Чанг сидит, молчит.

Халбер ему еле слышно:

– Две сотни.

А потом еще шепнул, совсем тихо.

Чанг не удивился. Кивнул. Интересно, где он отыщет пару сотен перм? Я-то был у него в магазине. Там столько не наберется.

– Спортивные костюмы мне без надобности, – сказал он. Потом согласился. – Ладно, беру несколько спортивных костюмов, но основную мену за пермы Чанг возьмет не товаром. Нужна помощь.

Халбер закатить глаза:

– Не раздумал? Я ж тебе говорил: не выйдет.

Чанг грустно:

– Должен попробовать. Вода уходит.

– Слишком поздно. Наш способ лучше. Правительство не будет знать, что делать, после… – Он огляделся и заговорил тише.

Кто-то тряс меня. Я вскочил. Девчушка стояла совсем близко и улыбалась.

– Племя? – она говорила тихонько, чтоб не встревожить ворчливых сабов.

– Уйди! – я отпихнул ее руку. Не хочу, чтоб саб до меня дотрагивался. В детстве мать часто пугать меня сабами, истории рассказывать.

– Ты какого племени?

Она была в красном спортивном костюме, разодранном, на голове желтая повязка.

Я решил: подойдет ближе, пырну ножом посередине в грудь. Но ведь не уйдет, пока не отвечу.

– Мид с Тридцать пятой, – гордо говорю.

– Тридцать пятой не знаю, – заявила девчонка и нахмурилась. – Такой же, как миды с Сорок первой?

– Не!

Тупая. Укрытие на 35-й – лучшее место на свете.

– Я Элли, – она вытянула руку, будто пальцы показывала. – А мид быть кто?

Я слушал Чанга. потому не ответил. Через минутку рука ее опустилась.

– Мальчишка-мид задница! – презрительно объявила она. – Имя забыл. Рёхнутый.

Повернуться и кричать кому-то:

– Глянь на рёхнутого мида! У него имени нету!

Я разозлился:

– Убирайся, стерва, пока Пуук не взбеситься!

– Думаешь, мы…

Тычок. Рядом взрослый саб. Костлявый, с длинными кучерявыми волосами. Глянуть на Халбера, потом на нас и прижал палец к губам. Элли кивнуть, сесть в сторонке и тихонько говорить:

– Ладно, Чако.

Как Чако отошел, мальчишка-саб наклонился поближе и шепнул:

– Ты Пуук?

– Да. – Зря я ответил.

– Говори тихо. Чако здоровский, не зли его.

Парнишка вытянул в мою сторону руку, все пять пальцев.

– Кранд.

Я глянул на руку. Кольца нет, зачем он мне показывает?

Элли прошептала:

– Мид трусит.

Я не стерпел:

– Почему привязалась к Пууку? Ничего тебе не сделал!

– Мид воротит нос, не хочет дотронуться до саба!

Я сглотнул. Что делать? Потом осторожно так вытянул руку – вдруг какой подвох?

Элли тоже протянула руку и дотронулась всей ладонью и пальцами до моей:

– Здорово встретить.

Подождала и ткнула меня в ребра:

– Говори – здорово!

– Здорово встретить, – пробормотал я. Вот дурость.

Кранд протянул руку, мы соприкоснулись ладонями:

– Здорово.

Он маленький, может, лет одиннадцать. Но у Элли уже сиськи вырасти. Я глядел с восхищением.

Как-то Старшая Сестра дала мне потрогать свои. Я держал ее сиськи в руках, а она смеялась. Это мне не понравилось, но раз дала подержать, я ничего не сказал.

Уж не знаю, как вышло, но впереди у меня выросло. Я повернулся боком и быстро начал думать про другое, не то Элли заметит, что у меня спереди со штанами.

Чанг все говорил с Халбером.

Она прошептала:

– Ты с торгашом?

– Помогаю с тележкой. – А чтоб не думала, будто я совсем малявка, добавил:

– Он дает много мзды, говорит, пожалуйста, Пуук, Чанг сам не может.

Теперь она глянуть на меня с восхищением:

– Покажи мзду.

– Э… осталась в укрытии, – я не сразу сказать, – Думаешь, Пуук понесет ее вниз, к сабам? А вдруг сгинет?

Кранд хмыкнул:

– Да врет он, Элли.

Она прикусила губу, глянула на Кранда, потом на меня:

– Врет?

