— Именно. Потому они спешно едут к ней.

— Когда?! — вскрикнула я, и сама себе испугалась. Не такой реакции от меня ждала и Ольга.

Она все еще недоумевающе смотрела на меня, пытаясь понять, почему такую несмышленую даму вообще допустили ко двору. Но я уже была слишком далеко в своих мыслях, и могла думать лишь о том, что вот-вот я могу потерять единственное, что делало мою жизнь во дворце сносной — князя Александра.

— Эммм. Вот прямо сейчас, — она пробежалась взглядом по часам, висящим на стене, — от того и суматоха, что все жаждут их проводить.

Сердце ушло в пятки или же вовсе остановилось. Почему именно сейчас?! Именно в тот момент, когда мне так нужен был Александр. Неужели этот мир настолько жадный, что не подарит мне еще хотя бы один шанс вновь остаться с этим человеком наедине, чтобы просто поговорить?!

Я попятилась в сторону, словно Ольга бросалась проклятьями, а не пересказывала новости.

— Мария Павловна тоже едет. Так что поторопись, если хочешь проститься с ней.

Прощаться с женщиной, чье присутствие временами обращало мою жизнь в ад, я не хотела. А вот с ее возлюбленным… Черт, как же это отвратительно звучало! Как же я вообще дошла до того, что грежу о мужчине, который принадлежит другой?

— Благодарю, Ольга Николаевна, — поклонилась я девушке, а затем двум ее спутникам. Те ответили мне взаимностью.

Задерживаться около них больше не имело смысла. И я помчала вниз, в надежде, что мне все же удастся, если не поговорить, то хотя бы проститься с Александром.

Долго искать место, откуда отбывал императорский кортеж, не пришлось. Огромная толпа, по меньшей мере с полсотни человек, гудела около роскошного экипажа и, я была уверена, что слышно их далеко за пределами дворцового сада.

Мария давала наставления Елене, словно передавая ей свои обязанности. Александр был исключительно занят занимательной беседой с Константином, они оба были весьма воодушевлены и нисколько не обращали внимание на лакеев, переносящих багаж в пять специально отведенных под вещи карет. Отовсюду разносились смех и гомон раззадоренных слуг, хотя повода для радости вовсе не было.

Я подошла еще ближе и ненавязчиво встала в первый ряд придворных, провожающих кортеж. Признаться, мне невероятно повезло, что меня пропустили вперед, потому что с каждой минутой толпа разрасталась и многие, не выдерживая внезапно возникшей давки, просто разворачивались и уходили обратно во дворец.

Тем временем Александр завершил свой разговор с братом и переключился на Марию. В который раз я наблюдала за сдержанным и спокойным диалогом двух давно знакомых особ, не испытывающих друг к другу не неприязни, не ярких чувств. Александр держался ровно и спокойно, изредка позволяя себе проявления эмоций. Лицо Марии также ничего не выражало. И я, быть может, могла бы списать их безразличие на тревогу, которую наверняка испытывали эти двое из-за известия о болезни Императрицы, если бы не одно «но». Они всегда были такими холодными друг с другом.

Невольно я сравнивала их беседу с той, что происходила между мной и Александром и изумлялась тому, насколько он может быть разным. Со мной он всегда был очень эмоционален, я бы даже сказала, излишне экспрессивен. Говорил почти всегда он, пересказывая каждую деталь даже самых нелепых своих приключений, и всегда смущался, когда речь заходила о чем-то личном. Он много улыбался и часто, когда история достигала своей кульминации, забывая о манерах, переходил на повышенные тона, излишне жестикулируя, что считалось в высшем обществе дурным тоном. Наверное, эта живость и эмоциональность как раз и привлекли меня в нем, и в редкие моменты, когда он в очередной раз забывался в новой истории, я с умилением подмечала, что больше всего в жизни от любит даже не самого себя, а свою жизнь.

Спустя пару минут к их паре подошел Эдвард, он был чем-то сильно озабочен и по его жестам я поняла, что он просит их пройти к другой карете. Помимо этого, он недовольно докладывал о чем-то герцогине. Неспешно их трио двигалось вдоль парадного кортежа. Пока Мария Павловна неохотно выслушивала жалобы Эдварда, Александр лишь краем уха прислушиваясь к их разговору, поглощенный своими мыслями. Было видно, что ему не в радость появление распорядителя, как и излишняя суматоха вокруг внезапного отъезда.

