Они помолчали.

— Так не знаешь, где мне этого проклятого чёрта найти?

— Не знаю. Но если придёт — скажу…

Ещё помолчали.

— Ну хорошо, — проговорил Иван, — скажи ему, если придёт. Всё скажи. Мне его надо видеть. Он для меня не просто знакомый, он мой товарищ. Поняла?

— Всё поняла, — серьёзно ответила Саня. — Ты уже уходишь?

— Ухожу. А ты знаешь… не говори никому, что я был… и вообще не говори…

— Не скажу.

Она произнесла это сдержанно и покорно, понимая, сколько колебаний, переживаний и глубоко спрятанных чувств таится в словах Железняка.

Иван крепко пожал ей руку и вышел. Неспокойно было у него на сердце. Чем ближе подходил он к дому, тем больше овладевала им тревога. Всё чаще появлялось чувство, что Андрейка что-то скрывает, не договаривает. Что происходит с мальчиком? Не проглядел ли чего Иван?

Когда Иван вернулся домой, Андрейка, сидевший один в комнате, радостно бросился к нему — в больнице он соскучился по родным. Они сели рядом на диван, поговорили о школе, о том, как отставшему Андрею догнать своих одноклассников. Это был хороший разговор, в котором всё было так ясно. Потом, помолчав, Иван сказал:

— Послушай, Андрейка, ты уже не маленький, и с тобой можно говорить как с настоящим взрослым мужчиной. Что-то у тебя всё-таки неладно. То к нам милиция приходила, то ты какую-то бабку Галчиху в бреду поминал, то на простые вопросы отвечаешь так, словно бы оправдываешься. Скажи мне по совести, что с тобой? Я обещаю — никто тебя наказывать не будет, даю честное слово.

Мальчик сразу насторожился, снова виновато — а может быть, это только показалось? — забегали его глазёнки, снова горячо зазвучал голос:

— Как тебе не стыдно! Никакой я бабки Галчихи не знаю, и оправдываться мне не в чём… И чего вы все от меня хотите?!

«Не доверяет мне», — подумал Иван, а вслух сказал:

— Дай честное пионерское слово, что не знаешь.

— Честное пионерское! — выпалил, будто прыгнул с большой высоты, Андрей.

— Хорошо, я тебе верю, — сказал Иван.

Он и в самом деле в эту минуту верил младшему брату, однако спокойствия на сердце всё-таки не было. Вскоре вернулись сёстры. Поужинали и легли спать.

Долго не мог заснуть в эту ночь Андрейка. Его охва-тало отчаяние. Как жить теперь, как смотреть в глаза людям, если он, давая честное пионерское слово, так подло обманул брата? Может, разбудить сейчас Ивана и рассказать ему всю правду? Нет, об этом страшно даже подумать.

И, чувствуя, что у него не хватит смелости признаться. не зная, как быть дальше, Андрейка уткнулся в подушку и горько заплакал.

Солнце уходило за дальние Красногорские холмы, и на стенах комнаты горели яркие краски заката. Дома были только Христина и Иван. Стукнули в дверь. Иван пошёл открыть. Послышался тихий голос. Христина прислушалась и поморщилась — бабка Анастасия пришла!

А бабка уже вплыла в комнату, прошуршала шёлковой чёрной юбкой, села на стул посреди комнаты, улыбнулась так ласково, словно они вчера только расстались.

— А я вот в Калиновке была, — сладенько завела старуха. — Дай, думаю, зайду, гляну, как деточки поживают, как растут да добра наживают. Вы ведь у меня одна на земле родная кровь.

Иван сидел, слушал бабкин голос и удивлялся: «Как этой старой притворщице не стыдно показывать свои хитрые глаза?!»

Как только пришла бабка, Христина сжалась, ушла в себя. У неё всегда при бабке возникало предчувствие какого-то несчастья. Скорее бы уж уехала к себе домой, в свою Дружковку…

— Как же вы живёте, деточки, как поживаете, как здоровьичко, почему не все дома?

— Марина в школе, Андрейка в садике играет.

— А учитесь как?

— Все хорошо учатся.

— А Марина уже седьмой кончает?

— Да, осенью в техникум пойдёт.

— Андрюшечка, говорили мне, болел? Как теперь его здоровьичко?

— Болел, это правда. Скоро в пионерский лагерь поедет на лето. Там совсем поправится.

— А как он, мальчик хороший, почтительный, не балуется?

