Гости переглянулись. Плотва и колюшка отлично знали местность. Хариус и елец были тут впервые. Но, подумать только, эта темная вода, ил… Хариус, разумеется, молчал из вежливости, но елец поджал губу, тем самым явно показывая, что у него нет ни малейшего желания куда-либо тащиться. Однако Трумпис сделал вид, что не заметил недовольства ельца. Он хорошо знал своего родича и не слишком беспокоился из-за его капризов. А для того чтобы вызвать любопытство у плотвы и колюшки, Трумпис снова неторопливо повторил:

— Говорят же: век живи — век учись. Я-то думал, что уже все тайны омутов да заводей знаю, но выяснилось, что я сильно ошибался. Итак, милости просим, — и линь первым медленно двинулся вперед.

— Прошу прощения у гостей, но я должен поплыть первым, — вежливо заговорил Трумпис. — Я буду показывать дорогу к тому месту… а впрочем, скоро сами увидите…

За Трумписом, даже можно сказать, почти рядом с ним, плыл красавец-хариус. Плотва держалась поближе к Ауксе. Ельцу, хотел он того или нет, досталась в пару колюшка.

— Вовсе спятил старик, — тихо сказал елец колюшке. — Оставили роскошный стол и таскаемся тут неизвестно зачем. Какие в этой мусорной куче тайны?! По-моему, старик тронулся…

Колюшка тоже беспокоилась о брошенном кузнечике, личинке, о жирном червяке, ракушках, но любопытство все же взяло верх. Колюшка знала, что Трумпис не пустомеля, слов на ветер не бросает. Маленькую непоседу терзала одна мысль: неужели в заводи что-то произошло, а она об этом ничего не знает? А если так, то нечего слушать воркотню злопыхателя-ельца, а надобно как можно быстрее узнать тайну. И колюшка, покинув ельца, вырвалась вперед, к хариусу и линю.

— Сорока любопытная, — проворчал елец и подплыл поближе к Ауксе и плотве.

А колюшка, несколько раз ловко перевернувшись на месте, попыталась разговорить хариуса. И вовсе не от того, чтобы он ее особенно занимал. Зато, может быть, в беседе с хариусом Трумпис нечаянно проговорится, выболтает, что же такое произошло? А уж тогда колюшка будет знать, что делать.

— Вашу родню я отлично знаю, — умильно заговорила колюшка с хариусом. — Знатное семейство, ничего не скажешь. Не скажу ничего плохого, например, о форели… Вот уж действительно…

Хариус помалкивал. Ох, много гадостей натворила эта вредная рыбешка! Зато язык у нее ловкий. Что ж, с такой и разговор должен быть особый. Хариус знал, что колюшка ни его, ни форели не боится. И все же…

— Очень приятно слышать, — отвечал хариус на речи колюшки. — А как вам нравится наш родственник лосось?

Колюшка резко остановилась. Так вон он куда клонит, барчук этакий! Лосось! На эту рыбину, которая заплывает в реку из моря, колюшка и смотреть не желает. Лосось — жуткий разбойник. Куда ни повернется, там всю колюшкину родню как метлой выметет. А хариус — вот он какой…

— Лосось мне не очень-то показался, — прикидываясь равнодушной, отвечала колюшка. — Откровенно говоря, я его мало знаю. В прошлом году всего однажды встретились в большой реке. А вообще-то я не люблю реку. Мне больше нравится заводь. Здесь каждый живет так, как ему нравится. Правильно я говорю, Трумпис?

Трумпис сообразил, что колюшка нарочно перевела разговор, но все же ответил:

— Ну где же может быть лучше, чем у нас!

Со стороны реки в заводь донесся грозный рокот моторки. Рыбы, словно по уговору, замерли на месте. Через минуту рокот стих, но рыбы все стояли, даже плавники не шевелились. Вверху перекатывались поднятые моторкой волны. Они всколыхнули поверхность воды и хлынули к берегу, к ракитовым кустам. Там, в кустарнике, заглушая друг друга, заливались соловьи. Подальше, на лугу, дергал коростель. По небосводу плыл круглый лунный диск. Его белесое сияние достигало дна. Все было видно. Можно было разглядеть каждый стебелек травы, сосчитать мягкие, нежные листочки водорослей, полюбоваться на то, как странствует по дну усердная ракушка, как пишет затейливые письмена водяная улитка.

— Не люблю я моторок, — нарушил молчание хариус. — Что ни вечер, смущают покой.

