В Святогорском лесу стояла душная июльская жара. Прозрачные капли смолы медленно, словно ленясь, выплывали из-под серо-красной коры старых, высоченных сосен. Изогнутые, сведённые корчами корни впились в белый, перемешанный с прошлогодней хвоей песок. Томящий, густой запах смолы и тёплой хвои заполнял всё, даже дышать трудно — такой он настоянный и крепкий.

В белых домиках пионерского лагеря было тихо, как бывает во время послеобеденного отдыха. На волейбольных и баскетбольных площадках пусто. Только на крылечке штаба пионерского лагеря сидел дежурный вожатый. Зоркие, внимательные глаза его боролись с дремотой — жара и тишина навевали сладкий сон.

Как раз в это время Иван с Мариною вышли из лагеря. Иван приезжал сюда каждое воскресенье полюбоваться на загорелые, почти чёрные лица Христины и Андрейки, на золотистый загар Марины. Он и сам успел загореть во время этих поездок и в глубине души чуть завидовал сёстрам и брату — так хорошо было в Святогорском бору в эти горячие солнечные дни.

Прежде, когда была ещё жива мать, он тоже жил в таком лагере, и воспоминание об этих шести неделях осталось на всю жизнь. Тогда он был ещё совсем маленьким, но не пропустил ни одного похода, а песни, которые они пели у больших костров, ещё и сейчас звучат в ушах.

Марина с Иваном быстро шли к Донцу. По ту сторону реки высились хорошо знакомые меловые обрывы.

— Тут будем купаться?

— Можно и тут. Место хорошее, только под берегом глубоко, — тоном человека, отлично изучившего реку, ответила Марина.

Она сбросила с себя белое в мелких синих цветочках платье и в одном купальнике как подкошенная упала на белый песок, всем телом ощущая его приятное тепло. Иван гоже разделся и лёг рядом с сестрой. Тут, у реки, жара была не такою томящей, от берега тянуло свежим, сладким запахом ивняка.

— Давай купаться, — сказал Иван, предвкушая ощущение прохладной воды.

— Ещё не хочется, — лениво ответила Марина.

— Здравствуйте! — вдруг послышался из-за кустов приветливый голос. — Вот кого не думал увидеть! Боже мой, какой вы стали красавицей, Марина!

Матвей Шаронов вышел из-за кустов и стал недалеко от девушки, разглядывая её, как манекен на витрине. Он был в длинных, почти до колен, чёрных трусах, на голове белый платочек. Уголки платка, завязанные узелками, торчали, как рожки, и придавали лицу директора ателье залихватский вид. Он был навеселе. Объёмистый животик и необычный костюм делали Шаронова таким смешным, что Марина не выдержала и расхохоталась. Даже Иван, встретивший появление Шаронова враждебно, невольно улыбнулся.

— А мы тут неподалёку сидим и по маленькой выпиваем, — сообщил Шаронов.

Он всё ещё смотрел на Марину, и девушке было неловко и неприятно от его взгляда.

— Боже, боже! — приговаривал Шаронов. — Даже лучшие манекены в московских ателье не могут передать красоты женского тела, а что уж говорить обо всяких скульптурах… Вас, Марина, нужно снимать в кино, надо высекать из мрамора, надо показывать на конкурсах красоты, чтобы весь мир знал, какие есть девушки у нас в Советском Союзе.

— Пошли в воду, Иван, — не выдержала Марина, быстро вскочила, побежала к берегу, и прохладная вода Донца шумно расступилась перед ней.

Девушка нырнула и выплыла на середине реки.

— Браво! — захлопал в ладоши Шаронов. — Браво! Я тоже так могу. Я могу вынырнуть даже на той стороне!

Иван подошёл к берегу и стал на песке. Лёгонькие волны набегали на берег и мягко, ласково касались пальцев ног. Высокий и тонкий, Иван казался отлитым из металла.

— Плыви сюда! — крикнула Марина. — Тут, на быстрине, наверно, ключи бьют.

Шаронов решил, что этот призыв может относиться только к нему.

— Иду-у! — во всё горло крикнул он, пробежал мимо Ивана и с разгону плюхнулся в воду, подняв фонтан брызг и пены.

Улыбаясь, Иван смотрел, как разошлись и исчезли круги на воде, как лопались пузыри…

Прошло, должно быть, с минуту, а может, это только показалось? Голова Шаронова не появлялась на поверхности реки. Иван стал беспокоиться.

