Концерт, организованный фрау Линде, проходил вполне пристойно. Жители Дорнау и впрямь соскучились по развлечениям; утверждая это, хозяйка оказалась права: даже простейшие эстрадные номера вызывали шумные аплодисменты. Но с особенным нетерпением все ждали выступления Эдит Гартман, о чём извещал огромный плакат у стойки, как раз под золотой короной — эмблемой ресторана. Большие красные буквы на плакате кричали: «Сегодня у нас поёт Эдит Гартман!»

В антрактах между номерами фрау Линде перекидывалась шутками с посетителями и с господином Штельмахером — неудачливым актёром, исполнявшим обязанности конферансье. Штельмахер когда-то действительно подвизался на сцене, но так как никакого таланта у него не оказалось, театр пришлось покинуть и искать случайных заработков. Кроме платы от фрау Линде, он получал возможность торговать здесь сигаретами.

Уже перед закрытием, когда программа была почти исчерпана, Штельмахер объявил продолжительный перерыв. Тем больший эффект, считал он, произведёт последний номер — Эдит Гартман.

Остановившись у стойки около фрау Линде, конферансье лениво разглядывал посетителей. На несколько секунд внимание его привлёк человек явно деревенского типа. Он пил пиво за столиком, всё время поглядывая на эстраду. Это был Эрих Лешнер, он явился сюда посмотреть на Эдит. Правда, Эрих приехал в город не только за этим. Проведённая недавно земельная реформа выдвинула перед новыми хозяевами множество вопросов, разрешить которые можно было только в магистрате. Возвращаясь оттуда, он увидел большую афишу и, конечно, не мог уже пройти мимо.

Гость из деревни недолго занимал Штельмахера. Широко расставив свои необыкновенно длинные ноги и прислонясь спиной к стойке, конферансье говорил, вполоборота поглядывая на владелицу ресторана:

— Начало, конечно, довольно скромное, фрау Линде, но вы не горюйте. Наши жители просто ещё не пронюхали, что у вас, кроме трёхпроцентного пива, имеются всякие небесные напитки. Когда люди об этом узнают, тут протолкнуться негде будет. Это — чрезвычайно многообещающее дело. Ещё один коньяк, фрау Линде!

— Прошу, — ответила хозяйка. — Пятьдесят марок!

Удивлённый Штельмахер даже свистнул:

— Но ведь первую порцию я пил за сорок пять, фрау Линде, это я хорошо помню.

— Коньяк дорожает.

— Действительно, — ответил Штельмахер, — дорожает на глазах у публики.

— А кроме того, — продолжала фрау Линде, — предыдущую пачку сигарет вы мне продали за семьдесят пять марок, а за эту взяли уже восемьдесят. Удивляться нечему.

— Действительно, нечему, — подтвердил Штельмахер. — Можете быть уверены: следующая пачка будет стоить ещё дороже.

— Вы не знаете политэкономии, Штельмахер, — с сознанием своего превосходства объявила фрау Линде. — Я-то найду другого поставщика сигарет, а такого коньяку вы в городе не достанете. Давайте не ссориться. Это будет лучше для вас.

Тем временем в большом низком зале появились новые посетители — бывший антрепренёр господин Пичман и фрау Я нике, которая тоже некогда имела отношение к театральному искусству. Войдя в ресторан, они поздоровались с фрау Линде, как старые знакомые, и уселись за столик, где красовалась небольшая картонка с надписью: «Для постоянных гостей». Когда-то это было немалой честью — считаться постоянным посетителем ресторана «Золотая корона».

— Два пива! — заказал Пичман. — Очень рад видеть ваш ресторан вновь открытым, фрау Линде.

— Наш город начинает приобретать прежний вид, — лениво произнесла фрау Янике. — Разве не правда? Ресторан «Золотая корона» сверкает огнями на всю улицу! Жаль, конечно, что он открыт лишь до десяти. И когда только снимут это военное положение!

— К сожалению, таков приказ нашего коменданта, — ответила хозяйка.

— А приказы надо исполнять, — подмигнул ей Пичман. — Ваше здоровье, Марта! — Подняв тяжёлый бокал, он сделал такое движение, будто хотел выпить его до дна, но отпил лишь маленький глоток и снова поставил пиво на кружок картона, предусмотрительно положенный на скатерть.

— Ваше здоровье! — ответила фрау Янике, так же бережно отпивая глоток.

