— От имени ревкома нашей партии за мужество и героизм, проявленные в борьбе с неверными, объявляю тебе благодарность и награждаю памятным боевым оружием. — Вручил последней марки бельгийский пистолет, обнял и расцеловал троекратно… — Надеюсь, с ценным грузом ничего не случится?

— Можете не сомневаться, — отвечал Седой. — Ваше оружие в надежных руках!

Что-то невеселая сегодня за завтраком Гульпача. Ей бы радоваться надо, сам Бури удостоил высоким вниманием, прислал благодарственное послание в наш адрес. Груз уже там, в горах, у мятежников. А она губы надула, молчит, машинально помешивает ложечкой давно остывший кофе. Лоб наморщила, думает о чем-то своем.

— Что такая печальная с утра? Не заболела ли, Гульпача, а? — спросил я девушку, откладывая в сторону свежий номер газеты.

— Со мной все в порядке, — ответила она. Взяла в руки кофейник, посмотрела на меня, глаза грустные, чем-то встревоженные. — Еще чашечку?

— Нет, спасибо, — отказываюсь я от кофе. — Но скажи, Гульпача, что с тобой приключилось? Почему настроение плохое?

— Ровным счетом ничего не случилось. — Она даже попыталась улыбнуться, встряхнула головой. — Просто так… Задумалась… Да, чуть не забыла сказать… Вчера вечером, когда ты был в клубе, дважды звонила какая-то женщина… Хотела видеть тебя, Салех.

— Меня? Женщина? А ты не путаешь?

— Нет, я ничего не путаю. Назвалась Джамилей!

— Джамиля! Жива! Не может быть, — закричал я во весь голос, да так, что бармен за стойкой свою гусиную шею в нашу сторону вытянул.

— Салех, потише, на нас смотрят! — пыталась остановить меня девушка.

— Пускай смотрят! Все смотрят и слушают! Она жива, жива моя Джамиля. Ты понимаешь, Гульпача?

Радость захватила всего меня, подняла на ноги. Не соображая, что делаю, притянул к себе и крепко обнял девушку за плечи.

— Понимаю… Теперь понимаю… — тихо ответила она. — Вот ее номер телефона… Отпусти, мне больно, прошу тебя, Салех!

…Мы встретились. Сидим вдвоем за маленьким столиком в пустом кафе… Одни с Джамилей в чужом городе, далеко от своей родины. Сидим и молчим, смотрим друг на друга, улыбаемся. Прошло три года, как мы расстались. Много воды утекло за это время, есть что вспомнить и что рассказать. Но слова не идут, застряли где-то глубоко в груди, да и нужны ли они сейчас. Мягкая, теплая ладонь легла на мою руку. Я чувствую, как начинает закипать кровь в синих прожилочках вен, пошла пульсировать по всему телу. Боюсь пошевельнуться, не знаю, во сне это или наяву. У Джамили все та же добрая, зовущая к себе улыбка. Крапинка родинки над пухлой, сочной губой, черные брови чуть вздернулись кверху… Я чувствую ее прерывистое дыхание, и вдруг — чужая прядь седых волос, глаза без радости, бегущие, виноватые.

— Что, постарела, не узнать прежней Джамили? — нарушила она молчание. — Юность, что розы, быстро увядает. Годы меняют человека лицом и сердцем… Не так ли, Салех?

Я не хотел отвечать. У меня было так хорошо на душе, как никогда в жизни. Зачем же она заговорила, замутила тяжелым камнем чистую воду в колодце?

Тогда она вовремя ушла из кишлака. Добрые люди укрыли ее длинной чадрой, вывели на верную тропу.

— Иди только по ней… Как бы она ни петляла, но к границе выведет. Там будешь в безопасности, получила она последнее напутствие от своих друзей. Джамиля шла, пока ночь не наступила, быстрая, темная, хоть глаз коли, ничего не видно. Остановилась под козырьком нависшей скалы, поужинала тутовой лепешкой с сыром, котомку под голову и тут же забылась тревожным сном. Сказалась усталость, переживания последних дней, нелегкая горная дорога. Проснулась от запаха дыма, открыла глаза и онемела от страха. В нескольких шагах от нее горел огонь, трещал хворост, летели во все стороны жаркие искры. У костра, озаренная пламенем, в одной ночной рубашке, сидела девушка, расчесывала свои по пояс длинные волосы и тихо пела протяжную, грустную песню, от которой мурашки пошли по телу Джамили: «Приди, приди, я устала тебя ждать, пересохли мои губы, напои своим поцелуем, милый…» Кончилась песня, откуда-то из темноты принесла новую охапку хвороста и — в огонь. Пламя хватило выше ее головы, а она как рассмеется, раскатисто, звонко:

— Ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха! — отозвались сонные горы.

