Есть лишь один положительный момент: я наконец перестал дрожать от холода. Сначала мне показалось, что это эффект прогрессирующей гипотермии, но инфракрасное свечение стен равномерно усиливается, и теперь я почти уверен: чем глубже я спускаюсь, тем теплее становится вокруг. Я даже слегка вспотел.

Пока ничего страшного, но если отыщется выход на поверхность, придется разгоряченным выйти на мороз. Когда я проломил ледяную корку, которой было затянуто устье дыры, и провалился вниз, снаружи было минус десять. Ночами же температура здесь падает до тридцати градусов ниже нуля, и ветер дует не переставая. Даже если я найду путь наверх, имеет смысл оставаться внизу до восхода солнца.

Я грежу наяву, задумавшись о Нэше, как вдруг слышу дробный стук. Будто горсть камешков раскатилась, подпрыгивая, по гранитному полу, только этот звук начинается и прерывается произвольно; затихает, а потом раздается снова. Я бросаюсь вперед без оглядки. Мне уже ясно, что туннели отнюдь не естественного происхождения. Не знаю, какое норное животное способно пробурить трехметровые ходы в монолитной скальной породе, но, кем бы оно ни оказалось, встречи с ним я точно не хочу.

Чем дальше я продвигаюсь вперед, тем чаще и ближе раздается шум. Я все ускоряю и ускоряю шаги, пока не перехожу почти на бег. Минуя боковое ответвление туннеля, я вдруг понимаю, что уже не могу распознать, откуда доносится звук, сзади или спереди. Я резко останавливаюсь и оборачиваюсь.

И оно прямо позади меня — так близко, что можно дотронуться.

На вид оно похоже на ползуна, что и неудивительно. Сегментированное тело; на каждый сегмент приходится по паре ног, оканчивающихся твердыми острыми когтями. Жвала, однако, совсем другие. У ползунов всего одна пара жвал на переднем сегменте. У этого зверя их две: одна, подлиннее, расположена параллельно земле; вторая, покороче, — перпендикулярно первой. Как и у ползунов, за жвалами у этой твари прячутся конечности для захвата пищи и круглая, утыканная зубами пасть.

Есть и еще несколько важных отличий. Ползуны полностью белые — вероятно, стали такими в ходе эволюции, чтобы сливаться окраской со снегом. А эта тварь, полагаю, при обычном освещении окажется черного или коричневого цвета, хотя в инфракрасном свете трудно сказать наверняка.

Ну и конечно же, ползуны достигают примерно метра в длину и весят пару десятков килограммов, в то время как мой новый друг в ширину больше моего роста, а его истинные размеры я могу только предполагать, потому что его тело простирается в глубь туннеля, насколько хватает глаз.

Напасть или спасаться бегством? Ни одна из инстинктивных реакций в этой ситуации не поможет. Я поднимаю руки вверх, показываю открытые ладони и медленно отступаю назад. Это вызывает ответную реакцию. Тварь встает на дыбы и широко раздвигает обе пары челюстей. Хватательные щупальца тянутся ко мне. Язык тела. Наверное, для подобного создания мои поднятые руки и растопыренные пальцы выглядят угрожающе. Я роняю руки вдоль тела и делаю еще один шаг назад. Оно подползает ближе; передняя часть туловища раскачивается взад-вперед, как голова кобры. В мозгу мелькает мысль, что надо было послушаться Нэшу, разгерметизировать скафандр и позволить местной атмосфере сделать свое дело, потому что быть сожранным гигантской многоножкой — не тот способ смерти, который я сам для себя избрал бы. И в этот момент тварь совершает бросок.

Челюсти защелкиваются на мне быстрее, чем я успеваю дернуться: одна пара хватает меня между ног и поверх правого плеча, вторая — вокруг пояса. Ползун отрывает меня от земли и придерживает хватательными конечностями. На расстоянии чуть меньше метра от меня ритмично раскрывается и сжимается его пасть. Она утыкана холодными черными зубами, ряд за рядом исчезающими и глубине жаркой, как топка, глотки.

Однако он не тащит меня в рот. Просто поднимает и продолжает двигаться вперед.