– Ясное дело. Глянь на него. Рубаха грязная, рваная. Ни колец, ни цепочек. Похоже, будто у него много мзды, а? Что думаешь, Элли?

Думаю, Кранд бы здорово выглядеть со вторым ртом у горла. Порезать?

На плечо легла рука. Чанг.

– Пора идти, парень.

Я на самом деле ему обрадовался. Значит, не придется отвечать Кранду.

– Да, мистр Чанг.

Я встал с достоинством:

– Нам пора. Элли тоже встала.

– Идем, Кранд, проводим до лестницы. Сначала шли Чанг с Халбером. Перед темнотой Элли толкнула меня локтем:

– Здорово, что встречайся. Я гордо выпрямиться.

За завтраком я снова налил себе соку.

– Когда он примет решение?

Адам Тенер отвел взгляд от освещенной солнцем лужайки с подстриженной травой.

– Возможно… командир не… Ты бы мог… Не знаю. – Он потер глаза.

Я поджал губы. Трудно сказать, насколько сильно стоит давить.

Завтрак Адама остался нетронутым. Он налил себе вторую чашечку кофе.

– Извини, Робби, сегодня я почти не спал.

Я промолчал. Он мог одним словом заставить меня перенестись в юность. Робби.

– Ладно. – Адам встряхнулся, стал сосредоточенным. – Как я понимаю, тебе нужно знать точно?

Я кивнул.

– В глубине сердца он не политик, – проговорил Адам.

Безусловно. Во всяком случае, в том смысле, в каком эго понимает мой отец. Если отец обожал общественный аспект политической деятельности, то капитан не любил бывать на виду. Отцу нравилось отыскивать общие интересы у отдельных групп, сконцентрированных на собственной выгоде. Капитан Сифорт стремился отыскать лишь нравственную истину, а все остальное считал не стоящим внимания. Отцу искренне симпатизировали политики обеих партий. Капитана уважали, некоторые простые люди перед ним благоговели. И только.

Когда я наконец поднял глаза, Адам сказал:

– Помнишь, как давным-давно, когда мы были гардема… когда ты был кадетом, в Академию с инспекцией прибыли сенаторы?

Я расплылся в улыбке:

– Нет, но отец не раз и не два рассказывал мне об этом.

– Мы, гарды, решили, что капитан выжил из ума. Ему была отвратительна мысль, что банда политиков наводнит Фарсайд. Поэтому он закинул их в бараки, точно кучку плебеев, невзирая на возможные политические последствия. Некоторые жутко разозлились.

– Отец неделю уговаривал возмущенных ничего не предпринимать.

– Мистер Кин приказал нам успокоить их всеми возможными способами, только чтобы они не призвали Военно-Космические Силы взять базу штурмом.

Улыбка Адама медленно исчезла.

– Понимаешь, командир не вникает в искусство переговоров, компромиссов и альянсов. Чем больше ты на него давишь – тем больше он сопротивляется. А он понимает, что ты, Роб, давишь на него.

Я знал, что к предупреждению Адама нужно отнестись серьезно.

Отразив атаку враждебных инопланетян на Землю, Ник Сифорт ушел в монастырь необенедиктинцев, затерявшись во мраке своей души.

Минуло десять лет.

Возможно, он до сих пор там бы и оставался, если бы не визит бывшего трущобника Эдди Босса, ставшего космическим мореплавателем, который прежде был его денщиком. Эдди обратился к нему с просьбой помочь опротестовать возобновление проектов Земельной партии в отношении крупных городов.

Капитан отослал его прочь с резкими словами, но через месяц покинул монастырь и появился перед голографическим камерами. Он объявил, что выдвигает свою кандидатуру в Сенат, в самых резких словах поносил расчистку окружающих резиденцию ООН трущоб, предпринятую генсеком Анжуром.

Позиция Сифорта вынудила земельщиков увести войска с улиц. Трущобники продолжали жить по-прежнему, то есть в грязи, нищете и убожестве. Сифорт именовал это «независимостью».

Но дело не в этом. Капитан был избран в Сенат от Северной Англии. Какое-то время он безнаказанно попирал неписаные законы политики, действуя с бескомпромиссной честностью и правдивостью, которая доходила до резкости. Восторженные избиратели выдвинули его в секретари ООН, и вместе с ним к власти пришла наша Супранационалистическая партия.

А вот в кабинетных делах отказ Сифорта подчиняться давлению оказался скорее помехой, чем достоинством. Снова и снова его нетерпимость разрушала сделки, подготовленные отцом.