Иван решил не раздумывать больше ни одной минуты. Он, правда, плохо представлял, как осуществит своё намерение, но другого выхода у него нет, он хочет умереть и умрёт.

Он вышел из лома. Не зная, куда пойти, он на секунду растерялся, остановился, затем побежал к станции.

Гудок паровоза послышался, когда до вокзала оставалось метров сто. Выскочив на перрон, Железняк увидел только красные огни.

— Опоздал на Дружковку, товарищ! — сочувственно сказал какой-то железнодорожник. — Ничего, через десять минут товарный пойдёт, доедешь!

Железнодорожник ушёл, и на широком, ярко освещённом перроне стало пусто. Иван подошёл к самым рельсам и остановился, прислушиваясь. Вдали уже гремел подходивший к Калиновке товарный поезд.

В тот день всё не ладилось у Кирилла Сидоренко. Директор авторемонтной базы сказал, что приступить к работе можно только с первого числа. Слоняться без работы уже надоело. Отпуск, данный самому себе, осточертел.

В последнее время даже Анастасия Петровна совсем неуважительно разговаривала со своим постояльцем, взяла моду насмехаться над ним. По мере того как денег у Кирилла становилось меньше, она требовала их всё больше.

Но на этот раз старуха пришла домой, не имея намерения ссориться. Наоборот, было в её улыбке что-то льстивое, хотя одновременно и ехидное. Она вошла в дом, перекрестилась на образа, села к столу.

— А я сегодня опять в Калиновке была, прости, господи, меня, грешную… — объявила она.

Кирилл насторожился, но не сказал ни слова.

— Там такое про Ивана Железняка, про моего дорогого родственничка, люди рассказывают — прямо сердце радуется. Половинка в отпуск поехал, а Иван, мой родненький, теперь всей бригадой командует.

— Враньё! — спокойно отозвался Кирилл. — Зелен он ещё бригадиром быть.

— А он и не бригадир, — проговорила Анастасия Петровна. — За бригадира там Хоменко поставлен — такая шляпа, такая раззява, не приведи господи! Так Ванюша, рассказывают, всю бригаду в руки взял и командует. Ну чисто тебе инженер!

Кирилл недовольно повернулся на кровати. Разговоры об успехах Железняка были ему как острый нож в сердце. Но Анастасия Петровна, словно нарочно, принялась восхвалять его бывшего ученика. Она рассказывала, как все в Калиновке хорошо говорят о семье Железняка, как уважают Ивана, какие красивые у него сёстры. Она говорила и говорила, но каждое её слово отзывалось в сознании Кирилла совсем по-иному.

«А ты не такой, — словно повторяла бабка. — А про тебя люди никогда ничего хорошего не скажут. А Марина никогда и не взглянет на тебя».

Он долго терпел бабкину болтовню, а потом, чувствуя, как в груди закипает старая ненависть к Железняку, грубо сказал:

— Ну, хватит болтать вздор! Вы мне лучше скажите, зачем вы в Калиновку ездили.

— В Калиновку я к своим старым подружкам ездила, — ничуть не растерялась Анастасия Петровна. — Они гам сроду-веку живут, все знают.

Старуха вытащила откуда-то из глубины своих бездонных карманов бутылку. Они выпили вдвоём по чарочке. Дальше Кирилл пил уже один, дивясь бабкиной доброте. Что с ней случилось — понять невозможно!

— Он тебя, сыночек, выжил из бригады, — приговаривала хитрая старуха, — должно быть, скоро и Половинку выживет. Это такой человек, что всего на свете добьётся. Помяни, господи, царя Давида и всю кротость его! А я бы на твоём месте не смолчала, не смолчала бы на твоём месте. А то уехал ты из Калиновки, он там и распоясался, как фараон.

Слова Анастасии Петровны падали на подготовленную почву. Да, Железняк причина всех несчастий Кирилла. Если бы не он, никогда не оказался. бы Кирилл в этой постылой комнате, никогда бы не валялся на скрипучей бабкиной кровати. Но не удастся Железняку праздновать победу, рано!

Бабка Анастасия продолжала говорить, словно сверлила затуманенный мозг Кирилла, добираясь до самого больного места.

— Поеду в Калиновку, — сказал Кирилл, — посмотрю, как там дружок мой Иван Павлович Железняк поживает. А может, и поговорю с ним.

— Что ж. поезжай, поезжай, сыночек! — наливая ещё стаканчик, приговаривала Анастасия Петровна.

