Кто-то идет. Нет, едет. Когда он приближается, я глазам своим не верю. Ну да, так и есть. Дрейшерис. Всем семейством сидят на телеге. Недалеко, значит, отбежали. Как видно, наши окружили их, и оккупантам ничего не осталось, как вернуться.
Возле нашего дома Дрейшерис почему-то останавливает лошадь.
— Здравствуй, Йеронимас. Мама, того, дома?
Эге-ге… Дрейшерис-то уже не в коричневом мундире. Осунулся, потемнел лицом. Жалкий вид и у Густаса. До самых глаз надвинула платок Мальвина. Вздыхает, что-то бормочет.
Дома ли мама? Мама-то дома, а вот где мой отец? Где? Меня зло берет. Все фашисты виноваты, что его нет дома. Все!
Я молчу. Дрейшерис слезает с подводы. Неужели он, правда, войдет к нам в дом? А вот и мама. Она выходит к воротам.
— Здорово, соседка, — говорит Мальвина.
Мама кивает. Лицо ее сурово.
— Ты, того, не серчай, — обращается Дрейшерис к маме. — Гитлер этот нам голову заморочил. Ведь мы же литовцы. Тут родились, выросли, того.
— Йе, йе, мы литовцы, — повторяет вслед за отцом Густас и смотрит на меня.
Вот так новость! Дрейшерис уже опять литовец, опять сменил шкуру. Позабыл уже, что творил. И он, и сынок его.
— Нет, Дрейшерис, не литовец ты. Ты и не немец. Ты фашист, — выкладывает ему мама прямо в лицо.
— Ты, того, не суди. Мы и так всего лишились.
— Не я судить стану — народ.
— Йе, йе, поехали, — ноет Густас.
Дрейшерис отъезжает.
— Подлизаться вздумал! Ничего не выйдет, — говорит мама. — Давай, Йеронимас, завтракать.
Не пойду я никуда. Мне надо бежать к Вацису. Сказать, что Густас вернулся.
— Мама, я сейчас…
Вацис уже видел, что Дрейшерис вернулся. Он не слишком удивлен.
— Ну и что тут особенного? Вернулся так вернулся.
Вацис идет в сарай. Я за ним. Мой друг останавливается у верстака. Я нахожу нашу коробку. Открываю ее.
— Вацис, что мы теперь будем делать с нашими буквами?
— Пусть лежат, — даже не поворачивая головы, отвечает Вацис. Он что-то строгает. Белые стружки падают кругом. Это Вацис строгает столбики для ограды отцовской могилы.
Я раскрываю наш дневник. Читаю первую страницу, вторую… Потом сажусь писать.
— Что ты там еще надумал? — спрашивает Вацис.
— Пишу: оккупант Дрейшерис вернулся…
— Шут гороховый. Ставь точку.
Я ставлю.
— Дневник у нас будет или отдадим?
— Конечно, у нас, Йеронимас, — на секунду прекращает работу Вацис. — Все у нас останется…
И снова летят стружки. Зачем Вацису столько колышков? Для одной ограды уже хватит. Вацис объясняет:
— Будет и для солдатской могилы. Завтра приходи с утра.
— Ладно.
Только я прихожу домой и сажусь есть, как дверь нашей избы растворяется и входит доктор! Он в чистом костюме, гладко выбрит, только правую ногу волочит, прихрамывает. Значит, его все-таки ранили. Доктор здоровается с мамой, целует меня, Казиса. Подходит к Оле, берет ее на руки, гладит и шепчет:
— Доченька моя, Оля, Олечка…
Оля отталкивает его обеими руками. Я растерянно гляжу на них, мама вытирает глаза. Только Казис невозмутимо ковыряет в носу.
— Оля, я же твой папа, я…
— Нет, мой папа — партизан, — пищит Оля. — Йеронимас так говорил.
— Мы одни с тобой остались. Только ты да я, Оленька!
Доктор гладит, целует нашу Олю.
— Мама! — зовет она на помощь.
— Оля, это, правда, твой отец, — всхлипывая, говорит мама.
— Папа, мой папа! — кричит Оля и обнимает доктора.
Больше я не могу терпеть. Я бросаюсь на улицу. Радость и тоска захлестывают меня. Вернулся, вернулся Олин отец! Она дождалась. Я и не думал, не гадал. Мама же мне ничего не говорила. Да не стоит из-за этого обижаться. Главное — он вернулся, и у Оли есть отец!
Я бегу… Куда? Куда мне бежать? К Вацису, на речку, а может, влезть на дерево, покачаться на ветках?..
Я успокаиваюсь, вытираю глаза. Медленно возвращаюсь назад. Вот наш двор. Вот изба. В сенях я останавливаюсь. Стою за дверью. В избе тихо. Почему они молчат? Отчего не радуются? Почему не возятся ребятишки? За дверью гробовое молчание.
— Как быть с Йеронимасом, как ему сказать, — слышу я мамин стон. — Он так его ждет…
О ком это они? Что сказать?
— Я скажу ему. Расскажу, какой храбрый был у него отец, каким отважным он был партизаном и как геройски погиб. Все расскажу…
Это доктор говорит. Я бегу прочь. Дальше от этой двери, от дома. Добегаю до реки. Стою на берегу. И снова бегу бегом по крутому обрыву. Бегу, бегу… Пока не падаю. Может, это я споткнулся? Я утыкаюсь лицом в траву. Нет, это не трава. Это выжженная минами земля. Я глубоко дышу и слышу запах пепла. Отворачиваю лицо. Над водой носятся ласточки. Они все еще ищут свои гнезда. Но что это сказал доктор? А может, все-таки война не только разлучает?
Ласточки все кружат и кружат над водой. Я слышу их немые жалобы.
Мы стоим у лодки. Все. Мама, доктор, Казис, Вацис, я… Мы провожаем в город, домой, Олю. Вацис ей отдает свою гитару. Просто кладет ее на корму, не произнося ни слова. Но все мы знаем, что это Оле. Пора оттолкнуть лодку от берега. Я смотрю, какой ветер. Западный. На берегу радостно шумят вершины деревьев.
— Дядя Йокубас, может, паруса захватить?
— Захвати, Йеронимас, захвати. В них будет дуть попутный ветер. — Давай…
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
