Да и вообще, когда он не пытался произвести впечатление, он был вполне приятным человеком.

— Вот это, лучше оставлять на конец, — объясняла я, — так будет звучать солиднее, вы ведь пишете РАБОЧЕЕ письмо, — хмыкнула я, но затем заметила, как на лице Александра проскользнула одобрительная ухмылка.

Признаться, я думала, он окажется совсем неспособным учеником, но, по всей видимости, Император позаботился о том, чтобы у его сына были лучшие учителя. Благодаря им Александр хорошо знал и немецкий, и французский, и как оказалось, даже английским он тоже владел неплохо.

Когда мы закончили, я гордо вручила ему исправленное письмо.

— Что ж, я полагаю на этом все, — завершила я, позволив себе улыбнуться.

— Благодарю, — он был предельно краток. Холодность, которая была в его голосе утром, когда он узнал, что я буду помогать ему, исчезла, и теперь я чувствовала, что он просто благодарен мне. Не более, не менее. И это уже было хорошо.

Наступила небольшая пауза, но ее хватило, чтобы вновь почувствовать ту неловкость, которая была, когда я только пришла.

— Тогда, если Вам больше не нужна моя помощь, я пойду, — словно по требованию инстинкта самосохранения, попросила я, потому что тишина в покоях была невыносимой.

— Хорошо, если Вы понадобитесь, я пришлю за Вами.

— Угу, — секунду постояв, и убедившись, что могу уйти, я поклонилась, окончательно собралась с мыслями и вышла в пустой коридор.

Несмотря на то, что было лето, в них всегда было холодно как в склепе. Удивительно, вторая беседа с великим князем, а мне до сих пор не хотелось сбежать из дворца.

«Возможно, — думала я, — он окажется не таким плохим. Как и Марию Павловну, его просто нужно попробовать понять. И тогда я, наверное, смогу спокойнее относиться к его увлечениям. Хотя…, — тут же опомнилась я. — Какие у него увлечения кроме развлечений? Он не способен ни на что кроме как на дешёвые манипуляции и игры разумом таких доверчивых девушек как Варвара».

Я сделала несколько шагов в сторону лестницы, когда меня настигла неприятная мысль: «Разве я сама не наивна и доверчива?» Я не хотела в это верить, а потому была абсолютно уверена, что со мной не сработает ничего, что работает на других.

Бывают ночи, когда я сплю особенно беспокойно, будто предвкушая важные перемены или события в жизни. Тем не менее за существование во дворце давно стало для меня рутиной, потому ожидать от него чего-то необычного было глупо. Именно по этой причине я никак не могла объяснять, откуда взялось внезапное ночное волнение, не покидающее меня на протяжении всей ночи. То и дело я вскакивала от обрывочных снов, которые мгновенно утекали из памяти, а когда мне всё же удавалось ненадолго уснуть, я тут же просыпалась в таких позах, после которых не чувствовала ни рук, ни ног. Лишь к утру мне удалось заставить себя успокоиться и забыться сном, но едва лучи солнца прокрались в спальню, я вновь открыла глаза. На этот раз насовсем.

Дворец по-прежнему пустовал. Даже те редкие обители, что предпочли проводить солнечные месяцы в столице, к середине лета так устали от бесконечной жары, что сочли необходимым уехать на время в пригород. Этими особами стали не только Мария Павловна, в сопровождении Елены и Ольги, но и также самые важные люди империи в лице Александра и Константин, которые без предупреждения покинули дворец и точно не спешили возвращаться раньше августа.

Вероятно, отсутствие дел и стало причиной моей необъяснимой тревоги. Ведь за последний год я настолько привыкла всюду следовать за герцогиней и выполнять ее указания, что даже, когда она отпускала меня, я все равно чувствовала, будто должна быть рядом с ней. Именно по этой причине, когда принесли почту, я была несказанно рада возможности чем-то себя занять.

По сравнению с количеством писем герцогини, моя стопка выглядела невероятно жалко. Но зато я могла отвечать на каждое из них развернуто и вдумчиво, без опасения опоздать к обеду. Ответив отказом на некоторые подозрительные приглашения от незнакомцев, я дошла до более значимых отправителей: Фани, госпожи Жуковской, отца. Недолго думаю, я открыла письмо из дома.

