— А какое это имеет отношение к волостным делам… — пристыженно бормочет волостной старшина.
— Все имеет отношение… так уж устроена человеческая жизнь… Я учил тебя, что нельзя ловить певчих птиц, вырезать у них язык и разорять их гнезда. Разве не так?
— Так, — без всякой охоты признается Краавмейстер.
— И еще учил я тебя не разносить хулу на своих ближних повсюду, как иная бабенка из богадельни. Узнаешь о чем-нибудь и держи про себя, попытайся сам разобраться в деле. Разве я не говорил это? Разве я не учил тебя тому три, нет — четыре зимы. Но какая же была польза от моих слов, если ты их в жизни забыл? — Поммер вздыхает и взволнованно продолжает: — Тебе должно быть стыдно винить своего старого учителя в таком разбойном деле, как поджог школы!..
— Я пошутил… — растерявшись и потупив взор, извиняется волостной старшина. — Я…
— Не перекладывай свои грехи на чужую шею Твой собутыльник спьяну поджег школу!
Волостные мужи молчат. Все они ученики Поммера, исключая старого Кообакене и Якоба Патсманна. Кообакене вообще ни дня не ходил в школу, а Патсманн из другой волости.
Тянется напряженное молчание.
— Волость получит из страховой кассы четыреста рублей. На эту сумму застрахован дом школы, — деловито обрывает тишину Патсманн. — На эти деньги мы можем купить строительный материал и начать строительство. Надо бы поговорить с господином бароном, небось, он продаст нам лесу на школу.
Слова эти вселяют в людей жизнь: лес-то, конечно, и четыреста рублей тоже, но нынче страдная пора, где в такое время сыщешь лесорубов. Дело не простое.
— Из спиленных летом бревен нельзя ставить стены, в них сразу заведется прель, — со знанием дела говорит Кообакене.
— Где уж ставить, нельзя, — поддерживает его Юхан Кууритс. — Вот на хуторе Парксеппа выстроили дом из деревьев, поваленных в день семи спящих, в первое воскресенье июля, и стены за несколько лет иструхлявели, пришлось там ставить новый…
— Это и на стороне слыхать было, что бревно из дерева, поваленного летом, не годится, — произносит Кообакене.
— Вернее было бы выстроить школу из кирпича, во многих волостях это уже сделали, — говорит Поммер. — Такой дом простоит гораздо дольше, его не возьмет ни прель, ни бес.
— Добрый кирпичный дом с большими окнами, светлый и красивый, — поддерживает его скотник.
Но помощник волостного старшины Якоб Патсманн колеблется. Надо сразу же начинать строить, чтобы к зиме можно было поставить стропила. Худо с деньгами. Где их взять? Сумма страховой кассы не так велика, чтобы сразу закупить кирпичи, они ведь дороже, чем бревна. Сход выборных не должен ни в коем случае, закусив удила, принимать решение, дело надо взвесить со всех сторон, волость наша маленькая, бедная. К тому же да будет известно выборным волости, что из Тарту, от комиссара по крестьянским делам пришло письмо, в котором сходу выборных рекомендуется обсудить вопрос о слиянии с какой-нибудь большой соседней волостью.
Неужто сливаться?! Нет, это не пройдет! Письмо не нравится сходу выборных.
Наша волость мала, да мила. Здесь мы сами, меж своими решаем свои дела. Лучше сухая корка дома, чем хлеб с маслом у чужих.
— А пусть катится комиссар со своим слиянием собаке под хвост! Вот выстроим себе школу из кирпича, и дело с концом! — восклицает Пеэп Кообакене на весь зал.
Сход шумит как улей, но волостной старшина молчит. Потому что молчит и директор народных школ Лифляндской губернии в Риге. Понятное дело, лето, большие господа отдыхают. Краавмейстер колеблется как заправский политик.
— Не сливаться! — кричит и Юхан Кууритс. — Не хватало еще с мужиками чужой волости вздорить. Кровь погуще, чем вода, все лучшие куски они отхватят себе, а мы плати?
— Что у волка в пасти, то у него в заду, какая разница, — говорит Андрес Поссул, который редко ходит на волостные собрания и еще реже подает голос.
