Кирилл смотрел на стройную девичью фигуру, и вдруг ему стало жарко. Да ведь это Марина Железняк стояла у реки, командуя пионерами. Боже, как она выросла за это лето и какая стала красивая!

«Марина!» — чуть не крикнул юноша, но вовремя прикусил язык. Ему нельзя и на глаза ей показываться. Уж кто-кто, а она-то, наверное, ненавидит его всем сердцем.

Стараясь не привлекать внимания девушки, Кирилл лежал неподвижно. Он охотно закопался бы сейчас глубоко в песок или ужом уполз в заросли ивняка…

На шее у Марины висели на шнурочке большие карманные часы, взятые у начальника лагеря. Девушка взглянула на них и, точно выполняя лагерные предписания, скомандовала:

— Из воды!

Казалось, никакая сила не могла бы остановить этих сорванцов, которые успели взбаламутить весь Донец. Но свою вожатую они слушались беспрекословно. Выскочив из воды, ребята начали бороться на песке, бегать друг за другом, играть в «куча мала». Теперь и Марина бросилась в воду; она глубоко нырнула, быстро переплыла речку и вернулась обратно.

«Как русалка плавает», — улыбнулся Кирилл.

Течение отнесло Марину вниз, к тому месту, где лежал Кирилл. Она вышла из воды, сняла белую купальную шапочку, распушила светлые волосы и тут увидела Сидоренко.

— Кирилл! — крикнула она. — Что же ты притаился?

Марина подошла к нему и опустилась рядом на песок.

— Здравствуй! — протянула она мокрую руку. — Ты что как неживой лежишь?

— Здравствуй, — насилу выжал из себя Кирилл. — Нет, я живой, просто немного устал.

Он ничего не мог понять. Не знает Марина калиновских событий или делает вид, что не знает? И, желая проверить, не обманывает ли его девушка, спросил:

— Как там Иван поживает?

— Он не приезжал в прошлое воскресенье. Записочку Торба привёз, пишет — немного прихворнул, — весело, как бы не придавая этому никакого значения, говорила Марина. — И в это воскресенье не приедет, комнату будет ремонтировать, пока нас нет.

У Сидоренко отлегло от сердца. Значит, никому ничего не сказал Иван.

— Где ты теперь? У кого устроился? Где работаешь? — спрашивала девушка, и за этими вопросами Кирилл чувствовал настоящий интерес.

— Нечем хвалиться, — хмуро ответил он. — Живу в Дружковке, с первого пойду на автобазу ишачить, вот и всё.

— Тебе непременно на завод надо вернуться, — горячо сказала Марина, трепля руками волосы, чтоб подсушить их на солнышке.

— Нет, проработок с меня хватит. Сыт по горло. И довольно обо мне говорить. Расскажи, куда ты осенью собираешься?

— В техникум уже зачислили, — удовлетворённо ответила Марина, — на строительное отделение. Города буду строить. И ты когда-нибудь будешь жить в построенном мною доме. Проучусь четыре года — и специальность в руках, да какая специальность!

Девушка говорила быстро, весело. Ей приятно было разговаривать с Кириллом, и скрыть это чувство было невозможно, да она и не скрывала. Они давно не виделись, и, кроме того, она считала, что в бригаде обошлись с Кириллом слишком резко. Девушка с таким увлечением рассказывала о своих планах» что и Сидоренко захотелось начать новую жизнь. Он ведь никогда не думал о своём будущем, жил как живётся. Неужели же ему весь век работать на автобазе, забыть завод, жить у бабки Анастасии, участвуя в её тёмных делах?

У него пересохло во рту, и слова застревали в горле, как корки сухого хлеба.

— А к нам ты больше не заходишь?

— Был я у вас дня три назад.

— Помирились?! — воскликнула Марина с такой надеждой, что Кириллу стало жаль её разочаровывать.

— А мы и не ссорились. Не о чём нам теперь больше разговаривать, да он… и не захочет.

— Захочет, непременно захочет, — торопливо сказала девушка. — Мы скоро домой вернёмся, ты приходи к нам, и всё наладится. Вот увидишь!

«Милая, хорошая ты девушка! — думал, глядя на красивое загорелое личико Марины, Кирилл. — Какая же ты славная! Вот говоришь со мной, улыбаешься, хочешь утешить и не знаешь, какой я подлец, что я натворил. Но я не признаюсь тебе ни словом, ни словечком, потому что мне так хорошо с тобой разговаривать, как никогда ещё не было. И на сердце теплее от этого разговора, и верится, что всё в жизни будет хорошо, очень хорошо».

