Вот это явно его задевает, потому что он морщится.

— Я же сказал, что сожалею об этом.

— Да, — говорю я. — Сказал.

Мы молчим еще полминуты. Я почти доел, а Берто так и не притронулся к своей порции.

— Слушай, — говорит он. — Между нами все… нормально?

Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох, выдох. Когда я открываю их снова, Берто продолжает выжидающе смотреть на меня. Я наклоняюсь к нему через стол. Он тоже наклоняется ко мне.

Я коротко замахиваюсь и бью ему в глаз со всей силы, да так, что обдираю себе костяшку, а у него голова откидывается назад.

— Да, — говорю я. — Все отлично.

Я встаю, беру поднос и ухожу. Когда я уже в дверях оглядываюсь на Берто, он продолжает смотреть на меня с открытым ртом, положив руки ладонями на стол. Под глазом у него наливается красивый фингал.

Я знаю, что это расхожий штамп, ну и пусть: сегодня первый день остатка моей жизни.

Оказывается, на Нифльхейме бывает весна. Кто бы мог подумать?

Примерно через год после нашего приземления температура воздуха начинает повышаться, а снег — таять. Проходит еще несколько недель, и мы впервые видим голую почву. Через месяц она покрывается лишайником.

Кажется, ни у кого нет исчерпывающего объяснения, почему это происходит. Орбита Нифльхейма почти круглая, а наклон оси вращения незначителен. Теоретически здесь не должно быть смены сезонов. Лучшее из высказанных предположений состоит в том, что наше Солнце является переменной звездой и в данный момент ее цикл находится на подъеме.

Вы, конечно, сейчас подумали, что планировщики миссии на Мидгарде должны были выяснить такое заранее. В конце концов, они наблюдали за планетой почти тридцать лет, прежде чем отправить сюда нашу экспедицию. Немного покопавшись в отчетах, я обнаружил, что на Нифльхейме и вправду наблюдались периодические колебания излучения. Данные были довольно подробно задокументированы. Однако изменение параметров не приписали звезде, потому что никто не смог подвести под них твердую теоретическую базу с точки зрения астрофизики. Вместо этого ученые сделали вывод, что колебания излучения как-то связаны с пылевыми облаками в межзвездной среде, и отправили дело в архив. Вот почему все решили, что нам здесь будет тепло и приятно. Они думали, что при замерах высокие показатели излучения отражают реальную картину, а низкие обусловлены помехами.

Ученые ошиблись.

Поначалу все были довольны переменой погоды, пока один парень из физического отдела не высказал опасения, что нам может грозить другая крайность и вскоре из-за жары мы начнем вариться в собственном соку.

Жуткая мысль, к счастью, не подтвердилась. Спустя несколько месяцев температура установилась на отметке где-то между бодрящей свежестью и приятным теплом, и в конечном счете сотрудникам сельскохозяйственного отдела даже удалось разбить огород на открытом грунте за пределами купола.

Примерно в то время, когда наши товарищи колонисты наконец начали хоть немного времени проводить на свежем воздухе и поговаривать об оживлении первой партии эмбрионов, а большинство вроде как вообще забыло о ползунах, я приглашаю Нэшу на прогулку.

Мы по-прежнему вынуждены носить ребризеры. С тех пор, как в открытом грунте начали расти зеленые растения, парциальное давление кислорода стало медленно, но неуклонно повышаться, но изменений пока недостаточно, чтобы люди могли выжить в местной атмосфере без специального оборудования — если такое, конечно, вообще когда-нибудь произойдет. Мы не знаем, сколько времени продлится сезон. Могут пройти годы, или тепло закончится завтра.

Но сегодня выдался отличный денек для похода.

— Куда отправимся? — спрашивает Нэша, когда Лукас машет нам рукой, выпуская за периметр.

— Не все ли равно? Лишь бы подальше от купола.

Она берет меня за руку, и мы идем.

На Мидгарде есть огромная пустыня, которая обнимает экватор и простирается почти на всю ширину единственного континента. На обширных участках суши долгими годами не выпадало ни капли дождей. Однако изредка, когда возникали подходящие погодные условия, откуда ни возьмись налетала гроза, и буквально за пару дней на пустынную землю и в пересохшие русла рек выливался годичный объем воды. И тогда мы воочию убеждались, что пустыня полна жизни, которая только и ждет, чтобы пойти в рост при первой же возможности. Растения чуть ли не мгновенно выпрыгивали из раскисшей почвы, а животные выходили из спячки, чтобы есть, пить, охотиться и спариваться.