Пастманн стучит по столу: тише, тише! Ругань запрещена, здесь общественное место. С упреком смотрит он на волостного старшину, который сидит за столом, замкнувшийся и рассеянный; мысли его витают где-то далеко. Его же это дело — соблюдать порядок!
— Как же будет со школой? — сурово спрашивает Поммер.
— Из кирпича будет, — сообщает Пеэп Кообакене.
— Из дерева дешевле, — замечает Кууритс.
— Если уж строить, так из кирпича.
— Тебе-то что распоряжаться: из кирпича, из кирпича! — сердится Юхан Кууритс. — А ты, мызный скотник, тоже будешь платить, или как? Главные затраты ложатся на землевладельца.
— Ты, Кууритс, заклятый супротивник просвещения, — ожесточается и Кообакене. — Ты хочешь, чтобы эстонский народ остался на веки вечные в темноте и рабстве.
— Не твое это дело, вози дерьмо с мызы, — ядовито бросает Кууритс.
К счастью, они сидят поодаль друг от друга, по углам. Не то, пожалуй, еще бросятся друг на друга с кулаками.
— Краавмейстер, скажи и ты свое слово, — просит Патсманн.
Волостной старшина будто пробуждается от дремоты.
— Я?
Страсти утихают — так кажется со стороны. Но огонь все еще тлеет под золой, как это бывает у финно-угров. Внимание обращено к волостному старшине.
— Школу, конечно, надо строить, — произносит Краавмейстер медлительно и задумчиво. — Никто против этого не возражает, даже я не против, хотя, по мнению Поммера, я запамятовал кое-что полезное. — Иные из волостных мужей усмехаются. — Дело надо обсудить спокойно, без крика. Прежде всего, если мы выстроим школу из кирпича, понадобится гораздо больше денег и будет много мороки с поисками каменных дел мастера, плотника найти легче…
Писарь Йохан Хырак ждет, что вносить в протокол. Прáва голоса у него нет, и ему приходится молчать и слушать до глухоты всякое бормотанье и болтовню. Волостные выборные приходят и уходят, на старые места выбирают новых, а он остается, бессловесный слушатель и свидетель, безукоризненно начищенный человек с трясущейся головой.
Деревянную или кирпичную?
Кирпичную или железную?
Деревянную или железную?
Деревянную ли школу с прелью в бревнах или кирпичную, наделав новые долги?
Господи помилуй, что они так долго судачат. Поскорей приняли бы какое-нибудь одно решение и — с богом по домам, на сенокос.
Да где уж там — светоч просвещения угас.
— Прель в деревьях, что летом срублены, может статься, всего только байки старых людей, кто знает, — говорит Юхан Кууритс. — Иные старинные премудрости очень уж удивительны. Говорят же, что корову надобно последний раз доить перед отелом в воскресенье, тогда от нее потом много надоишь. Я пробовал это два года подряд с одной коровой, помнится, еще было крещение, записывал в месяцеслов, но ничего не вышло. Корова дала куда меньше молока — и все тут. Так что и эта старинная выдумка тоже ничего не стоит. И ежели, боясь ее, не станем строить деревянную школу, это глупость, вот и весь мой сказ.
— Старинная мудрость вернее всего, — говорит старый Кообакене. — А кто считает ее глупостью, отказывается от своих предков… А твоя корова, небось, у быка не побывала, где уж тебе было надоить от яловой-то…
Андрес Поссул весь так и сияет.
Разговор то и дело уходит в сторону. Трудно держать волостных мужей в колее и направлять в одну сторону. Они редко встречаются друг с другом, и когда приходят на сход, разговоров между ними множество.
Наконец все же решают строить кирпичный дом, на новый манер, современный. Маленькая и бедная волость не в силах бороться с прелью, это еще разорительнее, чем тяжба с двумя предыдущими волостными старшинами. Против прели не поможет ни одна закорючка в законе, ни даже стряпчий в Риге, которому они платят из кассы волости, чтобы он вел их дела в окружном суде, потому как сами они не знают языка. Да и что может поделать простодушный хуторянин в губернском городе, где все делопроизводство ведется через трех-четырех переводчиков, которые говорят в суде, что только захотят. А до того, что и сам закон иногда может быть гнильцой, что съедает и самое сильное дерево, до этого они еще не дошли.
