Берто бросает на меня быстрый взгляд, но я понятия не имею, как нам выкрутиться из этого положения.

— Трудно сказать, сэр, — говорит Берто. — Может, он израсходовал свои калории, плотно позавтракав?

— Понятно, — кивает Маршалл. — Значит, эта запись не имеет к случившемуся никакого отношения?

Он дотрагивается до планшета, лежащего на столе, и у меня в окуляре всплывает видеоролик. Я моргаю, чтобы включить проигрывание. Изображение зернистое, снято издалека: флиттер Берто ныряет к нагромождению скал на заснеженном горном гребне. Скальная формация выглядит точно так, как я ее запомнил: две плиты, растущие из поля валунов, образуют узкий треугольник. С этого ракурса кажется, что флиттер не сможет проскочить в зазор, и хотя я уже знаю, чем кончилось дело, в животе у меня холодеет. Берто поднимается примерно на сотню метров, подстраивает высоту, а затем в последнюю секунду бросает флиттер в брешь между камнями, даже не поцарапав краску.

— Ох, — выдыхает Берто. — Вы это засняли?

— Да, — говорит Маршалл, — мы это засняли. В настоящий момент колония находится в состоянии повышенной боевой готовности, Гомес. Мы теряем людей, и лишних колонистов у нас нет. Вследствие чего мы внимательно следим за обстановкой. Мало что может укрыться от наших глаз. Учитывая, что вы были в курсе, как скверно обстоят у нас дела и с человеческими, и с материальными ресурсами, потрудитесь объяснить, почему вы посчитали возможным рискнуть не только собственной жизнью, но и, что не менее важно, двумя тысячами килограммов незаменимого металла и электроники — и все ради нелепой ребяческой выходки, ради какого-то трюка.

Берто молчит, уставившись в стену. Маршалл не сводит с него глаз, по моим ощущениям, целую вечность.

— Хорошо, — наконец говорит командор. — Как вы уже догадались, мне известно о том, что вы принимали ставки. Вряд ли есть смысл объяснять все правила, которые вы нарушили за последние два дня, потому что вам явно наплевать. — Он наклоняется вперед, упирается локтями в стол и вздыхает. — На данный момент я не знаю, что мне с вами делать, Гомес. Высечь я вас не могу, хотя, если честно, это меньшее, чего вы заслуживаете. Однако, согласно уставу Альянса, порка, к сожалению, не является утвержденным методом дисциплинарного воздействия, поскольку не отвечает гуманистическим принципам. — Он делает паузу и поворачивается ко мне: — Может, у вас, Барнс, есть какие-то соображения на этот счет?

Я оглядываюсь на Берто и честно смотрю в глаза Маршаллу:

— У меня, сэр? Нет, сэр.

Командор снова вздыхает и откидывается на спинку кресла.

— Учитывая мои ограниченные возможности, полагаю, мне только остается увеличить вашу рабочую нагрузку и сократить рационы. Следующие пять дней, Гомес, будете выходить на смены за себя и за Аджайю. По крайней мере, это убережет вас от неприятностей. Кроме того, я урезаю ваш рацион еще на десять процентов. Думаю, проблем не возникнет: у вас в любом случае не будет времени поесть. И наконец, я блокирую возможность принимать переводы от всего персонала на тот случай, если у вас возникнут новые гениальные идеи, как обмануть своих товарищей-колонистов.

— Сэр, — начинает Берто, но Маршалл обрывает его на полуслове:

— Не падайте духом, Гомес. Как я уже сказал, это меньшее из того, чего вы заслуживаете. Но если будете упорствовать, то можете сподвигнуть меня на рассмотрение более радикальных способов решения проблемы, которую в настоящий момент собой представляете.

У Берто упрямый вид человека, которому есть что возразить, но после недолгой борьбы с самим собой он сглатывает, снова упирается взглядом в стену за головой командора и выдавливает:

— Да, сэр. Спасибо, сэр.

— Отлично, — говорит Маршалл. — Можете идти. — Когда мы встаем и поворачиваемся, чтобы уйти, он говорит мне в спину: — Кстати, Барнс. Не знаю, какова была степень вашего участия в данном инциденте, но предполагаю, что вы так или иначе к нему причастны, вследствие чего я уменьшаю и ваш рацион на пять процентов.

