На КПП перед главным шлюзом сегодня дежурит Гейб Торичелли. Туповатый здоровяк-охранник, но для громилы неплохой парень. На нем полный комплект усиленного боевого снаряжения, только без шлема. Он похож на перекачанного бодибилдера с крошечной головой.

— Микки! — восклицает он. — Такая рань, а ты уже на ногах.

Я пожимаю плечами:

— Да вот, совершаю утренний моцион. А что с экипировкой? Мы объявили кому-то войну, пока я ползал в расщелинах?

Гейб ухмыляется:

— Пока нет. Часовые могут выбирать снарягу по своему усмотрению. Мне просто нравится, как я в ней выгляжу. — Он машет рукой в ту сторону, откуда я пришел: — Маршалл так и гоняет тебя на разведку к подножиям гор?

— Ага. Нет смысла рисковать ценным оборудованием на черной работе, когда под рукой есть я.

— Ты прав. Видел там что-нибудь интересное?

О да, Гейб. Видел ползуна размером с грузовой шаттл. Он принес меня обратно к куполу и отпустил. И я убежден, что он разумное существо. Круто, правда?

— He-а. Ничего, кроме камней и снега, — отвечаю я.

— Ну как обычно. Командор только зря тратит наше время на эту херню, или я не прав?

Хм. Гейбу скучно, и он не прочь потрепаться. Пора это пресечь.

— Слушай, — говорю я, — я бы и рад с тобой поболтать, но нужно идти, у меня там… дело с утра пораньше.

Ухмылка сползает с лица охранника.

— Да, конечно, — говорит он. — Пропуск я у тебя, понятно, спрашивать не буду.

— Да, — киваю я. — Это ни к чему.

Он достает планшет, что-то вбивает в него и, махнув рукой, впускает меня внутрь купола. Вот и славно. Это означает, что никто пока не зарегистрировал на КПП Микки-8. Лень Берто уберегла меня от очередных неприятностей. С другой стороны, из-за его лени я и оказался в такой ситуации. Конечно, мое спасение требовало усилий, а все-таки он мог бы поднапрячься, подтянуть оборудование и вытащить меня еще вчера вечером.

Нэше я бы не позволил поставить на кон жизнь ради моего спасения, но Берто? Изъяви он такое желание, я бы голосовал обеими руками.

Конечно, весь смысл расходников в том и заключается, что за ними не нужно возвращаться. Но вне зависимости от того, чем все закончится, мне стоит пересмотреть свои критерии выбора лучших друзей.

Первым делом — к себе в отсек. Мне нужно переодеться, помыться и наложить компрессионную повязку на кисть. Прошло уже много времени, рука вряд ли сломана, но запястье посинело и раздулось; вероятнее всего, еще несколько недель оно будет причинять неудобство. А дальше нужно найти Берто и проследить, чтобы он не совершил очередной глупости. Нэше тоже стоит маякнуть — предупредить, что я все же выбрался.

И, наверное, поблагодарить за проявленное желание спасти меня.

Я прохожу по главному коридору две трети помещения базы, потом взбираюсь по голой металлической спиральной лестнице на четвертый этаж в трущобы. Здесь, под самой крышей, расположены отсеки низкорангового персонала: десятки клетушек два на три метра с тонкими пенопластовыми дверями, отделенные друг от друга штампованными пластиковыми перегородками. Моя берлога находится почти в центре купола. У меня двойной номер, и над головой достаточно места, чтобы вытянуть руки вверх, не упираясь в потолок, — вероятно, одна из привилегий моего статуса расходника. Говорят, ацтеки тоже пылинки сдували со своих отборных красавчиков — до того момента, пока не приходило время втащить их на жертвенный алтарь и вырезать у них из груди сердце.

Я начинаю подозревать неладное, когда пытаюсь открыть замок. Дверь не заперта. Я толчком распахиваю ее, сердце выбивает в груди барабанную дробь. Кто-то лежит на моей кровати, натянув одеяло до подбородка. Волосы у спящего прилипли ко лбу, лицо измазано чем-то вроде засохших соплей. Я делаю два шага вперед и захлопываю дверь. От лязга защелки человек резко просыпается.

— Привет, — говорю я.

