Брейдон сполз с колен Оливии, не выпуская из рук мою толстовку. Кивнув Айзеку, который стоял позади нее, Брейдон придержала толстовку на месте, пока Айзек поднимал Оливию с пола за подмышки.

Оливия даже не поблагодарила, проходя мимо мужчин в сторону конференц-зала. Дойдя до двери, она с грохотом распахнула ее, врезав ручку в стену.

— Ты готова идти домой? — спросила Оливия, словно забирала своих детей из детского сада.

Я посмотрела на Брейдона, который зашел вслед за Оливией в комнату.

— Ты сможешь справиться с остальным? — спросила я его.

— Ты все еще должна мне балл, — усмехнулся Брейдон, глядя вниз на плащ своей жены.

— Красный кружевной, — ответила я на его незаданный вопрос о том, что же на Оливии под плащом.

Брейдон вскинул кулак, прошептав про себя «Да». Он сдвинул Оливию в сторону, чтобы добраться до своего ноутбука на другом конце стола.

— Я закончу здесь и буду дома через десять минут, — сообщил Брейдон Оливии. — Подбрось Давину, но не задерживайся.

Я взяла свой телефон и сумочку и вышла вслед за Оливией из конференц-зала.

Когда мы пересекали главный офис, Стоун зачитывал Джейкобу его права Миранды. Доктор Гилмор смотрела на меня с другого конца комнаты.

Пригнув голову, я поспешила вслед за Оливией из полицейского участка.

Можно подумать, что уборка в церкви, особенно ночью, — дело спокойное. И в большинстве случаев, если меня спросят, отвечу, что так оно и есть. Но сегодня мне было совсем не спокойно. Я вздрагивала от каждого звука, мой уставший мозг реагировал на все слишком остро.

После ухода проповедника Эванса я закрыла дверь на засов и прошлась по церкви, убеждаясь, что одна. И все же никак не могла избавиться от ощущения, что за мной кто-то наблюдает.

Я посмотрела вверх на витражи, такие красочные днем, но зловещие в ночной темноте. Бросила взгляд через плечо на скульптуру Иисуса на кресте.

— Ты ведь защитишь меня, правда? — И нервно рассмеялась.

Иисус не ответил, и это хорошо. Если бы услышала ответ — любой ответ — я бы с криком выбежала из здания.

Снова оглянулась на двери вестибюля в задней части святилища, ища источник своего беспокойства. Покачав головой, положила свои принадлежности в первом проходе.

Я уже убрала комнату отдыха, столовую и кухню в общественной комнате, все три подсобных помещения и детскую игровую комнату. Оставалось убрать только большое святилище с двумя секциями скамей и тремя длинными проходами, разделяющими помещение.

Обычно я дезинфицирую каждую скамью, спереди и сзади, а затем прохожусь пылесосом. Но я слишком нервничала, чтобы оставаться в церкви на лишний час.

— Пропылесось полы и заканчивай, Давина, — велела я себе. — Тридцать минут, не больше. Потом ты сможешь..., — мои глаза снова переместились на статую Иисуса, — убраться отсюда.

Я размотала шнур от пылесоса.

Двадцать минут спустя я начала пылесосить последний проход, когда услышала шум. Как будто кто-то закрыл дверь или уронил коробку — стук или грохот.

Я нажала на кнопку питания, выключив пылесос. Постояла в тишине, прислушиваясь, но ничего не услышала.

Вновь прошла в вестибюль, потом через комнату отдыха, даже заглянула в туалеты, но так никого и ничего не увидела, и не услышала.

Вернувшись в святилище, я нажала на кнопку, чтобы запустить пылесос. Он взревел, затем резко заглох и выключился, одновременно с этим погас свет.

Стоя в темноте, я огляделась вокруг, но ничего не увидела. В здании стояла жуткая тишина. Даже звучавшая из скрытых динамиков церкви духовная музыка прекратилась.

Я находилась в дальней части святилища, вдали от всех выходов. Дрожь медленно пробежала по моему позвоночнику. Я никогда не боялась темноты, но из-за расшатанных нервов и неспособности придумать логическую причину отключения электричества поняла, что близка к панике.

