Забавно: оказывается, тюрьма у нас все-таки есть.

— Что ж, — говорит Восьмой, — это были неплохие два дня.

Я встаю и делаю два шага от скамьи до кровати. До того, как нас сюда бросили, я и понятия не имел, что в колонии имеется камера для содержания заключенных. Видимо, о ней не знали и охранники, которые вытащили нас из моего отсека, иначе они не рискнули бы оставить нас в служебке, да еще рядом с торговым автоматом. Однако вот она, камера: стандартная комнатка два на три. Единственная разница между ней и жилыми отсеками в куполе состоит в том, что дверь запирается снаружи.

Насколько я могу судить, мы первые преступники, заключенные под стражу с того момента, как экспедиция покинула Мидгард.

— Похоже, наш первоначальный план был верным. — Я падаю на кровать, вытягиваюсь в полный рост и закрываю глаза. — Тебе следовало столкнуть меня в люк для трупов, пока была такая возможность. По крайней мере, ты сунул бы меня головой вперед.

— Да, — соглашается Восьмой. — Пожалуй, ты прав. Как думаешь, он и правда убьет нас обоих?

— Похоже.

Некоторое время мы просто молчим. Странно: в каком-то смысле поимка даже принесла облегчение. С тех пор, как я вошел к себе в отсек и обнаружил в собственной постели Восьмого, вымазанного липкой дрянью, у меня в животе поселился животный страх. Я знал, что мы не сможем хранить нашу тайну вечно, и боялся того, что случится, когда правда выйдет наружу. Теперь, когда оно случилось и мне примерно понятно, как будут развиваться события, я чувствую себя намного спокойнее. На самом деле мне почти удается задремать, когда Восьмой снова подает голос.

— Командор грозился, что не станет создавать Девятого. Неужели он и правда решится? Колонии в любом случае нужен расходник.

Я открываю глаза и лениво поворачиваю голову, чтобы взглянуть на Восьмого.

— Думаешь, Маршаллу не наплевать?

Он начинает отвечать, но обрывает сам себя и мотает головой:

— Нет. Наверняка нет.

Я снова закрываю глаза.

— Есть вопрос получше: какая нам разница?

— Что ты имеешь в виду?

Вздохнув, я сажусь и поворачиваюсь к нему лицом.

— Ты — не я, Восьмой. Разве это не очевидно?

Он гипнотизирует меня взглядом не меньше пяти секунд, прежде чем произносит:

— И что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что все сведения, которые Джемма вдалбливала нам в голову на станции «Гиммель» — по крайней мере, относительно бессмертия, — чушь собачья. Вот так. Последние шесть недель и есть моя единственная жизнь, а последние два дня — твоя, и другой у нас нет и не будет. Мы чертовы бабочки-поденки, и когда Маршалл столкнет нас в люк для трупов, мы умрем по-настоящему и навсегда. Меня не волнует, вытащит командор из бака Девятого или нет, потому что Девятый все равно не будет мной. Он будет каким-то посторонним парнем, который начнет спать в моей постели, есть мой паек и распоряжаться моими вещами.

Восьмой отчаянно мотает головой:

— Нет. Я на это не куплюсь. Вспомни корабль Тесея. Вспомни определение личности у Канта. Если Девятый думает, что он — это я, и все вокруг тоже считают, что он — это я, и нет никакой возможности доказать, что он — это не я, тогда Девятый и есть я. А что касается твоей пламенной речи, то именно из-за подобных рассуждений и запретили создание мультиклонов.

Я воздеваю глаза к потолку.

— Создание мультиклонов запретили потому, что Алан Маникоба попытался наводнить собой всю Вселенную.

— Как скажешь. — Он сидит на скамейке с закрытыми глазами, сгорбившись и обхватив себя руками.

Время идет. Я задремываю и просыпаюсь, снова проваливаюсь в сон и просыпаюсь опять. Восьмой по-прежнему сидит на скамейке, но теперь спина у него прямая, глаза полуприкрыты, руки сложены на коленях. В какой-то момент мне в голову приходит мысль, что я вот так и просплю последние часы своей жизни, но даже это почему-то оставляет меня равнодушным.