Едва я коснулась его, меня вновь окутала тревога, с которой я боролась ночью. Отец писал довольно часто, но именно в этот раз что-то было не так. Я пробежалась взглядом, пытаясь сразу зацепиться глазом за что-то недоброе. Но текст был обычным: никаких упоминаний болезней, возвращения давних родственников, или последствий от взыскания долгов.

Я уже было облегчённо выдохнула и собралась читать все сначала, как вдруг мое внимание привлекла выпадающая из общего контекста и тона письма строка в самом конце письма: «У нас не будет дома, а у меня титула».

Зная свою особенность паниковать раньше времени, я собралась с мыслями и начала читать с начала абзаца:

«Лезут чрезвычайно неприятные слухи о нашем имении. Не верь этим бредням. Все что сейчас происходит вокруг — это абсурд и сплошное вранье, к которому никто не был готов. Именно принимая во внимание эти досадные обстоятельства, есть вероятность, что у нас не будет дома, а у меня титула. Однако, это вовсе не значит, что мы не встретимся. Я уверен, скоро все изменится, и эти лжецы получат по заслугам».

Впервые я читала столь эмоциональное письмо отца! Обычно его текст был лаконичен, и никогда он не упоминал о своих проблемах. Поэтому не нужно было быть особенно догадливой, чтобы сообразить, что у него произошло. К нему пришли за долгом.

Я быстро взяла себя в руки, не давая панике завладеть собой. Что я могла сделать? Ответ был очевиден. Нас могли спасти только пятьдесят тысяч.

— Нет! Только не это! Только не сейчас! — закричала я во весь голос. Если бы пустота могла чувствовать, она бы точно испугалась от моего внезапного крика.

Закрыв лицо руками, я глотала горячие слезы, которые не в силах была унять. Я позволила себе расслабиться на полгода, и за это время они добрались до моего дома. А теперь я уже не в силах была помочь.

Спустя несколько минут наедине со всепоглощающими чувствами, ко мне начала возвращаться способность мыслить критически.

Я осмотрела покои и оставшиеся на столе письма. Одно из них было от Фани. И тогда я прозрела.

У меня изначально была возможность спасти наше имущество и статус, пусть для этого и предстояло пережить публичное унижения и угрызения совести. Она ведь говорила мне что-то о летнем представлении в ее заведении. Говорила что-то про дебютанток. Про то, что это не требует особых навыков и вселенского унижения, но дает возможность быстро получить деньги. И не просто деньги, а большие деньги. Почему мне раньше не пришло это в голову?! Сейчас только выступление в её борделе могло нас спасти.

Я схватила последнее письмо Афанасии, и принялась залпом читать его в надежде, что она написала там хоть что-то про этот гнусный праздник для аристократов.

Я не прогадала, девушка действительно писала там про грядущее торжество, и в основном не очень лестно отзывалась о том, что происходило в эти дни в ее La douceur:

«Я явно что-то делаю не так, — писала мне девушка, — потому что уже давно не чувствую радости от жизни. Послезавтра будет это ежегодное сборище примитивной аристократии, а после, я начну думать, как бросить всё к чёрту и начинать с чистого листа.

Из всего текста я мгновенно вычленила самую нужную мне в тот момент информацию. «Послезавтра» — писала в нём Фаня, а письмо датировалось тринадцатым июля.

Мне понадобилось всего пара секунд, чтобы осознать: сегодня было пятнадцатое июля, а значит именно сегодня в борделе Афанасии пройдет главное шоу года, и если мне нужны деньги, то и выступать придется сегодня.

Я всегда считала, что заведения вроде La douceur должны ютиться где-то на окраине, вдали от непорочных взглядов местной аристократии. В своих догадках я была права лишь отчасти. Бордель Фани расположился чуть ли не в самом центре города, неподалеку от главной площади, однако близость к центру вовсе не гарантировала ему величественный вид и богатое убранство. Часть города, которую мне предстояло посетить, по слухам, кишела не только сомнительными заведениями, но и далеко не самыми порядочными людьми.