– Полегче, Весс…

– Я сказала то, что хотела сказать. В состязании тупых ты занял бы только второе место, потому что ты самый тупой!

Нежелание Семнера убивать Лилиану без контракта постепенно испарялось, как утренняя роса.

– Я смотрю, ты не лезешь за словом в карман, да? А что, если я подойду и воткну вот этот кинжал тебе в черепушку? Найдется, что ответить на это, а?

– В таком случая я, безусловно, умру. Так что, если ты не прячешь в кармане маленького некроманта, это очень глупый вопрос.

Это стало последней каплей. Семнер перестал вертеть кинжал в пальцах и направил его прямо в лицо Лилиане.

– Что я там сказал насчет большой потери? Забудь. Я просто отрежу самые лакомые кусочки и заберу их с собой. Как считаешь, получится у тебя призвать кого-нибудь, пока я еще не приступил?

– И зачем же мне призывать кого-то, – ответила чародейка с неожиданно хищной улыбкой, – если у меня здесь и так полно друзей?

Позади Семнера трупы его жертвы и одного из его сообщников приподнялись и поползли к нему, подтягиваясь на бледных обескровленных руках. Хрупкие ногти крошились под весом тел; двойная полоса крови, моментально засохшей и почерневшей под воздействием оживляющего колдовства Лилианы, запачкала и склеила ворс еще недавно идеально чистого ковра.

Едва Семнер успел сообразить, что ему, наверное, стоит испугаться, как оба покойника протянули руки и стиснули его лодыжки железной хваткой, разорвав и ткань, и кожу под ней.

Пронзительно визжа, Семнер корчился от невыносимой боли. Пальцы сжимали его так крепко, давили так сильно, что плоть отделялась от костей, а мышцы – от связок. Для трупов, нечувствительных к боли, это не имело никакого значения. Но для Семнера это значило очень многое.

Дергаясь в конвульсиях, он кричал, пока его легкие не начали гореть. Тем временем костлявые пальцы погрузились в мышцы его голеней и вырвали их.

Вся комната затряслась, когда Семнер опрокинулся на пол. Даже если бы удар не вышиб из его легких последний воздух, он все равно не смог бы больше вопить. Слишком много крови уже вытекло из рваных ран на его ногах; он побледнел, и в глазах у него начало темнеть.

Сознание милосердно – возможно, более милосердно, чем Семнер того заслуживал – покинуло его еще до того, как мертвецы подползли к его распростертому телу и от лодыжек перешли к гораздо более важным органам.

Все это время Лилиана равнодушно наблюдала кровавое зрелище. Она не отвернулась, когда впервые показались внутренности Семнера, и не вздрогнула от мерзкого чавканья разрываемой плоти. Только когда Семнер оказался несомненно и окончательно мертв, она расслабилась, позволив мертвецам обрести заслуженный покой.

Чародейка прошла по ковру, который при каждом ее шаге отвратительно хлюпал от пропитавшей его крови. Осторожно присев у тела Каллиста, – настоящего Каллиста, а не того человека, с которым она провела несколько месяцев, невольно потакая его попыткам обмануть самого себя, – она опустила руку ему на плечо.

– Мне жаль, что так вышло. Ты этого не заслужил, – это был всего лишь еле слышный шепот, но она считала себя не вправе предложить что-то большее.

Несколько минут она провела возле трупа, склонив голову так, что ее волосы почти касались постепенно высыхающей крови. На мгновение Лилиане захотелось бросить все, кинуться прочь из комнаты и вниз по лестнице, отыскать Джейса и удостовериться, что она не причинила ему вреда своим парализующим душу заклинанием, которое повалило его на пол у двери. Обнять его и не отпускать все то время, пока с ним будет его ужас, его чудовищная, невыносимая боль.

Но вместо этого она поднялась на ноги и повернулась к самому темному углу комнаты. Магия уже струилась сквозь нее. Возможно, когда все закончится – если допустить, что они победят, а Джейс останется жив, – она найдет способ все исправить. Но не сейчас.

– Отыщи его, – приказала Лилиана. – Он не мог далеко уйти. Но не попадайся ему на глаза. Дай мне знать, если будет понятно, что он уже не сможет оправиться. Если нет, то позаботься о том, чтобы с ним ничего не случилось до его возвращения.

Темнота как будто кивнула из угла, моргнула тускло светящимися глазами и исчезла, оставив Лилиану наедине с мертвецами.

Он вспомнил.

