер Петлюра, — не сподвижники, а берсерки какие-то.

— Ах, боже мой! — воскликнул Блуменфилд. — Нам пока что не хватает опыта, вот и все. Надо продолжать борьбу и пробовать новые способы.

— Земной шарик маленький, да? Развернуться негде? — ехидно уточнил Генри.

— Негде, — подтвердил Блуменфилд. — Негде развернуться. И, даже развернувшись, некуда бежать.

Между тем мир вокруг нас погрузился во тьму, нарушаемую только колючим блеском звезд в небе и волчьих глаз в гуще леса. Луна задерживалась, как поезд, фатально отставший от расписания. Стало очень холодно, и если бы не тонизирующее действие алкоголя, недопитого вервольфами, то нас бы постигла судьба ямщика из русской песни, который замерзал в степи глухой и просил товарища (находящегося тут же, но, видимо, более закаленного) передать жене, то есть его жене, а не товарища, ясное дело, чтобы она задумалась о возможности заключения нового брака. Поскольку он ощущает, что в своем нынешнем состоянии уже мужем ей быть не сможет, а муж ей, насколько он ее знает, рано или поздно понадобится. Так что если подвернется подходящая кандидатура — передавал он ей через своего товарища — не стесняйся и действуй, старуха.

Мистер Петлюра, натура, как я успел заметить, богато одаренная фантазией, глядя на звезды, стал декламировать поэта Некрасова, который в синхронном переводе Блуменфилда звучал так:

— О, как это по-английски! — сказал Генри, который каждый раз при слове «тепло» алчно поглядывал на шубу мистера Петлюры, вспоминая ее косматые объятья. — Я так и вижу эту чопорную провинциальную ханжу, которая, потеряв надежду прервать девичество, сошла с ума, убежала в лес и замерзла, предаваясь бурным эротическим фантазиям.

— Насколько мне известно, — вмешался Шимс, — в произведении великого русского поэта Николая Некрасова (который в творчестве неизменно придерживался либерального направления)…

— Это всем известно, Шимс, — вставил я, — мог бы не говорить.

— … вовсе речи нет о старых девственницах, — продолжил Шимс, проигнорировав мою высококультурную реплику. — Мы даже не располагаем сведениями, были ли они вообще в крепостнической России, где помещики так или иначе брали на себя решение этой проблемы, вплоть до того, что когда они не могли найти мужа для одной из находящихся в их владении крестьянок, то совершали надлежащий акт непосредственно. Ко времени действия поэмы героиня уже успела побывать замужем и даже завести нескольких детей. Ее переживания как раз отчасти и вызваны этим фактом. Дело в том, что незадолго до описанного эпизода своего мужа она лишилась.

— Он погиб на войне?

— Нет, замерз.

— А, ну конечно. Это Россия, там все замерзают.

— Совершенно верно. Испытывая огромное горе по указанному поводу, она пошла в лес рубить дрова. Но интенсивность этих упражнений оказалась, к сожалению, недостаточной для сильной русской женщины — ни чтобы ее согреть, ни чтобы занять ее ум. Пока супруг был жив, нагрузка была, видимо, более значительной. В любом случае, героиня поэмы поддалась ухаживаниям мифического существа мужского пола, видимо, являющегося редуцированным вариантом древнего славянского божества, связанного с культом смерти. Такие боги, как правило, зооморфны, в частности, они являются в виде гигантской черной собаки…

— Упс! — сказали мы.

— …однако для удобства общения данный экземпляр принял облик, похожий на человека, вернее, на Санта-Клауса. Вступив с ним в интимные отношения, она замерзла. Понятно, кто с кем, джентльмены?

— Да, — сказали мы, — вполне. Крестьянка с Санта-Клаусом.

— Не создается впечатление, что с собакой?

— Нет! Нет! — сказали мы.

— Живописуя ее кончину, поэт настойчиво проводит мысль, что это лучший из возможных исходов, учитывая бедственное положение крестьянских женщин в крепостнической России.