Когда он уходит, я забираюсь в кровать и беру планшет. Он читал о мире Эшера. Целых пять секунд я удивляюсь, что он исследует те же материалы, которые интересуют и меня, пока не вспоминаю: он и есть я, в буквальном смысле, и было бы куда удивительнее, если бы он интересовался чем-то другим.

Во всяком случае, он — это я за вычетом последних шести недель. Не знаю почему, но, похоже, уточнение важное.

Я уже размышлял об экспедиции, отправленной с Эшера, и пришел вот к какому выводу: их положение на самом деле не сильно отличалось от нашего. Планета, куда они направлялись, оказалась слишком горячей для жизни. А наша — слишком холодной, ну или почти слишком. Если бы разработчики миссии на Мидгарде добыли точные сведения об уровне кислорода в атмосфере, они бы еще тогда сообразили, что биосфера на Нифльхейме существует на нижнем пределе возможного, но на расстоянии между мирами в семь с лишним световых лет остается довольствоваться теми данными, которые удается получить.

Я невольно задаюсь вопросом: а что бы мы делали, если бы здешние условия оказались хоть чуточку хуже? Если бы тут было на несколько градусов холоднее и чуть меньше кислорода или в атмосфере обнаружились бы токсичные вещества? Мы привезли с собой оборудование для терраформирования, но это безумно медленный процесс. Я читал о десятках колоний, столкнувшихся с похожими трудностями. Кое-кто пытался перестроиться на ходу, дозаправиться и улететь на другую планету. Иные оставались в корабле на орбите, сбросив вниз терраформирующее оборудование, и просто ждали, пока оно сделает свое дело.

Были и такие — например, ребята из мира Эшера, — кто прекратил борьбу, сдался и умер.

Среди всех прочих, кто не оставил попыток основать новые миры, я мог бы по пальцам одной руки пересчитать тех, кому это удалось. Даже на гостеприимной планете сложно основать колонию. На негостеприимной — практически невозможно.

А что в итоге будет с Нифльхеймом? Думаю, время покажет.

Я как раз размышляю, какое значение может иметь провал нашей миссии — как для всех колонистов, так и для меня лично, — когда слышу писк окуляра.

<КрасныйЯстреб>: Привет, Мик. Слышал, у тебя выдался тяжелый денек. Я освобожусь со смены в 16:00. Не хочешь поужинать вместе? Я угощаю.

Мгновенная мысль: «Черт возьми, да!» — тут же вступает в голове в спор с другой: «Еще неизвестно, чем придется платить за этот ужин!» Прежде чем я успеваю их угомонить и сформулировать ответ, перед глазами выскакивает новое сообщение.

<Микки-8>: Согласен! До встречи, приятель.

Ну уж нет! Я открываю окошко личной переписки.

<Микки-8>: Не борзей, Восьмой. Ужин достанется мне.

<Микки-8>: Немощь после бака, Седьмой. Мне нужна нормальная еда. У нас на карточке еще триста килокалорий. Можешь забрать их себе.

<Микки-8>: Послушай, дружище. Я дважды чуть не умер за последние сутки, и оба раза ты дрых. Если хочешь выяснить отношения, встречаемся у рециклера через двадцать минут, и на этот раз все будет серьезно.

<Микки-8>: Ого. Аж холодом повеяло.

<Микки-8>: Я не шучу, Восьмой. Если не вернешься сюда к 15:45, можешь попрощаться с жизнью.

<Микки-8>: …

<Микки-8>: Что решил?

<Микки-8>: Ладно, так и быть. Подавись своим шикарным ужином, только не ной. Жду не дождусь, когда тебя снова сожрут ползуны.

— Налетай! — предлагает Берто. — Заказывай все, что пожелаешь, приятель.

Я невольно кошусь на кролика.

— В пределах разумного, конечно, — добавляет он. — Я все-таки не калорийный магнат.

Я оглядываю кафе. Мы пришли к началу ужина, так что пока здесь не слишком многолюдно. Однако за столиком у дверей сидит куча охранников. Один из них встречается со мной взглядом. Он что-то говорит своим друзьям, и все за столом дружно разражаются смехом.

Отлично. Теперь я расходник, который боится умереть. Я почти уверен, что достиг социального дна, ниже которого, по меркам колонии, упасть невозможно.