Биосфера Нифльхейма, видимо, приспособлена к похожим условиям. Всего два месяца, как сошел снег, а лишайники уже уступили место какой-то траве, и кое-где даже начали прорастать древесные кустарнички. Появились и животные — в основном маленькие червеобразные существа, поразительно напоминающие ползунов, но подальше от купола я замечаю зверушку вроде восьминогой рептилии, загорающую на голом выступе скалы.

Когда я показываю на нее Нэше, она хмурится и кладет ладонь на рукоять огнемета, который, конечно же, взяла с собой.

— Да брось ты, — говорю я. — Посмотри, какая симпатичная.

Нэша косится на меня и все-таки, недоуменно покачав головой, опускает руку.

Мы шагаем дальше.

Примерно через пять минут я останавливаюсь, чтобы сориентироваться. Прошло много времени, и без снега ландшафт выглядит по-другому. Нэша отступает назад, скрещивает руки на груди и склоняет голову набок.

— Это ведь не просто прогулка?

Я улыбаюсь за щитком дыхательного аппарата:

— Угадала. Мне нужно кое-что проверить.

Теперь у меня есть ориентир. Мы поднимаемся по склону холма, затем спускаемся в овраг, который закрывает от нас купол.

— Ты уверен, что нам сюда? — беспокоится Нэша. Я оглядываюсь на нее: рука снова лежит на прикладе огнемета. — Похоже, здесь начинается страна ползунов.

— Да, — киваю я. — Вообще-то, мы недалеко от входа в их туннели.

— Ладно, — говорит Нэша. — И для чего мы здесь?

— Я же сказал: надо кое-что проверить.

Нужное место я нахожу не сразу. Валун, который я выбрал в качестве ориентира, наверное, удерживался на месте льдом, или просто скатился вниз по склону из-за таяния снега. В любом случае он валяется внизу, в двадцати метрах от того места, где находился раньше. Но я все-таки узнаю его, и после этого мне уже несложно вернуться обратно к небольшому каменному уступу, на котором я отдыхал, когда выбрался из туннелей. Под ним навалены горкой камни поменьше. Я встаю на колени и начинаю их разбирать.

— Микки, — говорит Нэша, — ты не хочешь мне сказать, что именно мы здесь делаем?

Хочу, но в этом нет необходимости, потому что я почти разобрал груду камней и обнажил полое пространство под каменным уступом.

— Срань господня! — восклицает Нэша.

Я оглядываюсь на нее, чтобы оценить реакцию. Нэша удивлена, но не напугана, да и убивать меня вроде пока не собирается. Я считаю — это хороший знак. Осторожно просунув руку в темное пространство, я вытаскиваю на свет божий рюкзак Восьмого.

— Ах ты… изворотливый сукин сын, — говорит Нэша.

Я смеюсь:

— Ты же не думала, что я оставил бомбу ползунам?

Она садится на корточки рядом со мной, протягивает руку и проводит ладонью по верхнему клапану рюкзака.

— Он… заряжен?

— Внутри достаточно антиматерии, чтобы полностью выжечь все живое в городе средних размеров, если ты об этом.

Она отдергивает руку.

— Не волнуйся, — успокаиваю я. — Пока пузырьки не повреждены, антивещество находится в другой вселенной. Оно нас не тронет.

— А вдруг часть из них испортилась?

Я снова смеюсь:

— Поверь, мы бы уже об этом узнали.

— Зачем, Микки?

— Что зачем? Зачем я припрятал смертельное оружие, словно пиратский клад?

— Да, — говорит Нэша.

Качнувшись назад, я тоже сажусь на корточки и поворачиваюсь к ней:

— Видишь ли, дело вот в чем. Если бы я и в самом деле оставил бомбу ползунам, как и сказал Маршаллу, у них мог возникнуть соблазн ею воспользоваться. Если честно, к тому моменту мне было наплевать на большинство обитателей купола, но…