— Мальчик хороший.

— Прислал бы ты его ко мне пожить, а то скучно одной. Отдашь богу душу — некому будет и глаза закрыть! А для вас одним ртом меньше.

— Нет, мы вместе будем жить.

— А может, он захочет? Может, его самого спросить?

— Нет, — резко сказал Иван, — захочет он или не захочет, я этого не разрешу.

— А, конечно, конечно, ты ведь у них опекун законный. Только детей, Ваня, вырастить — не улицу перейти.

Она помолчала, дожидаясь, что скажет Иван, но тот не вымолвил ни слова. Больше всего ему хотелось, чтобы Анастасия поскорей ушла. Но бабка, как видно, совсем не собиралась так быстро оставлять свои позиции.

— А чайком вы меня, деточки, напоите или так, не угостивши, домой отпустите?

Иван сдержанно сказал:

— Христинка, поставь чай.

Христя встрепенулась, молча вышла на кухню.

— Какая она хмурая у тебя да неприветливая! — проводила её глазами бабка. — С чего это она такая? Нет ли горя какого или неприятностей в вашем семействе?

Христя принесла чай, поставила на стол хлеб, масло, банку с джемом, а бабка Анастасия продолжала, оглядывая стол:

— О, не бедно, не бедно живёте! Видно, хорошо зарабатываешь? Сколько в получку приносишь?

— Заработать всегда можно, были бы руки, — уклонился Иван от точного ответа.

— А всё-таки сколько? Да ты, сыночек, не бойся, говори по правде. Мы ведь не чужие.

Иван с удовольствием выставил бы дорогую родственницу за дверь, но заставил себя сдержаться.

— Слесарь четвёртого разряда зарабатывает четыреста пятьдесят рублей в месяц.

Бабка задумалась, погрела, охватив стакан горячего чаю, похожие на птичьи лапки руки и сказала:

— Из всей родни у нас на грешной земле только ваша семья да я остались. Живём далеко друг от друга, не по-родственному. Перееду я, деточки, к вам. Кроватку мне в кухоньке поставьте, и буду я доживать свой век с родными, борщок вам варить, а вы — за моей старостью приглядывать. А как помру, может, и наследство вам какое оставлю, кто знает, кто ведает!..

Иван представил себе в их солнечной квартире бабку Анастасию, её скучные нотации, ссылки на Священное писание, даже почувствовал запах ладана, которым пропахнут комнаты, и твёрдо сказал:

— Пейте чай, бабушка Анастасия. Мы мамино пальто хорошо помним.

— А это грех, грех старое вспоминать. Так когда же мне, сыночек, можно переезжать? На неделе или в воскресенье?

Иван на мгновение задумался: дразнит его бабка или в самом деле задумала переезжать? А с другой стороны, почему бы ей и вправду не захотеть сюда переселиться? Села бы на шею, да ещё и кнутиком погоняла. И, понимая, как много решает эта минута, Иван сказал:

— Вот что, бабушка Анастасия: если вы попробуете явиться сюда с вещами, вас никто в дом не пустит. Нам и без вас хорошо.

— Правильно, — сказала Христина. Она очень боялась, как бы брат не размяк, не поделикатничал, не уступил нахальной старухе.

Но, видно, опасения её были напрасны, Иван говорил уверенно. Теперь он отобьёт любую атаку, это ясно.

Бабка тоже хорошо это поняла.

— Сильный ты, сыночек, вырос, сильный, — криво усмехаясь, сказала она. — Только напрасно ты старую бабку обидел. Я и не собиралась к вам, только испытать хотела, чтобы узнать, как ты своей родне сердце раскрываешь, как своих ближних любишь. Бог с тобой, сыночек!

— Бросьте вы про бога! Надоело! — сказал Железняк.

Анастасия осторожно поставила на блюдечко допитый стакан, внимательно оглядела и положила в рот намазанный маслом и джемом кусочек хлеба и встала.

— Ну, будьте здоровы, любоньки мои, будьте здоровы. Я наведаюсь ещё к вам как-нибудь, наведаюсь.

Она помахала рукой, сложив пальцы щепотью, как будто борщ солила.

Иван не сразу сообразил, что Анастасия перекрестила всех на прощанье. Опять зашуршала чёрная юбка, и гостья медленно, словно ожидая, что её попросят остаться, направилась к выходу. Но никто не попросил, Христя, громко стукнув дверью, заперла её на ключ.