Оставшись без фуражки, эльф сам столкнулся с той проблемой, от которой уберег Эрину: его голова уже вся была в рыхлом холодном снегу, но ему было как-то всё равно оттого, что он холодный, тает и леденит кожу. Тепло от сигаретного дыма утешало и заставляло отвлечься. В течение пути он периодически поглядывал на море, окутанное рдеющей чернотой. В такой непроглядной тени ночи не было видно горизонта, казалось, что солёная водная гладь и небо стали единым целым, и в этом сплошном месиве утопал и терялся идущий снег. Зима была самым нелюбимым временем года Фила: мороз, белизна и хруст снега возвращали его в странные воспоминания, которые он едва ли мог воспроизвести, но которые находили неприятный болезненный отклик в его душе. То было беззаботное детство? Или глупые иллюзии? Ведь когда-то он был счастливым ребёнком, который замечал искрящиеся блики в танце зимней пурги, и это приносило ему искреннюю радость. Холод, обжигающий кожу, лишний раз доказывал ему, что он жив и что эта жизнь прекрасна и удивительна. Сейчас же Филу было плевать. Всё выглядело унылым, однообразным и даже раздражающим. Самый насыщенный цвет выглядел серым, а самый яркий блик солнца — тускнеющим жалким огоньком свечи.

Наконец, добравшись до здания, где была его квартира, Фил закончил с курением, бросил окурок в урну и зашёл в парадную. Там же он стряхнул снег с головы и плеч и поднялся на третий этаж, отворил железную дверь, зная, что за ней его никто не ждёт, и нехотя забрёл внутрь, едва волоча ноги. Только тут на него накатила физическая усталость, эльф даже был этому рад: возможно, сегодня он будет спать чуть крепче, чем обычно.

Сон не пришёл сразу, но практически в тот же момент, в который Фил уставился в потолок, о себе дали знать навязчивые воспоминания о тех временах, когда и он был курсантом. Едва ли их отряд успел закончить обучение и подготовку, как их сразу выслали в горячую точку. Впервые жизни Фил там столкнулся лицом к лицу с настоящим драконом. Лютое чудовище колоссальных размеров. Одним ударом лапы он разносил здания, взмахом хвоста сметал половину улицы, а синее пламя, с грохотом и рёвом вырывавшееся из пасти, полной острых зубов, плавило землю, раскаляло воздух, а тех несчастных, кто попал под него, обращало в ничто. Однако, умереть в таком огне считалось быстрой и милосердной смертью, такой удостоилась большая часть его первого отряда, а вот его на тот момент возлюбленной, Оделии, или как он называл — её просто Оди, повезло меньше: чёрный дракон со всего размаху попытался пришлёпнуть девушку лапой, но немного промахнулся, из-за чего пострадала только нижняя половина её тела. Ещё какое-то время Оди оставалась в сознании, испытывая боль и ужас, осознать и понять которые Фил был просто не в силах, а когда делал попытки, то его охватывал настоящий удушающий ужас, готовый вот-вот вылиться в истерику. Но эльф каждый раз пытался сдерживать эти порывы, подходя к стене и хорошенько ударяя её кулаками. Боль в теле — любая — помогала отвлечься хоть немного.

Он помнил её глаза, серые глаза, полные безнадёжности и страха. Филу не нужны были слова, чтобы понять, как ей больно и что она не хочет умирать. Но ничего нельзя было изменить. И она это осознавала с ещё большим сокрушающим и добивающим ужасом, чем он. Сам Фил, в полном ступоре и скованный шоком, оставался с ней, глядя в её слезящиеся глаза и на побледневшее лицо, лицо человека, который отчаянно не желал прощаться с жизнью, по сути, совсем недавно её начав.

Дракон в тот момент был рядом. Фил замечал, что ящер с крайним любопытством наблюдает за происходящей у его лап картиной. Пока Фил держал не то что умирающую, а возможно, уже даже умершую Оди за руку, дракон положил огромную, не меньше шести метров в длину, голову на землю рядом с ними. Фил увидел этот бездонный сверкающий синий глаз, смотрящий на него ни то с досадой, ни то с усмешкой. Не моргая, не переводя взгляд. Словно это было не живое существо с какими-то мыслями и чувствами, а бездушный камень, насмехающийся своим равнодушием. У Фила же, несмотря на всё, оставался страх, животный ужас перед, как он сам увидел и понял, фактически непобедимой машиной уничтожения всего мира. В бездонном сапфировом глазе так и не мелькнуло даже намека хоть на какое-то сожаление, хоть на малейшее сострадание. Понимая, что бежать некуда и вряд ли вообще получится, Фил просто смиренно ждал своей очереди уйти на тот свет вслед за Оди, но дракон просто поднялся и с оглушительным топотом и дрожью земли под лапами ушёл прочь.