Он вспомнил свое детство, до того, как начались сны и видения. Вспомнил, как впервые осознал, что голоса в его голове принадлежат не ему, а окружающим людям. Вспомнил Каллиста и Теззерета, Бэлтрис и Гемретха, и, конечно же, Лилиану.

А еще он вспомнил боль. Вспомнил, как надругался над разумом Каллиста и утратил собственный рассудок.

Вспомнил день, когда все началось. Чуть больше трех лет назад.

***

Это была Равника. Равника, какой ей полагалось быть.

Округ Дравхок спускался с пологой горы наподобие застывшей в янтаре лавины, чарующе прекрасный в ярких лучах солнца. Повторяя очертания горного склона, он простирался до самого берега широкой и бурной реки, захватывая при этом несколько маленьких островков и отмелей, выступающих из воды среди волнорезов.

Вдоль просторных улочек возвышались грандиозные здания с отвесными крышами, построенные из ослепительного мрамора. Их карнизы украшали скульптуры – абстрактные и реалистичные, божественно прекрасные и жуткие, точно демоны из глубин преисподней. Некоторые здания имели всего пару этажей, но куда больше было таких, что возносились на головокружительную высоту, горделиво вырисовываясь на фоне бескрайнего неба, словно рукотворные горы, ставшие продолжением настоящих, словно утесы, поднимающиеся из воды и отбрасывающие бесконечно длинные тени. Между необъятными куполами и тонкими, точно иглы, шпилями раскинулась паутина подвесных мостов – пешеходных дорог, никогда не встречавшихся с грешной землей.

Исполинские статуи забытых богов и героев стояли посреди широких площадей или поддерживали на своих якобы божественных плечах целые улицы. Некоторые из самых высоких башен и вовсе не касались земли, а держались в воздухе благодаря массивным каменным опорам, которые соединяли их с другими зданиями, имевшими более надежный фундамент.

Далеко внизу простирались мощеные улицы, никогда не терявшие своего лоска – от узких извилистых переулков до проспектов, настолько широких, что выстрелом из арбалета невозможно было убить человека, стоящего через дорогу. Один из таких проспектов пролегал прямо по склону горы, уровень за уровнем, терраса за террасой, так, что с самого верха открывался удивительный по красоте вид на реку внизу. Здесь можно было встретить неслыханное для прочих миров многообразие разумных существ: люди и эльфы, гоблины и виашино, локсодоны и кентавры, даже ангелы и случайные призраки гуляли бок о бок, спеша уступить друг другу дорогу. Тысячи слов сливались в единый голос, тысячи запахов – в единый аромат, которые становились чем-то большим, нежели просто сумма их частей, и создавали неповторимую атмосферу, подобных которой не было ни в одном другом городе Мультивселенной.

Да, здесь Равника представала во всем своем великолепии – но и здесь она медленно умирала с тех пор, как пали гильдии. Она все еще казалась красивой, но под слоем искусного макияжа скрывалась стареющая куртизанка, которая с каждым днем становилась все более дряхлой и немощной. Сейчас даже самый проницательный оракул не смог бы сказать, оправится ли город от невзгод минувшей эпохи, чтобы переродиться в нечто более великое, или же окончательно рухнет, не выдержав собственной тяжести.

Почти на самой высокой террасе широкого, плавно уходящего вниз проспекта, под зонтиком уличного кафе, носившего название «Небесная Амброзия», сидел Джейс Белерен, потягивая из стакана холодный мятный чай. Хотя его волосы были на несколько дюймов длиннее, чем диктовала нынешняя мода, и он чисто брился, пренебрегая возможностью отпустить пышную бороду, Джейс выглядел образцовым равницким аристократом. Его одежда была пошита из ткани и кожи высшего качества, и, в отличие от броских, кричащих нарядов, которые хвастливо выставляли напоказ горожане среднего достатка, имела более сдержанный оттенок, свидетельствующий об истинном богатстве владельца. Его рубашка и штаны из мягкой замши были темно-синими, а жилет – настолько черным, что взгляд просто тонул в нем. Но блистательнее всего выглядел плащ Джейса, легкий, струящийся, словно частичка таинственных океанских глубин. Пуговицы и пряжки на жилете и плаще, – а их насчитывалось немало, и в этом Джейс следовал моде, – были сделаны из полированного серебра и сплошь покрыты разнообразными символами, которые непосвященным казались мистическими и зловещими, но на самом деле не имели никакого смысла. Джейс просто решил, что они хорошо смотрятся.