— Какое счастье, что в нашу заводь они не могут заходить, — от всей души ликовал Трумпис.

— Да, здесь спокойнее, и все же…

Хариус не договорил, но все поняли, что он предпочитает стремительное течение, где, возможно, меньше покоя и больше опасностей, где надо постоянно бороться… А Трумпис, конечно, ни за какие блага не отказался бы от своего дома. Это тоже всем было ясно.

На воду упал неосторожный ночной мотылек. Его заметили все рыбы. В тот же миг елец решил, что настал его час.

— Пардон, любезные синьоры! — бросил он плотве и Ауксе. Крикнул и ловко нырнул к мотыльку. Однако не дремала и колюшка. В несколько резких скачков обогнала она ельца и уже было схватила мотылька. Но тут случилось то, чего никто не ожидал. Ни Трумпис, ни Ауксе, ни плотва не успели как следует разглядеть молниеносный скачок хариуса. Недаром рыбы называют его молнией. Колюшка уже было разинула пасть, чтобы заглотнуть добычу, как рядом вспенилась вода. Обогнав всех, с добычей во рту, хариус возвратился на свое место.

— Это вам, — повернулся он к Ауксе. Затем, обращаясь к ельцу и колюшке, добавил: — Я полагаю, вы догадались, что это было лишь ради спортивного интереса.

— Ах, какой чудесный подарок! Трумпис, ты только посмотри, — восхищалась мотыльком Ауксе.

Трумпис и сам был в восторге от мотылька и от мастерского прыжка хариуса. И действительно! Кто бы мог подумать, что можно с такой легкостью опередить ельца и колюшку, которые находились прямо у самой добычи. Ничего не скажешь, сделано по-мужски. Достойно уважения. Ну, и разумеется, нежные крылышки ночного мотылька, его пушистое тельце тоже заслуживают внимания.

— Не знаю, чем вас и отблагодарить, славный хариус, — снова проговорила Ауксе и принялась делить добычу. Одно крылышко отдала плотве, другое колюшке, а себе оставила тельце. Она предложила угоститься и ельцу, но тот, поджав губы, отказался.

— Я не пользуюсь чужими услугами. Хотя, если правду говорить, я первым увидел мотылька. Правда, старик?

— Мы все его заметили, корбусь, — ответил Трумпис.

— Сколько тебе вдалбливать, никакой я не корбусь, черт возьми…

— Ладно, ладно, родич, запомню… А теперь поплыли-ка дальше.

Трумпис вел рыб к саду белой лилии. Плыть было недалеко. Возле сада белой лилии, как и по всей заводи, царило ночное безмолвие. Только здесь было еще более таинственно и красиво. В лунном сиянии мирно колыхались заросли подводных трав с круглыми и стрельчатыми вершинами. Белая лилия спала. Ее цветок, достигнув поверхности воды, покоился на широком листе и ждал восхода солнца.

— Это здесь, — не желая будить лилию, тихо прошептал Трумпис. — Тут мы будем пировать.

Рыбы принялись озираться. Пировать? Но чем, как, где? Ни елец, ни плотва, ни колюшка, ни хариус, ни даже сама Ауксе не видели здесь ничего вкусного или просто съедобного.

— Как это? — первым не выдержал елец.

— И правда, тут же ничего нет! — заявила колюшка. Она так и вертелась на месте, вынюхивая, не пахнет ли едой.

Плотва, дрогнув плавниками, толкнула Ауксе в знак того, что она ничего не понимает.

— Трумпис! — умоляюще произнесла Ауксе.

Трумпис улыбнулся в усы.

— Я же сказал, приглядитесь повнимательней, дорогие гости.

Колюшка прыгнула вверх, к листьям белой лилии. Схватила оттуда маленькую козявку. Елец принялся шнырять между травами, но ничего не обнаружил. Ауксе и плотва опустились на самое дно. Хариус степенно озирался по сторонам и, стоя подле Трумписа, медленно шевелил плавниками.

— Трумпис, сюда! — вдруг вскрикнула Ауксе.

— Тс, белая лилия спит, — шикнул на нее линь.

— Трумпис, опять… тот запах, помнишь… я чуть не погибла… Трумпис…

Но Трумпис не слушал свою подругу.

— Внимание! — произнес он и нырнул прямо в ил. Трумпис трудился энергично. Из ила стали возникать кусочки червей, белые и розовые, необыкновенно ароматные галочки. Все рыбы мгновенно оценили ценность внезапно возникшей еды.