— Ты непременно должен к нам прийти, — продолжала Марина. — Не хочешь к Ивану приходить, ко мне приходи.

«Милая моя Марина», — подумал Кирилл, а вслух сказал:

— Хорошо. Буду в Калиновке — зайду.

Тут мальчуган, которому вожатая доверила часы, подбежал к девушке, вздымая ногами целую тучу песка, сам себе скомандовал «смирно!» и звонко выкрикнул:

— Марина, часы показывают время купаться!

— Мне надо идти, служба! — как бы извиняясь, сказала Марина, и было видно, что ей не хочется покидать Кирилла. — Послушай, приезжай сюда ещё. Я хочу тебя видеть…

— Хорошо, я послезавтра приеду, — тихо ответил Кирилл, сам удивляясь своей покорности. — Я обязательно приеду.

— До свидания! Я буду ждать! — Марина крепко пожала ему руку и быстро побежала к своим пионерам.

Часа через два Сидоренко возвращался в Дружковку. Чем меньше оставалось до дома бабки, тем тяжелее становилось у него на душе. Как будто перед ним раскрыли широкое окно, показали ясный, весёлый солнечный свет, где живут люди с чистой совестью, и снова закрыли, и снова очутился он в туманном, холодном мраке. И как из него вырваться — неизвестно.

Анастасии Петровны дома не было, и это Кирилла не удивило — старуха часто куда-то исчезала. Он взял под порогом ключ, вошёл в дом, напился чаю и, хоть было не поздно, никуда не пошёл. Перед глазами всё плыл Донец, а на песке сидела Марина и улыбалась ему. Ох, как оно далеко, это послезавтра! И почему он не сказал, что приедет завтра! Он заснул с улыбкой на губах и во сне снова видел Донец и Марину.

Утром Анастасия не появилась.

День тянулся, словно резиновый, и не раз приходила мысль поехать на Донец, но каждый раз Кирилл отбрасывал её: он поедет завтра, как условился.

Чёрная ночь легла над Донбассом. А бабка всё не возвращалась, — здорово загуляла, нечего сказать. Поужинать пришлось только хлебом и консервами. А впрочем, на все эти мелкие неудобства Кирилл не обращал внимания: завтра он поедет на Донец, и день снова будет чудесным.

В дверь постучали.

— Заходи! — громко крикнул Кирилл, не подымая с подушки головы.

В комнату вошёл лейтенант милиции в сопровождении сержанта. Клапан кобуры у сержанта был отстегнут.

Кирилл взглянул в окно — там, кажется, тоже кто-то стоял. Сердце у парня оборвалось.

«Значит, не смолчал, значит, всё-таки заявил в милицию Железняк. Сейчас меня арестуют. А завтра надо на Донец ехать…» — в отчаянии думал Кирилл.

— Гражданин Сидоренко? — спросил лейтенант.

— Да. — У Кирилла уже не оставалось никакой надежды, что это ошибка. — Вы пришли за мной?

— Прокурор дал санкцию на ваш арест, — ответил лейтенант. — Вот ордер, можете посмотреть. Граждане понятые, входите, будем делать обыск.

Не понимая, зачем нужно перерывать весь дом и какое отношение это имеет к нему, Кирилл смотрел, как милиция и понятые что-то ищут, что-то записывают. Так продолжалось часа два.

— Всё, — сказал лейтенант. — Пошли! Ничего не скажешь, чистая работа.

И этих слов не понял Кирилл, но поднялся с кровати, взял кепку и навсегда вышел из дома бабки Анастасии.

Группа начинающих боксёров выстроилась в спортивном зале. Гурьянов окинул взглядом юношей. Здоровенный Михаил Торба стоит на правом фланге. Неизвестно, выйдет ли из него хороший боксёр, слишком он неповоротлив, похож на медведя. А впрочем, рано делать выводы, первое впечатление может быть ошибочным.

Пётр Маков, самый маленький и самый лёгкий в группе, оказался на левом фланге. У него вид завзятого боксёра, но и это впечатление ошибочное. Третьим от Торбы стоит Железняк. Следы синяков ещё не совсем исчезли с его лица. Сейчас в ослепительном солнечном свете они кажутся желтоватыми, как будто размытыми. У Ивана сосредоточенное и суровое выражение, он точно знает, чего хочет, и ясно видит путь к цели. Григорий Иванович чуть улыбается, глядя на молодого Железняка: придёт время, и все тайны, которые он так старательно прячет от него, станут известны, — так бывало уже не раз.