Кирилл выпил, закусил огурцом, встал из-за стола, взял кепку и вышел из дома, сказав на прощание:

— Поздно вернусь, не ждите.

Он не совсем точно представлял, зачем едет в Калиновку, но ему нужно увидать Железняка, схватить его за грудь, вытряхнуть из него подлую душу. Даже удивительно, почему он раньше этого не сделал! Слова бабки Анастасии непрерывно гудели в ушах.

В Калиновку он приехал около семи часов, солнце уже клонилось к обрывам Красногорки. Кирилл быстро спрыгнул с подножки вагона на перрон. У него появилось такое чувство, будто он возвращается домой после долгого, утомительного путешествия. Но он подумал о Железняке, и чувство это исчезло. Сегодня он ему покажет!

Кирилл стремительно поднялся на третий этаж и постучал, уже готовый к драке, к мести. Тишина. Никто не шевельнулся в запертой квартире. Кирилл забарабанил ногами и поднял такой шум, что соседка с четвёртого этажа вышла на площадку, взглянула вниз и сказала:

— Нет там никого. Младшие все в Святогорске, в пионерлагере, а Иван, наверно, к ним поехал.

Кирилл сплюнул, выругался. И тут ему не везёт — не ехать же в Святогорск!

Он вышел на тёплый асфальт и минуту поколебался, не зная, куда идти. Вспомнилась Саня Громенко, и парень поморщился: не слишком хорошо они расстались в последнюю встречу. Но всё-таки при мысли о девушке что-то хорошее шевельнулось у него в сердце: это было воспоминание о том времени, когда он работал в первом механическом.

Он быстро прошёл на восемнадцатый участок, постучал в Санину дверь. Открыла мать, удивлённо взглянула на Кирилла, но, узнав, поздоровалась и сказала, что Саня пошла на стадион, — там сегодня бокс.

Опять неудача! Он направился на стадион, хоть никогда не интересовался боксом. Надежды на встречу с Саней почти не было: попробуй найди девушку, если на этом стадионе тысячи народу.

Он купил билет, прошёл на трибуну. Он уже не вспоминал о Сане, он думал, что тут, наверное, немало бывших приятелей, которые за этот месяц успели забыть его. Нет, он ещё напомнит о себе Калиновке, должен напомнить! Раздражение накипало в его душе, и неизвестно. в какой скандал оно вылилось бы, если бы навстречу не попалась Саня.

Чёрные глаза девушки на мгновение застыли, когда перед нею вырос Сидоренко. Потом она приветливо улыбнулась и протянула руку. Это была первая приветливая улыбка, адресованная Кириллу за последнее время, и он обрадовался ей, настроение его изменилось.

— Ох, какая же ты стала, Санька! — воскликнул он.

— Какая?

— Красивая, большая. Хоть в кино тебя снимай.

— Ну, Дины Дурбин из меня не выйдет! — засмеялась Саня и сразу переменила разговор: — Где ты пропал? Что с тобою делается? Почему не показываешься?

— А ты думала — я извинения приду просить? Не дождутся! Пусть они у меня просят!

— Но друзьям-то весточку подать можно было?

— Друзьям? Нет у меня друзей, все подлецы.

— Ох, и глуп же ты, Кирилл! — вздохнула Саня. — Пойдём сядем, бокс посмотрим. Очень интересное соревнование.

Хотя Кирилл и относился к спорту скептически, соревнование захватило его. Он кричал «ура!», когда сбитый боксёр падал, свистел в четыре пальца и хлопал в ладоши, причём невозможно было понять, когда он одобряет и когда осуждает. Два часа соревнований промелькнули быстро. Последний удар Семёна Климко Сидоренко встретил таким свистом, что соседи заткнули уши, но Кириллу до этого не было никакого дела.

А когда на стадионе погасли прожекторы, к нему снова вернулись все переживания и сомнения. Саня была единственным человеком, которому можно всё рассказать. Но он уже попробовал ей пожаловаться и запомнил это на всю жизнь. Ничего он ей не скажет, не откроет, как тяжело ему сейчас живётся.

Он начал расспрашивать о жизни в Калиновке, стараясь незаметно выведать, вспоминают ли здесь о нём. Но Саня не понимала или не хотела понять его намёков. Она рассказывала столько интересного о знакомых людях и о работе на заводе, что Кирилл снова ясно почувствовал, чего он лишился, покинув Калиновский завод. Они ходили по неярко освещённой аллее парка. Густые кусты казались непроходимыми джунглями. Ветви каштанов вверху сплетались, образуя шатёр, полный полутьмы и шума зелёных листьев.