— Ну, сегодня ты наверняка мот не приходить, у меня страшно много работы.

— Ничего, я скоро уйду. — Железняк привык к таким приветствиям.

Они вошли в комнату, сели у стола друг против друга, помолчали.

— Ну, как твои успехи? — спросила девушка.

— Понемножку. Хвалиться нечем.

— Я тоже так думаю.

— Послушай, Саня, — неожиданно всерьёз сказал Иван, — мне с тобой надо поговорить.

— Вот как?

— Да! Но так, как мы до сих пор разговаривали, говорить больше не следует. Я тебя очень люблю, жить мне без тебя трудно… нет, просто невозможно жить…

— Ну и что из того?

— И я тебя очень прошу, понимаешь ты, прошу — давай поженимся. Встретимся завтра в двенадцать у загса…

Он неуверенно, растерянно выговорил последние слова и запнулся.

Саня уже давно так не смеялась. У неё даже глаза налились слезами, и она по-детски вытирала их.

— И не мечтай! — сказала Саня. — Тоже мне кавалер нашёлся! Жених за своей наречённой должен заезжать на открытой машине и с букетом цветов, а не назначать ей свидание у дверей загса.

— Я бы за тобою зашёл, — ответил Иван, — но пока мы туда доберёмся, наверняка поссоримся.

Саня опять засмеялась.

— Мы и так поссоримся, — сказала она.

— Так я тебя жду в двенадцать у загса, — повторил Иван.

— Сиди у моря, жди погоды.

Иван как-будто не слыхал этих слов.

— Паспорт не забудь взять, — напомнил он и вышел.

Саня проводила его взглядом и опять засмеялась, но

не так заливисто и громко, как раньше. Глупый или ненормальный этот Иван?.. Он, вероятно, думает, что осчастливил её, что она уже рада-радешенька, схватит в зубы паспорт и побежит в загс!.. Не дождётся, не на такую напал!.. Завтра она проучит этого зазнавшегося боксеришку: пойдёт в загс, только не одна, а с подружками, поглядеть, как он там будет торчать у входа, — вероятно, и цветы притащит. Уж и поиздеваются они над горе-женихом!..

Мать застала дочь в чудесном настроении.

Казалось бы, после такого весёлого, здорового смеха спать бы да спать. Только не спится. Всё думается о завтрашнем дне. Да, да, она ещё и паспорт возьмёт, подразнит издали. «Посмотрим, какой вид будет у Ивана Железняка!..» Она улыбнулась в темноте, прислушалась — мать спит. Потом встала, подошла к раскрытому окну, легла грудью на подоконник и замерла.

За окном, в зелёном густом парке, царила майская ночь. Она шла по городам, заводам и садам Донбасса, сине-чёрная, украшенная блестящими звёздами и заревами пылающих углей и растопленного металла, воспеваемая исступлёнными соловьями, молодая и свежая, могучая и властная. Из степи налетал ветерок, и ночь словно сердилась, запрещала ему играть верхушками деревьев, и он, приникая к земле, исчезал в живой изгороди цветов, а потом где-то далеко взлетал к небу и снова шуршал молодыми, ещё липкими и пахучими листьями невысоких лип.

Стало холодно. Саня поёжилась, отошла от окна, легла и тепло укрылась. Теперь будущая сцена у загса совсем не казалась смешной, почему-то было чуть печально и даже жаль себя, и Железняк уже не вызывал возмущения, смеяться над ним не хотелось.

А может, и в самом деле завтра взять паспорт и пойти в загс?.. Саня встрепенулась, не понимая, как такая мысль могла у неё появиться. Ничего подобного не будет! Не может быть! А может, взять? Нет! Она возьмёт паспорт, но только чтобы посмеяться. Если Саня и относится к нему лучше, чем к другим парням, это надо ценить… Может, она даже любит этого нахального Железняка, ей грустно, когда долго его не видит, но пусть и не думает… Завтра она за всё расплатится — за насмешку, за силой взятые поцелуи. Саня научит его, как вести себя с девушками. Думает, если он мастер спорта, так все девчата за ним в загс побегут?! За чемпионами Советского Союза и то не бегают!

Она заснула, когда зеленоватое небо на востоке начало розоветь, а соловьи в парке стали петь так громко, что окно пришлось закрыть.

До одиннадцати её настроение менялось много раз. Даже привыкшая ко всему мать удивилась:

— Что по с тобой, Санька? Какая муха тебя укусила?