Чтобы не спалить пылесос при включении электричества, я проследила руками за шнуром до середины прохода и выдернула вилку из розетки. И замерла, обдумывая причины отключения света. Я не могла перегрузить автоматику. Не с простым бытовым пылесосом. А когда выносила мусор, небо было ясным, так что гроза не виновата. Конечно, машина могла врезаться в близлежащий столб, в результате чего в районе отключилось электричество, но я в это не верила.

От страха волоски на моей шее встали дыбом. Руки дрожали, когда я растирала ладонями мурашки на коже.

Никаких логических причин для страха у меня нет, но я хорошо знала, что лучше не игнорировать это ощущение. Такое же чувство я испытывала перед трагическими видениями. Потеря. Страх. Разбитое сердце. Все они сопровождались тяжелым грузом. То же самое я чувствовала и сейчас. Как будто на меня накинули темное тяжелое одеяло.

Только меня не затягивало в видение. Что бы это ни было, оно реально. Это происходило со мной в реальном мире. В моем мире.

Я сунула руку в задний карман, но телефона там не оказалось. Наверное, оставила его вместе с сумкой на кухне в комнате отдыха.

Помогая себе обеими руками, я потянулась пальцами в черноту, пока не коснулась стены. Поскольку я проделала путь по проходу, чтобы отключить пылесос, то знала, что нахожусь на полпути к крайним дверям. Если двинусь к задней части зала, то выйду в фойе. Если идти к передней площадке, то там окажется дверь для сотрудников, ведущая на кухню. Из кухни прихватив сумку, я могла выбраться на заднюю парковку. Это самый быстрый способ выйти на улицу, но мне не нравилась мысль о необходимости пересекать темную парковку, чтобы добраться до своей машины.

Однако оставался третий вариант. На дальней стороне помоста находился запасной выход, ведущий на улицу со стороны церкви. При открытии двери срабатывала сигнализация. Я не знала, связана ли сигнализация с полицией, но прекрасно помнила, что она очень громкая. Настолько громкая, что привлечет внимание жителей этого квартала. И даже поздно вечером велика вероятность, что кто-то проедет мимо церкви.

Я всматривалась в дальнюю дверь, недоумевая, почему не светится надпись «Выход». Может, сел резервный аккумулятор? Кто-то его испортил? Или лампочка перегорела?

Даже при выключенном свете выход на улицу казался более безопасным, чем выход из кухни на заднюю парковку.

Я перешла на другую сторону прохода, используя руки, чтобы найти скамьи, затем начала двигаться к передней части святилища. Когда добралась до первого ряда скамей, то услышала шум возле главных дверей святилища, ведущих в вестибюль. Я замерла, ухватившись за деревянную скамью, и усилием воли заставила себя не шуметь.

Что-то билось в деревянные двери святилища, ударяя одну из них о порог. Я знала этот звук, потому что сто раз производила его, когда открывала дверь плечом, занося в помещение свои принадлежности.

Раздался еще один звук, на этот раз гораздо тише, похожий на небольшой стук, после чего что-то потащили по главной дорожке. Я присела на корточки, затем на четвереньки и поползла к скамье, прячась под сиденьем и продолжая прислушиваться.

Кто бы там ни был, это не человек из церкви. Никто из церкви не стал бы разгуливать в темноте. Кроме того, этот кто-то знал, что я здесь. Во-первых, он мог слышать, как я пылесосила. А во-вторых, несмотря на то, что я старалась вести себя тихо, знала, что тяжело дышу. Я не могла это контролировать.

Я пересмотрела вариант выхода через кухню. Это ближе. Но что потом? Кто бы ни был со мной в помещении, он мог преследовать меня на задней парковке. Даже если бы я закричала, никто бы меня не услышал. Вряд ли кто-то успеет мне помочь.

Раздался еще один звук — что-то тяжелое ударилось о деревянные скамьи, а затем раздался двойной стук. Что бы ни делал злоумышленник, я поняла, что он уже в центре святилища.

И хотя я ничего не видела, все же закрыла глаза и представила себе расстояние до запасного выхода. Я выбралась из-под скамейки и встала на ноги. Опираясь одной рукой на переднюю часть скамьи, я поспешила в другой конец зала. Я старалась определить расстояние, но удивилась, когда моя рука достигла конца первой скамьи и улетела в пустоту. Я продолжила двигаться, ища следующую скамью