Я снова поворачиваюсь к нему:

— Что? Нет!

— Десять процентов, — говорит Маршалл. Когда я снова открываю рот, он спрашивает: — Хотите, чтобы они превратились в пятнадцать?

Челюсть у меня захлопывается с громким щелчком.

— Нет, сэр, — говорю я. — Спасибо, сэр.

— Еще десять процентов? Да ты издеваешься, Седьмой! Как ты мог меня так подставить?

— Во-первых, — говорю я, — не тебя, а нас. А во-вторых, я не виноват. Хочешь поругаться — иди наори на Берто. Это он лишил половину службы безопасности пайков, а потом еще и вырубил одного из них в кафетерии.

Восьмой падает на кровать и закрывает лицо руками.

— Я больше не могу, Седьмой. Так я никогда не оправлюсь после регенерации. Ты же знаешь, что мое новое тело до сих пор не получило ни куска нормальной еды, неужели ты не понимаешь? С момента пробуждения и до той самой минуты, когда я засыпаю, все мои мысли только о еде. И теперь у нас осталось по семьсот двадцать килокалорий на брата? Я не смогу. Просто не выдержу.

— Мне очень жаль, — говорю я. — Поверь, я понимаю твое состояние, но, прости, тут ничего не поделаешь. Если мы не хотим вернуться к варианту с люком для трупов, придется как-то приспосабливаться.

Он поворачивается на бок и смотрит на меня снизу вверх:

— Врать не стану, Седьмой. Вариант с люком для трупов кажется мне все более и более привлекательным.

Я сажусь на стул, снимаю ботинки, вытягиваю ноги и кладу их на кровать рядом с ним.

— Возможно, тем все и кончится, дружище, но пока дело до этого не дошло, вот что я тебе скажу: сегодня доедай все, что осталось на нашем счету, а завтра… могу выделить девятьсот. Такой расклад тебя устроит?

Он стонет.

— Послушай, — говорю я, — после этого у меня останется пятьсот сорок килокалорий на следующие тридцать шесть часов, и я даже не успел доесть свою порцию, когда Берто затеял драку. Я понимаю, что ты сейчас на пределе, но и для меня это тоже не пикник.

Восьмой вздыхает и снова плюхается на спину.

— Я знаю, — говорит он, глядя в потолок, — знаю, что ты тоже страдаешь, и ценю твое предложение. Ты хороший парень, Седьмой. И мне будет очень стыдно, когда я в итоге задушу тебя во сне и съем твой труп.

Я не успеваю придумать ответ, потому что у меня пищит окуляр.

<ЧерныйШершень>: Привет. Ты не на работе?

Я начинаю набирать ответ, но Восьмой меня опережает.

<Микки-8>: Нет. Думал, ты сегодня на вылетах.

<ЧерныйШершень>: Была, уже освободилась. По какой-то неясной причине следующие несколько дней в мои смены будет заступать Берто, так что я свободна до поступления новых распоряжений. Хочешь потусить?

<Микки-8>: Еще бы!

<ЧерныйШершень>: Мило. Встречаемся через десять минут.

— Извини, — говорит Восьмой, — но тебе придется уйти.

— Погоди-ка! — закипаю я, но он меня перебивает:

— Нет, Седьмой. Даже не начинай. Я в этом нуждаюсь. Нуждаюсь, понимаешь? Я, конечно, пошутил, будто готов задушить тебя во сне, но если ты сейчас начнешь со мной спорить, клянусь, я тебя прикончу.

Закипающая во мне ярость совершенно несоразмерна его словам, и я это понимаю.

Понимаю, но мне плевать.

— Послушай, ты, чертов младенец-переросток, — цежу я сквозь зубы. — Понимаю, тебе нелегко, но это уже переходит всякие границы! Я два дня работал в опасных условиях, пока ты здесь отсыпался, а потом я как лох, исключительно по доброте душевной, согласился отдать тебе три четверти нашего пайка на следующие два дня. Да, ты только что выбрался из резервуара, понимаю, ты голоден. Но ведь и я тоже голоден, а еще меня сегодня чуть не убили, и прости, но я не помню такого побочного эффекта после бака, как резкое усиление полового влечения. Так что, если намереваешься продолжать в том же духе, лучше прямо сейчас вдвоем отправимся к Маршаллу и уладим вопрос раз и навсегда.