— Марина! — крикнул он. — Знаешь, этот директор, кажется, утонул.

— Такой не утоне-ет! — послышалось с середины реки.

— Честное слово, утонул! Плыви сюда! — уже по-настоящему испугался Иван.

В это мгновение метрах в пяти от берега появилось перекошенное лицо Шаронова, высунулась рука с растопыренными пальцами, послышался не то голос, не то хрип, и снова всё исчезло.

— Тонет! Марина, сюда! — звал Иван.

Он бросился в воду, но в зеленоватой, илистой глубине невозможно было разобрать, где барахтается директор ателье. Иван вынырнул, набрал полную грудь воздуха и снова пошёл вниз. Вот мелькнуло белое пятно. Иван повернул в ту сторону, схватил жирное мягкое тело, вытолкнул его на поверхность и вынырнул сам. Они были недалеко от берега, но Шаронов конвульсивно, боясь потерять опору, вцепился в Ивана, как клещ. Плыть было невозможно, они оба пошли на дно, но гут же выплыли снова.

— Держись, Иван! — услыхал он голос Марины. — Я сейчас!

Иван понял, что если он снова нырнёт, тяжёлое тело Шаронова затянет его в зелёную муть донецкой воды. Надо было высвободить во что бы то ни стало руки. Прямо перед собой Иван видел искажённое лицо, обезумевшие глаза, круглый подбородок…

И, не раздумывая, он коротко и крепко ударил в этот подбородок.

Голова Шаронова запрокинулась, как будто сломалась шея. Глаза закрылись. Тело обмякло, и руки выпустили Железняка.

Иван подхватил потерявшего сознание директора, лёг на спину и через мгновение очутился у берега. Осторожно вытащил он Шаронова на берег и положил на песок.

Из воды выскочила Марина.

— Жив? Как я испугалась! Ему надо искусственное дыхание сделать.

Но искусственное дыхание оказалось ненужным. Шаронов чмокнул, раскрыл глаза, сел на песке, сердито взглянул на Марину, затем на Ивана и с трудом поднялся на дрожащих ногах.

— Какое вы имели право бить меня?! — крикнул он высоким фальцетом. — Хулиган! Вы нанесли мне оскорбление действием! За что вы на меня набросились?

Столь неожиданный поворот дела ошеломил Ивана. Вытащил человека из воды, спас от смерти — и на тебе! Это было даже смешно. Иван расхохотался, Марина тоже.

Этого уж Шаронов вынести не мог. Слабые ноги изменили, подогнулись, и директор медленно осел на песок. Не желая признавать своё поражение, он сказал:

— А всё-таки, если бы вы мне не помешали, я переплыл бы реку!

— Попробуйте это сделать ещё раз, я больше не буду мешать, — вежливо предложил Иван.

Шаронов взглянул на ту сторону. Он окончательно протрезвел, но соображал всё ещё медленно.

— Боже мой! — вдруг схватился он за голову. — Боже мой! — Он только сейчас всё понял. — Да, конечно, сам бог мне вас послал! Вы не думайте, что я настолько пьян и что я подлец. Вы хорошие люди, а я…

Иван поморщился:

— Бери платьишко, Марина, пойдём купаться в другое место.

— Куда вы? — спросил Шаронов. — Давайте лучше выпьем с нами…

— Благодарю, — ответил Железняк. — Не подходите только близко к воде, а то бульк — и каюк на веки вечные!

И быстро пошёл за Мариной.

— Что-то мне его даже жалко стало, — сказала Марина. — И жалкий, и подлый, и смешной — все вместе.

— Скажи спасибо, если в милицию на меня не заявит. — улыбнулся Иван. — От такого всего ожидать можно.

Больше о директоре ателье между ними не было сказано ни слова. Они пошли вниз по течению, нашли уютное местечко, искупались, поплавали, потом вернулись в лагерь, но никому не рассказали про случай на реке.

Вечером Иван поехал домой. В вагоне, где люди стояли плотно набившись, было весело. Рыбаки хвалились трофеями, показывали из мешков здоровенные щучьи головы с мёртвыми, запавшими глазами. Какой-то паренёк с обожжённым солнцем лицом тихо наигрывал на баяне. Девичий голос подпевал. Вагон постукивал на стыках рельсов. Иван сидел в уголке около окна и думал о Любови Максимовне.