В какой-то момент, когда я, раздосадованная тем, что нам не удалось поговорить, уже собиралась возвращаться во дворец, взгляд князя наткнулся на меня. Я не ждала от него никакой реакции, учитывая вчерашние обстоятельства и его моральное состояние, однако, к моему удивлению, Александр моментально изменился в лице, остановился, пропуская своих спутников вперед и внезапно направился ко мне.

Я на всяких случай огляделась, проверяя не стала ли причиной такой неестественной реакции какая-нибудь другая барышня. Но рядом были только гофмейстерина, конюх, два сторожа да повариха. Я мгновенно сообразила, что навряд ли мужчина решил попросить булочку в дорогу, а потому, вероятно, направлялся ко мне. Его реакция заставила меня улыбнуться, хотя я и понимала, что, быть может, это сейчас и неуместно.

Спустя пару секунд он оказался около меня, однако слишком близко приближаться не стал, намеренно выдержав расстояние, предписанное правилами этикета.

— Ваше Высочество, — поклонилась я Александру.

— Анна Георгиевна…

Сколько всего скрывалось за именами, произнесенными с такой легкой и при этом опустошающей болью. Сколько всего мне хотелось сейчас спросить у него, сколько всего сказать самой!

— У меня, к сожалению, очень мало времени, — заявил он серьезно, оглядываясь в сторону Марии Павловны, которая уже ждала его около кареты.

— Я все понимаю, Ваше Высочество, с вашей матушкой все будет хорошо.

Александр молча поклонился и вновь смерил меня прощальным взглядом.

— Вы хотели мне что-то сказать? — спросила я с надеждой, что он хотя бы намеками объяснит мне, что произошло вчера между нами, но он лишь бесстрастно произнес:

— Попрощаться.

Что-то больно кольнуло в области сердца. Вероятно, тогда я впервые почувствовала, как тяжело бывает, когда у тебя отнимают, что-то очень близкое. Почти родное. Я не знала, насколько он уезжает, но мысль, что я не буду видеть его несколько месяцев, вгоняла меня в уныние.

— Что ж, Александр Николаевич и вы, прощайте. Счастливой вам дороги, — протараторила я, чтобы не сболтнуть лишнего, — Вас ждут.

— Прощайте, Анна Георгиевна, — произнес он, а я никак не могла понять с каким оттенком чувств, он говорит эти слова. Тоска? Разочарование? А может быть просто равнодушие?

Александр поклонился мне с присущей ему грацией и, развернувшись, направился в сторону экипажа.

А потом я видела, как Эдвард усадил их в карету, закрыл дверь за герцогиней, дал команду кучеру, и вот уже семерка мастистых коней мчала к главному выезду. Когда последняя карета скрылась с моих глаз, я выдохнула. Выдохнула тяжелую пустоту, которая внезапно поглотила меня изнутри.

Время во дворце с этого момента разделилась для меня на до и после. Без Марии Павловны обязанностей значительно поубавилось, я могла позволить себе почти каждый день проводить в библиотеке или уходить в далекие уголки императорского сада, одним словом, я могла делать все, чего только пожелает моя душа. Но вот беда, я уже ничего не хотела.

С тех пор, как Александр уехал, меня часто охватывала немыслимая тоска. Я ощущала ее постоянно, особенно когда ненароком вспоминала о нем среди дня, а по ночам она вновь накатывала на меня с такой силой, с какой штормовые волны точат скалы на утесе. Меня будто сковывали неподъемными железными кандалами, привязывали к груди огромный булыжник и бросали со скалы в глубокую морскую пучину. Когда его не было рядом, я захлебывалась в бездонном омуте одиночества. И сколько бы я ни пыталась выбраться из него, меня только сильнее тянуло на дно. Все попытки спастись были тщетны.

Я так привыкла к постоянной боли, которую он причинял мне своей жестокой игрой, что жизнь без нее казалось бессмысленной.