В это время Эдит Гартман переодевалась в маленькой комнатке за стойкой. Она достала из чемоданчика чёрное вечернее платье, отделанное кружевами. Когда-то это было очень красивое платье, и, выступая в нём, Эдит пользовалась большим успехом. Правда, с тех пор платье порядком поизносилось. Но сегодня Эдит решила выступить именно в нём.

На душе у актрисы было смутно. На память невольно приходил осуждающий взгляд капитана Соколова во время их последней беседы в комендатуре.

«Должно быть, прав капитан Соколов. Стыдно Эдит Гартман выступать в ресторане с пошлыми песенками!»

До сих пор ей казалось, что она совершенно свободна в своём выборе, и Эдит очень этой свободой дорожила. Исполнение эстрадных песенок и выступление в случайных концертах она считала печальной, но временной необходимостью, занятием, которое по крайней мере не требует участия души и пройдёт для неё бесследно. Конечно, порой приходила в голову мысль, что в таком существовании нет и намёка на элементарную независимость, как, впрочем, нет и искусства. Но такие мысли были неприятны, и Эдит старалась их быстрее заглушить. Она хотела создать себе хотя бы иллюзию свободы.

Больше всего поразили её во время разговора с капитаном слова о будущей демократической Германии, перед которой когда-нибудь придётся держать ответ за нынешнее бездействие. Эти слова не раз вставали в памяти Эдит и заставляли её внимательнее приглядываться к окружающим её людям и их поступкам.

Она окинула критическим взглядом Гильду Фукс. Очень возбуждённая и, кажется, даже слегка опьяневшая, она быстро и привычно надевала свой экстравагантный костюм. Злые языки утверждали, что на него не ушло и одного метра материи. Однако чувствовала она себя в нём прекрасно.

Эдит, взглянув на Гильду, вполголоса напевавшую весёлую песенку, поднялась и вышла в зал. Её вдруг испугала мысль: «А что, если капитан Соколов тоже пришёл сегодня в ресторан?» Она окинула взглядом столики и облегчённо вздохнула, нигде не обнаружив золотых погон.

— Скоро начнём, Штельмахер? — спросила актёра.

Штельмахер не успел ответить: навстречу Эдит одновременно поднялись Пичман и Янике.

— Вы, как всегда очаровательны, дорогая Эдит, — провозгласила Янике.

— Мы пришли полюбоваться вами, — поддержал Пичман.

Эдит, заметив Лешнера, подошла к нему:

— Что ты здесь делаешь, Эрих?

— Я очень рад видеть тебя, Эдит, — широко улыбаясь, ответил Лешнер. — У меня в городе разные дела, вот я и зашёл выпить кружку пива и поглядеть на твоё мастерство.

— На моё мастерство? — Эдит почудилась ирония в этих словах. Она внимательно посмотрела на брата, но на его лице ничего нельзя было прочесть.

— Конечно, — спокойно продолжал Лешнер, приглашая её присесть.

— Ну, как ты живёшь, Эрих? — спросила она.

— Ах, какие у нас сейчас интересные дела творятся! Знаешь, в Гротдорфе всё точно в котле бурлит. Землю Фукса и Зандера мы поделили, скот — тоже. И я получил участок. Мы начинаем жить по-настоящему. Ты понимаешь меня?

— Отлично понимаю. А вот я, откровенно говоря, никак не могу начать жить по-настоящему…

В голосе актрисы прозвучала грусть. Лешнер сочувственно поглядел на неё.

— А ты попробуй. Я, признаться, думал, что Эдит Гартман уже в настоящем театре играет, а она по-прежнему в ресторане песенки под чечётку поёт… Будто ничего на свете не изменилось…

— А ты думаешь, я должна…

— Да, я в этом убедился, на своём опыте. Нельзя ждать — надо действовать! Если бы мы ждали, у нас до сих пор не было бы ни земли, ни будущего.

— Да, тебе всё это, пожалуй, подходит. А мне большевики…

— А что большевики? Они сами через всё это прошли. Да, помещиков и всяких там банкиров они, правда, не жалуют. А мне большевики нравятся. Есть у меня знакомый офицер в комендатуре, майор Савченко, так он заранее знает обо всех затеях помещичьих управляющих. Я могу у него получить ответ на все вопросы. Вот и тебе, Эдит, надо бы найти таких советчиков. Очень бы я хотел видеть тебя уже в театре, а не в ресторане.