Его хваталки сгибаются в суставах совсем как руки и оканчиваются пучками щупалец, похожих на пальцы с длинными, двухсантиметровыми когтями. Поначалу я пытаюсь вырываться, но он держит мои руки в стальном захвате, крепко прижимая их к жвалам. Ноги у меня свободны, и теоретически я мог бы его пнуть, но мне ни до чего не дотянуться. Полагаю, он тащит меня к себе и гнездо. Может, скормит детенышам. Или угостит невиданным лакомством жену. Если бы я мог сейчас расстегнуть скафандр — сделал бы это, не раздумывая. Но увы, этот вариант теперь недоступен, поэтому я продолжаю болтаться в воздухе, представляя, как меня будут перемалывать челюсти жуткой твари.

Путешествие длится долго, и в какой-то момент я даже ловлю себя на том, что задремал. Будит меня клацанье зубов моего гигантского приятеля, и остаток поездки я провожу в созерцании того, как его клыки трутся друг о друга в круглой пасти, раскрывающейся и сжимающейся наподобие морского анемона. Странно завораживающее зрелище. Зубы у него то ли постоянно растут, то ли регулярно выпадают и заменяются новыми, потому что сейчас они явно мешают друг другу.

Понаблюдав за ними некоторое время, я замечаю: трутся они под таким углом, что затачиваются друг о друга.

Наконец мы останавливаемся посреди пещеры наподобие той, в которую я провалился. Ползун пересекает открытое пространство и сует голову в маленький боковой туннель. Я выворачиваю шею, пытаясь оглянуться. Похоже, метров через двадцать проход оканчивается тупиком. Семейная кладовая для припасов? Он ставит меня ногами на землю, разжимает челюсти. А затем легонько подталкивает вперед хваталками и убирает голову из туннеля.

Я не совсем понимаю, что происходит, но мне хочется оказаться как можно дальше от этой твари. Я шагаю по туннелю вперед. Стена в конце него какая-то странная. Через несколько секунд до меня доходит, что мои окуляры впервые за много часов переключились в режим работы в видимом спектре.

Я подхожу к стене в конце туннеля, и оказывается, что она не из камня. Это слежавшийся снег. Я упираюсь в нее пятерней и толкаю. Кусок снега с полметра шириной вываливается наружу. В отверстие льется дневной свет.

В этот момент я внезапно вспоминаю, как однажды, когда мне было девять, я гостил у бабушки в деревне, дома, на Мидгарде. Было солнечное весеннее утро, и у себя в спальне я поймал паука. Я запер его в сложенных лодочками ладошках, сбежал по лестнице и выскочил во двор, чувствуя, как пленник скребется внутри своими цепкими лапками. Потом я присел на корточки в саду перед домом, опустил руки к земле и разжал их. Когда паук бросился наутек, я почувствовал себя всеблагим и милостивым богом.

Сквозь отверстие в стене виден запорошенный снегом купол нашей центральной базы, всего в паре километров отсюда. Я паук. Паук, которого тварь из туннеля только что выпустила в сад.

Едва выбравшись наружу, я пытаюсь связаться с Берто, потом с Нэшей. Ни один не отвечает. Что и неудивительно. Еще рано, и оба, наверное, только вернулись с ночного дежурства. Интересно, Берто сразу доложил о моей гибели или решил дождаться утра? И сколько времени обычно проходит между рапортом о смерти и восстановлением? Сам я никогда при этом не присутствовал, поэтому не представляю сроков, но, как мне кажется, они невелики. Я подумываю оставить Берто голосовое сообщение, но в последний момент что-то меня останавливает. Если вчера, вернувшись, он отправился прямиком в койку, я смогу отчитаться ему лично. А если нет… вот честно, даже не знаю, как будут развиваться события в таком случае, но меня одолевает смутное предчувствие, что пока лучше придержать информацию о своем текущем статусе при себе.

Путь до периметра базы занимает целый час, потому что приходится брести по колено в рыхлом снегу. Несмотря на это, утро для разнообразия выдалось прекрасное. Температура чуть выше ноля, впервые почти за неделю. Ветер стих, безоблачное небо окрасилось нежно-розовым цветом, а солнце жирным красным шаром зависло над южным горизонтом.

Охранный периметр установлен примерно в ста метрах от купола — сенсорные башни, вышки с автоматическими огнеметами, капканы, ловушки, весь фарш. Никогда не понимал, в чем смысл, ведь единственные крупные животные на планете — ползуны, а они умеют передвигаться под снегом, где их не способны засечь никакие наши датчики. Полагаю, это просто стандартная процедура.