Он садится в постели и трет ладонью лицо.

— Что за… — Взглянув на меня, он широко распахивает глаза и договаривает: — …дерьмо. Я Микки-восемь, да?

К этому моменту моего рассказа вы, наверное, гадаете, что же я такого натворил, раз меня записали в расходники. Наверняка что-то ужасное. Скорее всего, убил щенка. Или столкнул старушку с лестницы.

Нет и еще раз нет. Можете мне не верить, но я вызвался добровольно.

Когда тебя обхаживают, вербуя в расходники, никто не называет тебя расходником. Тебе продают идею бессмертия. Согласитесь, звучит намного лучше.

Не хочу показаться идиотом. Я более-менее представлял, во что ввязываюсь, когда ставил отпечаток большого пальца на контракте. Сидя в офисе рекрутера на Мидгарде, я полностью выслушал все условия игры. Вербовщицу звали Гвен Йохансен: высокая, плотного сложения блондинка с невыразительным лицом и таким скрежещущим голосом, будто она завтракает гравием. Йохансен сидела за столом, уставившись в планшет, и читала с экрана список действий, которые могут от меня потребоваться и тем самым привести к смерти моего настоящего тела.

Внешняя починка корпуса корабля при межзвездных перелетах была в списке — наряду с контактами с любой местной флорой и фауной, с медицинскими экспериментами, военными действиями против противника, с которым мы можем столкнуться, и так далее и тому подобное до бесконечности, так что в какой-то момент я просто отключился и перестал слушать. Голая правда заключалась в том, что не имело значения, как со мной поступят. Если я хотел получить место в экспедиции, выбора у меня не было. Я не пилот. Не медик. Не генетик, ботаник или ксенобиолог. Меня не взяли бы даже на роль без слов. Я не обладал никакими практическими навыками — но мне очень-очень нужно было убраться с Мидгарда к чертовой матери, и как можно скорее. Это был первый корабль с колонистами, снаряженный со времен первого нашего приземления двести лет тому назад, и у меня оставался единственный шанс обеспечить себе место в команде: завербоваться в расходники.

Я знал, что, сдав образцы биоматериала и позволив выгрузить свои данные, сразу окажусь первым в очереди на самую опасную работу, которая под силу лишь самоубийцам. Чего я так до конца и не осознал — даже прослушав бесконечную литанию в исполнении Гвен, — что опасной самоубийственной работы в месте высадки колонистов на плацдарм будет бескрайнее море, а выдергивать меня для ее выполнения будут крайне часто. Казалось бы, большую часть тупых заданий можно выполнить дистанционно, с помощью радиоуправляемых механизмов: скажем — что уж далеко ходить за примерами, приведу ближайший, — исследовать предположительно нестабильные расщелины в горах, населенные предположительно плотоядной местной фауной. На Мидгарде обычно так и поступают, вот почему я думал, что мое назначение окажется относительной синекурой.

Однако выяснилось, что существует целый ряд агрессивных воздействий, в основном касающихся облучения повышенными дозами радиации, но ими не ограничивающийся, которые человеческое тело способно выдерживать намного дольше, чем любой механизм, не говоря уже о различных медицинских экспериментах, которые и вовсе невозможно провести на роботах. Более того, на чужой планете, в ограниченных условиях колонии, расходника гораздо проще восстановить, чем любую технику. Здесь нет и еще долгое время не будет ни масштабной добычи полезных ископаемых, ни тяжелой промышленности. А пока их нет, любой потерянный кусок металла потерян навсегда. В то время как биоматериал для воссоздания нового меня вполне обеспечит развитое сельское хозяйство.

Не то чтобы мы в нем преуспели. Вырастить на Нифльхейме растения в открытом грунте за пределами купола — серьезная долгосрочная задача; некоторые элементы в составе микробиоты местной почвы затрудняют выращивание растений даже в теплицах, но теоретически эту сложность можно преодолеть в обозримые сроки.

Когда Гвен закончила перечислять то ужасное, что может со мной произойти, — а с тех пор многое из списка и впрямь со мной произошло, — она откинулась на спинку стула, сложила руки на груди и молча уставилась мне в глаза, отчего я почувствовал себя неуютно.