— Эй, — окликает меня Берто. — Ты чего завис?

Я поворачиваюсь к стойке раздачи.

— Обозначь предел, — говорю я. — А то я готов смести все, что вижу.

Берто тоже смотрит на стойку и задумчиво чешет в затылке.

— Вот что я тебе скажу. Выбирай на тысячу килокалорий, идет?

Я смотрю на него:

— Тысячу? Ты не шутишь?

— He-а, — говорит он. — И до этого я был с тобой совершенно искренен. Ты мой лучший друг. Я не должен был тебе лгать. Считай, это мой способ извиниться.

Он по-прежнему лжет, но сейчас мне на это наплевать. Я заказываю картофель, жареных сверчков и маленькую миску салата из помидоров. Это всего семьсот килокалорий, так что я добавляю кружку протеиновой пасты. Не пропадать же добру, верно? Когда мой поднос выдвигается из раздаточного устройства, я вижу, что Берто тоже сделал заказ.

Себе он заказал кролика.

— Берто! — возмущаюсь я. — Какого хрена, дружище?

Он усмехается.

— Ты же не думал, что я стану из-за тебя голодать? Брось, Микки. Мне, конечно, стыдно, но не настолько. Я не склонен к самобичеванию. Просто хочу поделиться своим богатством с ближним.

На двоих у нас выходит две тысячи четыреста килокалорий. Берто показывает окуляр сканеру. Тот мигает зеленым.

— Серьезно, — говорю я, — какого хрена?

Улыбка Берто становится шире.

— Помнишь, я вытащил тебя полетать на флиттере?

О боже, помню ли я.

— Помню, — говорю я. — Такое забудешь!

Его поднос выскакивает из раздачи. Мы забираем еду и направляемся за стол у дальней стены. По дороге я затылком чувствую на себе взгляды парней из службы безопасности.

— Помнишь, мы перелетели через горную гряду примерно в двадцати километрах к югу от купола?

Весь наш полет остался в памяти одним размытым пятном, и я понятия не имею, о чем говорит Берто, но, чтобы не прерывать рассказ, киваю. Мы садимся, и он тут же вгрызается в кроличий окорочок.

— На вершине гребня была скала, — бубнит он с набитым ртом. — Мы пролетели прямо над ней. Припоминаешь?

К этому моменту чушь, которую он несет, уже окончательно меня достает.

— Нет, — говорю я. — Честно говоря, не припоминаю.

Он пожимает плечами.

— Неважно. Представь себе гранитный шип метров тридцать высотой, к которому прислонена еще одна плита, чуть покороче. Расстояние между ними у основания примерно десять метров, а кверху сходит на нет.

— Хорошо, — киваю я. — Наверное, такое я могу себе представить. — На самом деле теперь, после его описания, я вроде бы припоминаю участок, о котором идет речь. Я еще подумал тогда — классное место для боулдеринга[9].

Пока мы не узнали о ползунах.

— Так вот, — продолжает Берто, — за последние несколько недель я всем уши прожужжал своими рассказами о том, что смогу пролететь сквозь эту щель в скалах. Безумие, правда? Я имею в виду, что даже если лететь, развернувшись на девяносто градусов, зазор с обеих сторон будет максимум полметра, и входить в поворот придется с запасом в десятую долю секунды, не больше.

— Да, — соглашаюсь я. — И впрямь безумная затея. И что было дальше?

— А дальше, — говорит Берто, — все согласились с тем, что это настоящее безумие. И тогда я начал принимать ставки.

Он прерывается, чтобы откусить кусок мяса, но я не нуждаюсь в том, чтобы он закончил свою мысль.

— Так ты это сделал?

— Ага, — говорит он с самодовольной ухмылкой, которой я не видел на его лице, кажется, с тех самых пор, как он выиграл треклятый турнир по погболу. — Сделал. И собрал на ставках три тысячи килокалорий. Неплохо, правда?

— Ты… — начинаю я и замолкаю, чтобы собраться с мыслями. — Берто, ты мог погибнуть.

— Мог, — кивает он. — Но не погиб.

Я кладу вилку рядом с подносом, и руки сами собой сжимаются в кулаки.