Разными путями шло комплектование военного учебного лагеря. Одних афганцев привела сюда нескрываемая злоба к новому режиму. Подумать только, в один день из богатого помещика в голодранца превратиться. Отобрали всю землю, оставили жалких тридцать джерибов. Сам паши, сам сей, сам и урожай собирай. Нет, лучше автомат на шею и на большую дорогу. Других добровольцами сделали нужда и голод. А третьих загнали в лагерь просто дубинками и прикладами. Отлеживают бока в палатках для беженцев, здоровые буйволы, а родину освобождать не желают. И прикладом, прикладом, кованым ботинком под зад. Каждая группировка пыталась опередить другую, свирепые вербовочные командиры прямо за руки и за ноги волокли в свои лагеря тех, кто брыкался, пытался улизнуть от «святого дела». А здесь уже не удерешь, глухой забор, колючая проволока. Инструкторы, что псы цепные. Меньше учат словами, больше кулаком и палкой. Учебный лагерь Бури не составлял исключения. Отсюда, с командного пункта, виден глухой дувал со сторожевыми будками, глиняные плоские крыши казарм. Вокруг на много километров ни кишлака, ни кочевой стоянки. Сейчас в лагере, кроме часовых, никого. Все воевали, шла очередная проверка военного мастерства мятежников. Скоро им предстоят не учебные, а настоящие, кровавые бои. Вот там, за снежными пиками, на родной земле. И патроны будут не холостые, а смертоносные, и не взрыв-пакеты, а гранаты боевые. Но пока нечего бояться, противник — условный. И почему же не порезвиться, когда знаешь, что никто тебя не убьет и не ранит. Одна потеха на глазах почтенного начальника.

«Красные маки» не стали дожидаться, пока к их позиции подойдет противник. Вылезли из окопов, повалили всем скопом навстречу атакующим… Сошлись, забыв о флангах, огневых точках. В бинокли хорошо видно, как хватают друг друга за грудки, о чем-то жарко спорят, как на базаре, размахивая руками. Кое-кто уже отвоевался, присел на корточки, закуривает.

— Но что это? Господа, вы можете мне объяснить, что это? — опуская свой бинокль, спрашивает с удивлением Бури.

Ему никто не отвечает… Советники делают вид, что очень заняты, глаз оторвать от оптических стекол не могут.

— Салех, может, вы мне поможете разобраться, что происходит на поле боя?

Я ответил честно, что видел:

— Бой не получился, идет просто перебранка… Надо все начинать сначала.

— Вы слышите, господа, что говорит наш коллега? Бой не получился!

— Слышим, не глухие! — резко, со злостью отозвался мистер Уильямс.

— Да, да, сказалось наше отсутствие в отрядах. Ваши люди не могут без кормчего, — подал свой голос и Рахити.

— Учи не учи, грязный сброд, а не повстанцы, хуже стада баранов! — со злостью добавил американский советник.

— Вы не имеете никакого права так говорить об афганцах! — искренне возмутился я.

— Да плевать мне на тебя и на твоих афганцев! — нагло, с вызовом отвечает он. — Все вы недоразвитые верблюды!

Лицо у него побагровело, на шее вспухла синяя жила.

— А ну повтори, что ты сказал!

Мне бы не лезть на скандал, но рука сама потянулась к пистолету. Американец не ожидал с моей стороны проявления такой решимости, невольно попятился назад.

— Господа, господа! Прошу не горячиться, — поспешил ему на помощь Бури.

— С меня хватит! Я ухожу! — хрипит мистер Уильямс, выплевывает со злостью окурок сигары, каблуком огромного альпинистского ботинка вдавливает его в землю.

— Я тоже недоволен, господин Бури, — выступает с протестом Рахити. Лоб наморщил, ни на кого не глядит, руки скрестил на животе. — Мы, военные советники, всю душу вкладываем в обучение ваших повстанцев, а вы нас не цените!