Повернулась лицом к Джамиле, не испугалась, не отшатнулась, улыбается у костра и к себе рукой манит.

— Проходи, проходи, добро пожаловать на свадьбу! — приглашает она окаменевшую девушку. — Присядь, погрейся у очага, подождем, когда все родственники соберутся. Жених у меня добрый и красивый… Хочешь покажу? — нагнулась, стала что-то искать вокруг себя. Кажется, нашла, обрадовалась. — Вот он! Глаза зоркие, усы жесткие. Правда, настоящий мужчина?

Высоко над собой, у самого огня, чтобы хорошо было видно Джамиле, она держала отсеченную человеческую голову.

Не помня себя от ужаса, сорвалась с места и понеслась, падая и спотыкаясь о невидимые острые камни, в ночную непроглядную бездну Джамиля…

К утру, совершенно обессиленная, она набрела на крохотный кишлак. Здесь-то и поведали Джамиле женщины о судьбе своей несчастной подруги и ее жениха.

Она очень любила своего Вали. Человек он был грамотный, уважаемый простым людом, возглавлял уездный комитет по проведению земельной реформы. Навалилась на плечи Вали нелегкая работа, о своем личном подумать некогда… Скоро свадьба намечалась, а он еще и подарка в дом невесты не заслал. Об этом позаботился его бывший помещик. Прислал в мешке кровавом свой свадебный подарок — отрубленную топором голову жениха…

— Чем ближе я шла к границе, тем неспокойнее было на душе. Безумная девушка с отрубленной головой жениха не выходила из моей памяти, — продолжала свой рассказ Джамиля. — Ощущение вины перед несчастной тяжелым камнем легло на мое сердце.

Ей нелегко было вспоминать о прошлом. Джамиля как-то сразу подурнела, осунулась, нос заострился. Под ее глазами я вдруг увидел первые тонкие ниточки морщин…

— Не мучай себя, Джамиля, забудь об этих ужасах, — прошу я ее. — Лучше расскажи, как ты смогла меня найти здесь, на чужбине, да еще в таком большом городе? Кто же тебе дал мой адрес?

— Мой муж!

— Ты замужем?

— Да, Салех… Мой муж доктор Адина Муртаза… Недавно вы обменялись с ним визитными карточками.

Ее длинные красивые пальцы потянулись к пачке моих сигарет. Для меня новость: Джамиля курит. А раньше запаха табака и на курох[28] не переносила, гнала всех курильщиков от себя подальше… Кроме меня… Да мало ли что было раньше.

— Мой муж был прямо в восторге от господина Салеха. Весь вечер рассказывал о деловом и обаятельном молодом человеке, который помогает ему с покупкой оборудования для лаборатории. При упоминании твоего имени сердце подсказало, что это ты. Не вытерпела, решила проверить, позвонила по номеру телефона, что значился на визитке господина Салеха.

Она говорит без умолку, но я уже не слышу ее слов. Только вижу движение губ, больших, сочных, которые когда-то обожгли меня огнем, отправляя в опасную дорогу. Теперь они целуют другого, того самого лысого человека с горбатым носом, что неожиданно появился в моем офисе.

— Доктор Адина Муртаза! — представился он. Помолчал, внимательно посмотрел мне в лицо и добавил: — С личным посланием от господина Бури.

Поиграл мудреными замками рыжего, объемистого кейса, извлек из него запечатанный конверт и с полупоклоном положил мне на письменный стол. Оглянулся по сторонам, приметил удобное кресло рядом с журнальным столиком, пошел к нему… Устроился поудобнее, нога на ногу, взял в руки со столика газету, читает, терпеливо ожидает, когда я расшифрую послание шефа… Письмо небольшое, а попотеть при расшифровке пришлось основательно. Сверяю с кодом раз, другой, все вроде правильно, а все сомневаюсь, никак не пойму, что требует от меня Абдула Бури.