Мать уехала в Славянск. А через несколько минут вышла из дому и дочка.

Не спеша, Саня пошла к загсу. Он помещался на первом этаже жилого дома на Аэродромной улице.

Саня шла, не обращая внимания на время. Двенадцать уже прошло. Тем лучше! Пусть подождёт. А вот и загс…

Она посмотрела на тротуар, на красную' вывеску… Ивана не было. Торопливо шли по своим делам люди, спешили в магазины или в парк, но Саню никто не ждал. Она глазам не поверила. Может, время напутала? Нет, всё верно. Что же это такое? Значит, он просто хотел посмеяться над нею? Значит, обманул её? Как хорошо, что она только хотела пошутить!.. Скорее прочь отсюда!

Девушка пробежала целый квартал и остановилась. Отчаяние наполнило её сердце, она не могла поверить… Что-то тут не так! Он, вероятно, в загсе, потому его и не было на улице, а сейчас уже стоит и ждёт… Скорее обратно, а то будет поздно…

Уже не думая о своём намерении подшутить над Иваном, сдерживая себя, чтобы идти, а не бежать, Саня направилась обратно. И опять никого у загса не нашла. Значит, ошибки нет. Значит, на земле нет ни правды, ни честности…

Саня вдруг остановилась. Господи, да это же Андрейка Железняк! Что ж он тут торчит?

Андрейка уже увидал Саню и со всех ног бросился к ней.

— Саня, — сказал он, — Ивана вызвали к директору завода, он пошёл, а тебя просил у нас подождать. Очень важное дело, но он скоро будет…

Ничего, кроме удивления, не отразилось на лице Сани.

— А зачем он мне нужен? — спросила она. — Я иду в магазин, ничего особенного покупать не буду, обойдусь и без носильщика. Передай привет Ивану и сёстрам.

И она спокойно, подчёркнуто медленно прошла мимо Андрейки. Домой она шла так же медленно, никого не замечая, не отвечая на приветствия. Пришла, открыла дверь, легла на кровать лицом вниз, вцепившись зубами в подушку, и застыла. Мыслей не было, осталось только чувство страшного, непоправимого горя и позора. Так проходили минуты, час, полтора.

В дверь постучали. Девушка не шевельнулась. Она узнала этот стук — это Иван, пришёл посмеяться…

Стук повторился. Раз, два, три… уже не косточки пальцев, а боксёрские кулаки колотили в дверь. Послышалось:

— Саня, открой! Я знаю — ты дома!

Девушка не шевельнулась.

— Саня, открой, я должен тебя видеть. Если не откроешь, я выломаю дверь.

Плохонький замок не выдержал, дверь распахнулась, Иван вошёл в комнату. Девушка вскочила с кровати.

— Если ты сейчас не уйдёшь, я закричу!

Глаза её пылали гневом.

— Я сейчас уйду, но послушай одну минутку.

— Не буду я тебя слушать.

— Нет, будешь… В десять меня вызвали к директору.

— В воскресенье?

— Да, в воскресенье. Я освободился только сейчас, тебе пришлось там ждать, но я хотел предупредить…

— Я нигде не ждала. Неужели ты думаешь, я ходила в загс? Много чести!

— Я не мог прийти. В Комсомольске надо помочь скорее смонтировать блюминг, и завтра мы с Кириллом летим на Дальний Восток.

— Что?!

— Летим на Дальний Восток. Директор и Ковалёв давали инструкции, — я там словно на горячей плите сидел, но уйти не мог. Пойми ты меня? Я виноват, страшно виноват перед тобой… Я же люблю тебя.

Он сделал шаг к девушке, и Саня вдруг, плача, припала к его груди.

— Одевайся, ещё не поздно, мы пойдём сейчас.

— Нет, я туда теперь за километр не подойду. Подожду, когда ты вернёшься. Ты не бойся, ничто не изменится. И я тебя люблю.

И опять спрятала на широкой груди покрасневшее лицо.

На другой день провожали Железняка и Сидоренко.

Кирилл осторожно, словно стеклянную, держал под руку Марину, и было видно, что ему не хочется покидать жену. А она ходила вперевалочку, в широком плаще, который, впрочем, ничего уже не мог скрыть, говорила и смеялась, но тоже явно волновалась из-за этой неожиданной разлуки.

Иван, Ковалёв, Христина, Андрейка и Саня стояли поодаль.