— Да полно, полно вам, господа! — спешит с примирением Абдула. И тут же отдает приказ своему адъютанту:

— Махаммад! Давай зеленую ракету, отвести отряды на исходные позиции! А нам — виски! Для укрепления нервной системы и нашей союзнической дружбы! Пропустим по рюмке и начнем все сначала!

Учебный бой продолжался еще несколько часов. Согнав семь потов и сотворив здесь же на поле, рядом с пулеметами и гранатометами, намаз, мятежники, повзводно, гуськом потянулись в лагерь. Разбор учения Бури отложил на утро. Пришла пора обеда, позвал меня вместе с советниками отведать его хлеб-соль.

— Ты молодец, здорово осадил американца! Но нам никак нельзя с ними ссориться, никак! Постарайся ударить по рукам, пойди на мировую! — шепнул он мне перед самым обедом.

В просторной палатке нас ждал вкусный плов и изобилие горячительных напитков. Сразу же после первой рюмки Абдула почти насильно заставил меня первым протянуть руку мистеру Уильямсу. Окончательно конфликт был забыт после третьей доброй порции виски… Я только пригубил свою рюмку; а американец не церемонился, пил залпом, охотно, с наслаждением. Скоро он уже осовел, хлопал меня, как старого приятеля, тяжелой рукой по спине, дымил сигарой.

У Рахити от алкоголя щеки зарумянились, его потянуло на сальные солдатские анекдоты.

Бури был сдержан на напитки, подливал все больше своим советникам, предлагал тосты за верных союзников. Пили за нашу скорую победу, за освобождение родной земли от поганой нечисти, неверных и, конечно, за наших любимых союзников! Мистеру Уильямсу и господину Рахити желали с этой минуты еще сто лет жизни. Пили за их здоровье так, что к концу обеда Рахити стало просто плохо… Поспешил убраться из палатки на свежий воздух… Американец растянулся на чужом походном одеяле, захрапел, как у себя дома.

— А ну их всех к черту! — поднимаясь, сказал Бури. — Нас, афганцев, за людей не считают, а сами нажрались, как грязные свиньи. Я ненавижу этого разнузданного янки и хитрую лису Рахити. Но что поделаешь, мы в их руках, остается терпеть и терпеть… Пошли пройдемся, разомнем ноги, — предлагает Абдула, перешагивая через спящего крепким сном пьяного американца. — Пошли, Салех, нам есть о чем поговорить по душам… Предстоит нелегкая работа по созданию нашей партии «Шамшари ислами».

Не успела «Шамшари ислами» на свет народиться, а уже пошел о ней трезвон в прессе. Одни газеты с одобрением отнеслись к созданию новой партии афганских мятежников. Называли ее «прогрессивной партией ислама», «активной силой в борьбе с мировым коммунизмом». Другие ругали «Шамшари ислами», предавали проклятию Бури и его шайку преступников — ревизионистов святого учения ислама, изменивших вождю нации Гульбеддину Хекматьяру. Кто-то умело дирижировал разноголосым хором газетчиков, похвалой и бранью привлекая внимание общественности к новоявленной партии. О ней спорили, а фактически партии «Шамшари ислами» не существовало. Правда, был президент партии. На этот пост неизвестно кем был назначен Абдула Бури. Он самолично подобрал и утвердил членов революционного комитета партии. Со мной их число возросло до пяти человек.

— К сожалению, не могу сейчас познакомить тебя, Салех, с политическими коллегами, — сказал Бури, когда мы остались с глазу на глаз после сытного обеда. — Они все там, — он махнул рукой в сторону гор. — Командуют моими отрядами на фронте. А я вот здесь… Выполняю нелегкую миссию лидера партии. Разрабатываю ее политическую платформу. Хочу творчески применить ислам в современной обстановке, отказаться от догм средневековья, взять на вооружение партии все, что нам подходит в борьбе против нового режима в Кабуле.