Фил даже не знал, сколько он смотрел вслед этому монстру, но точно помнил, что, когда всё случилось, небо озаряли огни самого прекрасного заката, который он когда-либо видел в своей жизни. Непередаваемая яркость цветов врезалась в глаза и сохранялась перед ним даже после того, как он смыкал веки в надежде хоть на мгновение уйти от реальности. А вот когда всё закончилось, была уже глубокая безлунная ночь. Его привел в чувство лейтенант их отряда, который своей пощечиной вывел эльфа из транса. Это был лейтенант Абу Хоба, тот самый примат, который наравне с ним возглавляет отряд новых новобранцев. Новых смертников. Фила охватил ещё больший ужас, который становился более терпким и зловонным от одних только мыслей о том, что Абу вернулся с той бойни как ни в чём не бывало. Обезьян никогда не говорил о том, что там происходило, о том, что он видел, пережил, о чувствах из-за потери товарищей и подчинённых. Ему словно было всё равно. Но Фил каждый раз ловил себя на этой мысли и тут же останавливал себя, чтобы не пойти избивать эту обезьяну за чрезмерное равнодушие: может, Абу надел маску и ему сейчас немногим лучше, чем ему самому? Глаза Оди снова всплыли обжигающим миражом перед ним. Чудовищный яркий мираж, передававший ту самую насыщенную, бесподобную и глубокую палитру пожара, охватившего небо в миг, когда солнце решило покинуть их всех. И его отблески так живо горели в глазах Оди, жизнь в которых угасала и становилась безмолвным серым ничем…

* * *

Разбудил его не утренний свет, которого ещё и не предвиделось, а робкий, но назойливый стук в дверь. Некоторое время Фил, развалившись звездой на спине и сонно уставившись в однотонный потолок, старался игнорировать призывы непрошенного гостя открыть дверь, но, когда стук стал настойчивее, всё же пришлось преодолеть себя и направиться к двери. На часах 8:20 утра. Фил даже не догадывался, кого могло принести в такое время. Открыв дверь, на пороге он увидел своих сержантов: Соела Гиллса, Китти Хаунд и Леона Ришара. Китти неизменно радушно улыбалась, а за её хрупким телом прятались немного напуганные Соел, который все равно пытался тянуть на лице добродушную улыбку, и Леон, у которого шерсть вставала дыбом.

— Вы чё припёрлись? — раздражённо выдал Фил, оглядывая с ног до головы троицу.

— Мы так давно не виделись, товарищ Ригер! — радостно-нежным голосом проговорила Китти, протягивая пакет. — Мы пришли пить чай!

Фил закатил глаза.

— Ну… Ладно, заходите, засранцы. Леон, я надеюсь, ты себя причесал перед этим…

Леон вздрогнул, но быстро ответил:

— Конечно, лейтенант Фил!

Что-то в его интонации и бегающих глазках подсказывало Филу, что ничего он не вычёсывал, и после их ухода придется по всей квартире собирать серо-чёрную шерсть, нападавшую с человекоподобного барса. Леон при входе в квартиру хотел почесать за ухом, но что-то заставило его передумать и нервно спрятать руки в карманы.

— Хвост в штаны заправь, — с проблеском злобы повелел Фил. Леон быстро исправил свою оплошность, ведь с хвоста сыплется очень много шерсти. — Бери пример с Китти: она никогда не ходит ко мне с волосами. — Китти оборотень! — возмутился сравнению Леон.

— Мог бы и побриться…

— Лейтенант, не обижайте Леона, — мирно и ласково заговорила Китти, снимая с себя верхнюю одежду. — Зато его шкурка очень красивая.

— Из неё бы вышла отличная шубка, — закончил Фил, уходя с пакетом Китти на кухню. Вслед ему девушка восторженно воскликнула:

— У тебя теперь ещё больше цветов, товарищ Ригер!