В конце концов со щелчком открывается замок и дверь распахивается. В комнату входит охранник по имени Гаррисон. Он невысокий и худенький, огнемета при нем нет, и на долю секунды у меня мелькает дурацкая идея прыгнуть на него, сбить с ног, выскочить из камеры и убежать.

Вот только куда? Идиотизм.

— Привет, — говорит Гаррисон. — Кто из вас Седьмой?

Я смотрю на Восьмого. Тот пожимает плечами. Я со стоном сажусь на кровати и поднимаю руку.

— Отлично, — кивает он. — Идем.

Я встаю. Восьмой улыбается уголком губ.

— Увидимся на том свете, брат.

— До встречи, — отзываюсь я.

Мы оба знаем, что для нас тот свет — всего лишь чья-то кружка протеиновой пасты. Но по крайней мере, Восьмой вроде бы простил меня за то, что я разрушил его иллюзию бессмертия. Охранник отступает и жестом велит мне выйти в коридор. И я повинуюсь.

Рециклер находится на нижнем уровне в центре купола. Довольно быстро становится понятно, что мы направляемся не туда. Тем временем мы доходим до кабинета Маршалла, и я опять задумываюсь, не удастся ли мне все-таки прожить еще несколько часов.

И только когда Гаррисон стучит в дверь, до меня доходит: возможно, командор просто хочет застрелить меня собственноручно.

— Входите, — говорит Маршалл.

Дверь распахивается, и Гаррисон машет мне рукой. Я прохожу мимо него. Дверь за мной закрывается.

— Садитесь, — говорит Маршалл.

Я трясу головой:

— Спасибо, я постою.

Он вздыхает, несколько раз моргнув налитыми кровью глазами.

— Как вам угодно, Барнс. — Командор откидывается на спинку кресла, складывает руки на коленях и устремляет взгляд на меня. — Я поговорил с Гомесом. И хочу, чтобы вы рассказали мне все, что вам известно об этих тварях.

— О каких тварях, сэр? Вы имеете в виду ползунов?

— Гомес уверяет, вы обнаружили какую-то… туннельную систему? Он решил, что вы там погибли, но вам явно удалось найти выход, верно?

Я киваю:

— Именно это и положило начало путанице, сэр. Берто сообщил, что я пропал без вести, а к тому времени, когда я вернулся под купол, Восьмой уже выбрался из бака.

Маршалл останавливает меня взмахом руки:

— Меня сейчас не это волнует, Барнс. Меня беспокоят туннели. Их там быть не должно. Наши орбитальные исследования показали, что вся область геологически стабильна. Здесь нет ни вулканической деятельности, ни разломов в земной коре, ни гор, ни осадочных пород. Словом, ничего такого, что могло бы объяснить обширную систему пещер.

— Согласен, сэр, — говорю я. — Я подумал то же самое.

— Правильно подумали. И каковы ваши впечатления от нахождения там, внизу? Были пещеры похожи на естественное геологическое образование? Или они показались вам… искусственно созданными?

Я медлю в нерешительности. Насколько откровенно стоит рассказывать? Как отреагирует командор, узнав о существовании огромных ползунов, которые при желании смогут с легкостью прогрызть стены купола?

Вообще-то тут и думать нечего. Я знаю, как отреагирует командор. Маршалл уничтожил бы всех ползунов, будь у него такая возможность.

А если учесть, что он контролирует двигатель звездолета, возможность эту командор вполне способен изыскать.

Интересно, а колонистов на Роаноке тоже посещали подобные мысли?

— Туннели не показались мне естественными, сэр. Они выглядели так, будто их проложили намеренно.

Он сводит брови к переносице.

— Понятно. И когда вы планировали этим с кем-нибудь поделиться?

Я молчу. Очевидно, он и так знает ответ. После нескольких секунд неловкого молчания Маршалл отмахивается от собственного вопроса:

— Ладно. Учитывая ваши обстоятельства, я могу понять нежелание докладывать о случившемся. Вы видели там что-нибудь живое?

Вот он, момент истины. Я вспоминаю гигантского ползуна, который несет меня по туннелю и выпускает на волю в саду. Вспоминаю видения с чеширской ухмылкой гусеницы шелкопряда.

Я думаю о Дугане, которого утянули под снег.